Каторга Чехова

В одном из своих писем, собираясь совершить путешествие на остров Сахалин, Антон Павлович Чехов поделился со своей приятельницей намерением написать книгу о российской каторге. В этом же письме писатель делает предположение о том, что книга «будет скучна». Обосновывает Чехов своё предположение тем, что в книге о Сахалине будет много цифр и вообще это будет специфическое произведение. Но Антон Павлович сильно ошибся. Книга получилась очень занимательной, весьма познавательной и просто увлекательной. Более того, со временем, этот труд для нас стал ещё более познавательным и, стало быть, значительно более интересным. Особенно это относится к той категории читателей, которые родились и выросли в СССР. Книгу Чехова о Сахалине невозможно читать, не сравнивая каторгу царскую с лагерями и тюрьмами СССР. Впрочем, изумление вызывает не только описание каторги, но и вполне обыденные по тем временам вещи.
В самом деле, разве для людей, родившихся в СССР, не является странным, что писатель, который является членом Общества русских драматических писателей и оперных композиторов, является действительным членом Общества любителей российской словесности едет в столь далёкое путешествие за тысячу километров сам по себе. Разве в нашем свободолюбивом СССР такое было возможно? Конечно, нет.
Да, ещё задолго до прибытия на остров Сахалин, Чехов сообщает такие подробности российского быта, которые для советских людей кажутся просто фантастическими. Да и относительно самого Чехова советский человек узнаёт много нового, читая о путешествии писателя. А как не удивляться, когда узнаёшь из писем писателя, что путешествие заняло в общей сложности восемь месяцев, что он большую часть пути на Сахалин проехал в одиночестве, имея при себе крупную сумму денег.
Да, удивительного много, поэтому я всё же не пропущу возможности хотя бы коротко остановиться на них.
Взять хотя бы высказывание писателя о том, что он сам себя командирует. Его никто не посылал официально, просто человек решил изучить проблему каторжан и поехал на Сахалин. Мне, когда я прочитал такую фразу, невольно подумалось о Беломор-Балтийском канале, вернее об организации страной советов поездки в этот концлагерь большой группы советских писателей во главе с Максимом Горьким. Ведь советские писатели тоже написали фундаментальный труд о заключённых, только, в отличие от книги Чехова, книгу о Беломор-Балтийском канале сейчас невозможно нигде прочитать, потому что данный фундаментальный труд у нас засекречен с 1956 года. Вот вам и оттепель. А была ли она, эта оттепель? Даже в нашем, якобы вездесущем интернете данный труд попросту недоступен. Можно узнать некоторые фамилии авторов, можно узнать и о том, что практически все писатели, командированные в поездку к заключённым, были вскоре советской властью уничтожены, но содержание книги познать никому не удастся. Вот такая у нас в стране свобода слова. Это не труд Адольфа Гитлера или Геббельса, или Розенберга, или ещё кого, осуждённого международным трибуналом, это труд коллектива советских писателей, но,  однако, он всё равно недоступен для народа. А тут человек едет на свои деньги за тысячи километров от дома, причём едет в полной уверенности, что ему всё покажут и, главное, писатель не боится последствий.
Вспоминаю свои несколько посещений советских мест заключения. Например, в нашей местной женской колонии, где я читал свои стихи и рассказы, мне действительно показали много. Я видел утренний развод, который очень впечатляет. Тысяча молодых женщин, средний возраст которых лет двадцать, одетых в одинаковые серые робы, кого угодно впечатлит. Мне показали не только жилые помещения, но и отделение инвалидов. Тоже впечатляет. А как не впечатлиться старухами в каталках, которым, вероятно, придётся век доживать за колючей проволокой. Хотя, у нас кажется, принято безнадёжно-больных заключённых выпускать перед смертью на свободу. Зачем портить статистику.
Правда, мне не показали отделение женщин с малолетними детьми. А уж о том, чтобы спрашивать личные дела заключённых, даже и мысли не было, настолько такая просьба была бы абсурдной для нашей жизни. Хотя в то время, когда я посещал колонию, СССР уже не существовал, но порядки то остались прежними. Ну, хватит обо мне.
Чехову же, забегая вперёд, скажу, показали не только всё, но и дали возможность свободного доступа к документам.
Но, не буду забегать вперёд.
Меня поразили сборы в дорогу писателя. Он купил себе полушубок, офицерское непромокаемое кожаное пальто, высокие сапоги, большой нож для резки колбасы. Прихватил Чехов с собой и револьвер. Он не сообщает, что купил его перед поездкой. Вероятно, револьвер уже у него имелся. Вот  ведь как, просто гражданский человек может свободно покупать оружие. Да и количество денег на остальные вещи по сегодняшнему исчислению составляет внушительную сумму.
А сколько Чехов с собой берёт денег? Полторы тысячи, которые он зашивает в подкладку. Кстати, чтобы совершить кругосветное путешествие на круизном лайнере, в то время этих полутора тысяч вполне бы хватило. Но путешествие Чехова продлится восемь месяцев. На повседневность первых дней поездки у него мелкие купюры. Из документов один паспорт, хотя он собирается по пути заехать и в Японию, и в Америку и в другие страны. Другими словами, мы видим, что в то время, а это был 1890 год, границы государств были, как сегодня в Европе, вполне открытыми.
Едет Чехов по Волге пароходом и критикует меню. Что это за меню? Щи, севрюга, сосиски с капустой, каша запеканка. А ведь в ту пору холодильников не было, так что мясо в щах наисвежайшее, севрюга тоже не «второй свежести», сосиски только что приготовленные, в морозильнике не валялись.
И, тем не менее, Чехов недоволен меню. Зато когда плыл на пароходе по Каме, то… Лучше процитирую выдержку из письма писателю семье.
- Ах, икра! Ем, ем и никак не съем. В этом отношении она похожа на шар сыра. Благо не солёная.
А какую икру с таким аппетитом кушает писатель прямо без хлеба? Да чёрную. Кстати, шар сыра Чехов подразумевает свой, отечественный. А вот после революции, в стране многие специалисты в самых различных отраслях экономики были попросту уничтожены, тогда и приказало долго жить и производство сыра. А ведь в царской России во всех губерниях производился сыр высокого качества. И до сих пор мы так и не восстановили эту отрасль промышленности.
Впрочем, Чехов мимоходом сообщает и о другой пище. Вот что он пишет.
- Стерляди дешевле грибов, но скоро надоедают.
Вот ведь как. Стерлядка ему в пути надоела. А ведь ресторан парохода это не советская столовая, где изо дня в день одно и то же меню. Я, например, был раз в Алуште дикарём, так там  кроме люля-кебаб ничего не было в меню в столовых. И вот ещё интересное описание жизни на пароходе. На палубе полно мешков с воблой. У меня мать покупала у команды нефтеналивных танкеров воблу, которую те привозили из Астрахани. Прекрасная вобла, жирна, икрястая, когда её подставляешь под лучи солнца, то видишь, что эти рыбины прозрачны. Наверное, и на пароходе, который вёз Чехова, была такая же. И, что интересно, эту воблу на пароходе везут вполне легально, а не подпольно, как это делали команды нефтеналивных танкеров. Более того, никому из команды парохода и в голову не придёт закупать воблу, чтобы потом её продать. Зачем? Ведь эта рыба повсюду продаётся свободно. Да, так было в царской России, но не в СССР.
Но Чехов не ест воблу, хотя на пароходе её везут мешками. Это для него мелочь. Правильно, не чёрная икра, не стерлядь. Мне могут сказать, что Чехов был весьма обеспеченным человеком, строил детям школы, возводил церкви. Всё так. Но дело всё-таки не в высоких заработках писателя, а в системе, где цены вполне приемлемые для народа.
Что такое советские цены можно проиллюстрировать на примере Прибалтики, где в самом начале эпопеи развала СССР, стоимость гостиничного номера люкс составляла полторы тысячи евро. Сейчас, когда в Прибалтийские страны, бывшие республиками СССР, никто из России не едет, а едут шведы и другие соседи из цивилизованных стран, в тех же отелях Прибалтики эти же номера стоят не более ста евро.
Да вот пример из нашей семейной истории. Мой прадед, крестьянин Мордовии, у которого семья была из двадцати семи человек, все жили вместе, покупала для дней поста два бочонка чёрной икры, пять бочонков красной икры, не менее пяти бочек осетрины. Сколько было в семье простой рыбы и не в счёт. А ведь прадед был простым крестьянином. У них даже наёмных работников не было. Зачем? Семья то состояла из двадцати семи человек. Прадед был такой же фермер, как и любой другой сейчас в цивилизованных странах, он получал доход от продажи урожая. Я, почему об этом говорю? Просто люди, выросшие в СССР, как я заметил, не понимают вполне простой вещи о доходах сельских жителей в то время. А ведь крестьяне до революции имели не шесть соток земли для пополнения питания, а имели землю площадью в несколько гектаров, чтобы от неё иметь доход, точно так же, как портной имеет доход от пошива одежды, ювелир от изготовления украшений, так и крестьяне имели прибыль от земли, своего урожая. Но, не будем отвлекаться. Хотя отступать от описания быта пока не буду, ибо он весьма интересен.
Чехов едет по Сибири, где вдоль дорог, плохих дорог, тянется телеграфная линия. На всём пути Чехов не встретил ни одной помещичьей усадьбы, так
как «помещиков здесь нет». Зато во всех сёлах имеются не только церкви, но и школы, а дома у крестьян часто двухэтажные. Вот такой быт Сибири 1890 года.
Высокое благосостояние крестьян Чехов объясняет хорошим чернозёмом и наличием у каждой семьи надела более чем в двадцать три гектара.
Правда, в деревнях нет садов. Прочитав про сады, я вспомнил свою поездку в деревню моего прадедушки в начале пятидесятых годов. В той мордовской деревне в то время тоже не было ни одного фруктового дерева, хотя до революции деревня утопала в садах. Причина отсутствия плодовых деревьев вовсе не природные катаклизмы, а драконовские советские налоги на фруктовые деревья, которые превратили обычное садоводство в непосильное для народа бремя, заставившее народ уничтожить свои сады. Опять невольно отвлёкся.
Вернёмся к Чехову.
Далее писатель в своих заметках из Сибири сообщает о совершенной безопасности пути.
- По всему тракту не слышно, чтобы у проезжего что-нибудь украли.
- Кому же тут красть? У нас и ночью не крадут.
О безопасности пути Чехов упоминает неоднократно в своих письмах.
- Дорога через Сибирь вполне безопасна. Грабежей не бывает.
- Револьвер совершенно не нужен, и ночью в лесу так же безопасно, как днём на Невском.
- Револьвер совершенно лишняя вещь.
Именно поэтому Чехов смело оставляет вещи на дворе, в своей повозке и преспокойно обедает. Интересно, чем питается писатель? Да послушаем его самого.
- К чаю мне подают блинов из пшеничной муки, пирогов с творогом и яйцами, оладий, сдобных калачей. Блины такие тонкие, жирные, а калачи вкусом и видом напоминают те жёлтые, ноздреватые бублики, которые в Таганроге и в Ростове-на-Дону хохлы продают на базарах. Хлеб везде по сибирскому тракту пекут вкуснейший; пекут его ежедневно и в большом количестве. Пшеничная мука здесь дешёвая: 30-40 копеек за пуд.
Если уж я заговорил о выпечке хлеба, то весьма кстати упомянуть о повинности сибирских крестьян, а она такова:
- каждая семья ежедневно заквашивает для ссыльных пуд пшеничной муки. Ссыльные берут хлеб и пропивают его в кабаке.
Вот такого качества хлеб в деревнях после Томска. Его даже в кабаках вместо денег принимали. В СССР когда-либо пекли такой хлеб для народа? Нет. Именно поэтому все продукты для высоких сановников и высшего офицерства у нас поставляются в закрытые магазины до сих пор. Хлеб для губернатора и хлеб для обычного гражданина это два совершенно разных продукта. Даже в таких мелочах видно, насколько наши бонзы разнятся от народа, хотя элиты в России нет, потому что практически всех интеллектуалов просто перебили в революцию. В царской России выпечкой хлеба для царя батюшки политическая полиция не заведовала, не было такого. Впрочем, сейчас в цивилизованных странах тоже такого нет, несмотря на разгул терроризма во всём мире.
Кстати, обратим внимание на то, что крестьяне пекут хлеб не по ГОСТу, а просто добросовестно. И никто крестьян не контролирует, не спрашивает, сколько масла положено в квашню, а сколько яиц и прочих ингредиентов. Никакого ОБХСС, никакого полицейского надзора за качеством продукции. Да и против такой повинности никто из крестьян не возражает. Для крестьян это немного.
Когда читаешь о такой повинности, то невольно вспоминаешь советскую литературу о жизни сибиряков в СССР. Например, произведения Валентина Распутина. Голодающий мальчик, у которого хозяева воруют картошку, а сам он играет в азартные игры, чтобы иметь возможность купить себе кружку молока. Во время обеда в семье выдают картошку по счёту. Продавец Мария, у которой мизерная недостача в магазине, но односельчане, уверенные в честности женщины, которую все хорошо знают с детства, тем не менее, не в состоянии собрать всем селом эту мизерную сумму денег, чтобы спасти многодетную мать от советской тюрьмы.
Но вернёмся к Чехову, где я несколько забежал вперёд. До Сибири ещё был Екатеринбург, где Чехов встретился с родственником, который посоветовал писателю побывать «в музее, на заводах, на приисках». Вот ведь нравы до чего свободны. Приди у нас любой гражданин на любой завод и скажи, что хочет совершить по предприятию экскурсию, да на него как на сумасшедшего посмотрят. А про прииски и говорить нечего. Хотя, в США, например, золото добывают частные компании. У нас добыча золота прерогатива государства до сих пор. А чего боимся? Американцы глупее нас?
Кстати, доехав с комфортом до Екатеринбурга, Чехов так и не притронулся к своей зашитой в подкладку заначке. Он так и пишет родным: деньги целы, шов ещё не распарывал. А ведь писатель, как мы видели, питался не чёрным хлебом, а чёрной икрой да стерлядью. Да, в этом же Екатеринбурге Чехов, впервые в своей жизни, сварил для себя кофе. Раньше для него кофе варила лишь прислуга.
Вообще описание городов Чеховым весьма любопытно. Порой просто оторопь берёт от того, что было в пору Чехова и что стало при СССР. Вот, например, Антон Павлович пишет о смерти в Томске таганрогского таможенника Кузовлёва, который скончался в нищете. Это таможенник! Как то к нам в клуб любителей поэзии заходила Белла Ахмадулина. Я невольно обратил внимание на её многочисленные перстни. А ведь эта женщина нигде ни разу в жизни не работала официально. Да, писать стихи тоже труд, но, вспомним, именно за неустроенность на официальную работу был осуждён Бродский.  Наверно поэтому, глядя на перстни Беллы, я в тот раз невольно и подумал: «Хорошо быть дитяткой советского генерала таможни». Мне могут сказать, что вероятно таможенник Кузовлёв был из каторжан. Может быть и так. Однако в нашей стране таможенник вряд ли будет бедствовать и после тюрьмы. Вообще, к слову сказать, наша советская власть довела страну до такого состояния, когда понятие прокурор, таможенник, и просто любой чиновник, являются синонимами слова вор.
Кстати, в Томске Чехов купил себе коляску, потому что в собственном экипаже путешествовать гораздо легче, тем более, что в коляске можно было путешествовать даже лёжа. А купил он её за сто тридцать рублей. А ещё Чехов приобрёл в Томске огромный кожаный чемодан за шестнадцать рублей, так как сундук в дороге оказался очень неудобным, хотя писатель никогда его сам и не переносил.
А заработка у него в те годы приходилось триста рублей в месяц. А ведь собственный экипаж по современному понятию это автомобиль. Как тут не удивляться.
А вот описание Красноярска.
- Красноярск красивый город.
- Улицы чистые, мощёные, дома каменные, большие, церкви изящные.
А ведь эти дома являются частными строениями и в них, разумеется, нет коммуналок. Да во времена Чехова и слова такого не было. И вновь Чехов упоминает о том, что деньги, зашитые в подкладку, им не тронуты.
А вот и Иркутск, где Чехов оделся во всё новое, потому то, что с собой, пыльное. В Иркутске же Чехов продал и коляску, так как дальше уже Байкал, Амур. В общем, пароходом. А вот как Чехов отзывается об Иркутске.
- Иркутск превосходный город. Совсем интеллигентный. Театр, музей, городской сад с музыкой, хорошие гостиницы. Сахар 24 копейки, кедровые орехи 6 копеек за фунт.
- Пью великолепный чай.
- В Иркутске рессорные пролётки. Совсем Европа.
Да, в чае Чехов разбирался. Когда у него кончился свой чай, то писатель в письмах родным жалуется на то, что негде купить в дороге хорошего чаю.
- В паршивых городах даже чиновники пьют кирпичный чай и самые лучшие магазины не держат чая дороже 1 рубля 50 копеек за фунт. Пришлось пить шалфей.
Да, познавательное описание Сибири, где Чехову пришлось встретить и переселенцев. Заметим, не депортированных, а именно переселенцев, которые добровольно переселялись в Сибирь, переселялись не под конвоем.
Такое положение вещей для человека родившегося и выросшего в СССР, несомненно, просто удивительно.
Удивительно и то, что Чехов читал в дороге от скуки жалобные книги на станциях. Попробовал бы у нас кто-нибудь попросить жалобную книгу, просто так, почитать. Да на такого нахала сразу бы рыкнули в лучшем случае. А тут никто и не прячет эти книги, читай, кто пожелает и, пиши в них что хочешь.
Кстати, о высоком благосостоянии сибиряков в царской России говорит и обилие зайцев, которых местное население в пищу не употребляет, поэтому трусы-зайцы абсолютно не боятся людей и не убегают ни от кого, а сидят на задних лапах, рассматривая людей.
А поездка по Амуру! Пароход сел на мель напротив казачьей станицы, так что у писателя и остальных пассажиров есть выбор:
- хочешь – сиди в России, хочешь – поезжай в Китай, запрету нет.
Невольно вспоминается советское законодательство, которое за попытку сбежать в другую страну предусматривало и смертную казнь. Тем не менее, за последние сорок лет существования СССР одних только захватов самолётов было совершено аж целых сто. Подавляющее количество попыток провалилось, но важен сам факт. Но вернёмся к Чехову, страдающему от жары.
- Одно неудобство – жара, из-за которой приходиться надевать шёлковые рубашки.
Мне, правда, непонятно, чем писателю не нравиться ходить в собственных шёлковых рубашках. Я то шёлковых рубах никогда не носил и даже в глаза не видел.
А описание жизни станицы! Это нечто. Местные жители наняли оркестр с парохода, который играл в селе для казаков. Вспомним продавщицу Марию, у которой обнаружилась недостача в пятьсот рублей, и которой село не смогло ничем помочь, потому что селяне были не в состоянии собрать такую сумму для своей односельчанки. А в этом казацком селе жители на несколько суток нанимают себе для развлечения целый оркестр.
Конечно, Покровское, возле которого пароход сел на мель, село богатое, где большинство народа заняты добычей золота.  Многие сельчане не пьют ничего, окромя шампанского. Заметим, не Советского шампанского, которое по вкусу напоминает более банальную брагу, нет, настоящее шампанское, доставленное из Франции. А некоторые пижоны из удачливых, и в кабак ходят не иначе, «как только по кумачу, который расстилается от избы вплоть до кабака».
И вообще люди живут абсолютно раскованно. Вот как об этом пишет Чехов.
- Здесь не боятся говорить громко. Арестовывать здесь некому и ссылать некуда.
- Доносы не приняты. Бежавший политический свободно может проехать на пароходе до океана, не боясь, что его выдаст капитан.
Кстати, в СССР за поимку или просто убийство беглеца полагалась солидная премия. Например, в книге Энн Эпплбаум «ГУЛАГ», за которую ей присудили Пулитцеровскую премию, побегам в нашей свободолюбивой стране посвящена целая глава. Люди в СССР получали от 150 до 300 рублей за поимку беглого заключённого. Надо было только предоставить доказательство проделанной работы: отрубленную руку заключённого или его голову. В СССР с беглецами не церемонились. В этой же книге Эпплбаум показана картина входа в советский лагерь:
- на столбе висел голый труп. Руки и ноги обмотаны проволокой, голова свисает на сторону, остекленелые глаза полуоткрыты. Над головой фанера с надписью: «Так будет с каждым, кто попробует бежать из Норильска».
Аналогичное описание советского концлагеря даёт в своих мемуарах полковник царской армии казак Медынский Александр Иванович, который был выдан после войны советским властям. В концлагерях ГУЛАГа полковник Медынский пробыл до 1956 года. И сгинул бы там, если бы не имел французского гражданства. Вот что он пишет в своей книге, вышедшей во Франции незадолго до его смерти:
- всех пойманных расстреливали.
- Конвой состоял из девятнадцатилетних пацанов. Некоторые из них были противные садисты. Этому учили их сверхсрочные сержанты. За каждого убитого з/к они получали месячный отпуск и денежную награду.
- бежавшего убивали и бросали под ворота лагеря на три дня.
Впечатляет. Это не писанина Довлатова, где конвоиры изображены как мирные пьяницы, которые и не соприкасаются с заключёнными. Но вернёмся к Чехову, который по пути на Сахалин погулял и по китайскому городу Айгуну. Но меня больше впечатлила не его свободная прогулка по китайскому городу, а описание лошадей бурятских ямщиков. Вот как пишет Чехов:
- Лошади у них аспиды. Бешенее пожарных лошадей. Пока пристяжную запрягают, у неё спутаны ноги; едва распутали, как тройка уже летит к чёрту, так что дух захватывает. Если лошадь не спутаешь, то во время упряжки она брыкается, долбит копытами по оглоблям, рвёт сбрую и даёт впечатление молодого чёрта, которого поймали за рога.
В общем, это описание сытой лошади. Когда читаешь такое, то невольно вспоминаешь изображение полумёртвых лошадей в советских колхозах. А ведь это изображение доходяг лошадей даётся в советской литературе, которая без разрешения цензуры и шагу не могла ступить. Значит, действительность была ещё хуже.
А вспомним роман Ивана Шмелёва «Солнце мёртвых», где показано, как в Крыму, занятому Красной Армией, лошади умирают тысячами от голода. Люди тоже умирают от голода, но убивать лошадей боятся, хотя советской власти абсолютно наплевать на табуны лошадей.
Я бывал в колхозах. Таких заморённых лошадей в то время, а это были семидесятые годы, не видел. Но вот коровы меня поражали своей не столько худобой, сколько запущенным, очень грязным видом. Да и сами коровники были грязны. Без резиновых сапог в коровник и зайти нельзя было.
И что поражает в путевых заметках Чехова, так это обилий иностранцев, которые работают в России. Шведы, немцы, поляки. Когда читаешь об этом явлении российской действительности, то невольно на память приходят строки друга Пушкина, поэта Николая Языков о жизни иностранцев в России.
В стране, где нравственно добра,
Всему покорна, всем довольна,
Живёт, мила и бескрамольна,
И процветает немчура.

Вдумаемся, люди из Европы едут работать в Россию! Сейчас, например, к нам едет кто? Даже негры, бегущие из Африки, минуют нашу страну, хотя и добираются до северной границы России. Но это только для того, чтобы беспрепятственно перейти в Норвегию. А уж про СССР и говорить нечего. Были идиоты, в двадцатых и даже тридцатых годах, которые приезжали в СССР, но практически все они окончили свои дни в ГУЛАГе или просто в советской тюрьме. А тут Чехов показывает даже зажиточных поляков. А ведь что такое поляки в СССР? Это парии, хуже, чем негры в Америки до гражданской войны. В приказе НКВД СССР за №00485 от 11 августа 1937 года об этом так прямо и говорится. Этот приказ точно такой же, как и о немцах в СССР. Всех повально объявляли шпионами. Стало быть, все подвергались репрессиям.
А насколько широк охват арестованных видно из этого же приказа.
3. Операцию по арестам провести в две очереди:
а) в первую очередь подлежат аресту перечисленные выше контингенты, работающие в органах НКВД, в Красной Армии, на военных заводах, в оборонных цехах всех других заводов, на железнодорожном, водном и воздушном транспорте, в электросиловом хозяйстве всех промышленных предприятий, на газовых и нефтеперегонных заводах;
б) во вторую очередь подлежат аресту все остальные, работающие в промышленных предприятиях не оборонного значения, в совхозах, колхозах и учреждениях.
Другими словами, где увидишь поляка, там его и хватай.
Так что Рокоссовский оказался в тюрьме НКВД не по доносу, не по лживым показаниям, а просто потому, что был поляком. И арестован то Рокоссовский был в августе 1937 года, как раз тогда, когда появился приказ о поляках. А что с ними делать?
В самом деле, что с ними делать? Приказ отвечает и на этот вопрос. Одних сразу расстреливать, а других сажать не менее чем на пять лет. Да лучше процитирую приказ.
5. Все арестованные по мере выявления их виновности в процессе следствия — подлежат разбивке на две категории:
а) первая категория, подлежащая расстрелу, к которой относятся все шпионские, диверсионные, вредительские и повстанческие кадры польской разведки;
б) вторая категория, менее активные из них, подлежащие заключению в тюрьмы и лагеря, сроком от 5 до 10 лет.

Чехов может писать очень увлекательно, это непреложный факт. Но, читая его письма, я увидел Антона Павловича и в другой ипостаси, я увидел его как предсказателя. Куда там Ванге до нашего Чехова. Например, в письме из Благовещенска от 27 июня 1890 года, Чехов пророчествует:
- Китайцы возьмут у нас Амур – это несомненно.
Да ведь так и произошло. Ведь мы китайцам отдали не только остров Даманский, но и вообще все острова по советско-китайской границе на Амуре. За восемьдесят лет до событий предсказал. Ай да Чехов.
Это вам не Роберт Рождественский, у которого тоже можно отыскать невольные пророчества. Например, в его поэме «До твоего прихода», есть такая фраза:
- Слышали:
В Госбанке
для зарплаты нету денег!
Пророчество это? Несомненно, пророчество, но пророчество невольное. Ведь Рождественский показывает ситуацию, чтобы подчеркнуть нереальность ситуации. Откуда ему было знать, что люди у нас по несколько месяцев не будут получать зарплату. Впрочем, и в СССР народ имел задержки в зарплате. Да и вообще вся советская экономика была ни к чёрту. За всё время существования СССР рубль, например, так и не стал конвертируемой валютой. Иностранные предприятия, находящиеся в СССР, платили своим сотрудникам рублями, приобретёнными на чёрном рынке, но не в советском Госбанке. И стоили эти рубли как минимум в десять раз дешевле официального курса.
У Чехова предсказания конкретны и реальны. Он просто молодец в этом смысле.
Конечно, молодец. Но, пора переходить и к каторге, ради познания которой Чехов и совершил своё далёкое путешествие.
Впрочем, хотелось бы поразмышлять о судьбе тех иностранцев, которые трудились в царской России, о судьбах тех крестьян, которые обрабатывали земельные участки площадью свыше двадцати трёх гектаров. А что уготовит судьба для тех золотодобытчиков, которые пьют вместо воды шампанское у себя в селе, хотя и проживают за тысячи вёрст от Франции? А что будет с теми ямщиками, имеющими несколько лошадей, подобных по резвости чёрту? А что будет с теми предпринимателями, кто владеет не только лошадьми, но и заводами? Конечно, я имею в виду послереволюционное время.
Да понятно, что ничего хорошего им советская власть не уготовит. Крестьян заставят силой вступить в колхоз, отберут у них всю скотину и будут люди трудиться за бесплатно, вернее, за ничего не стоящие трудодни. В общем, крестьяне сразу же лишаться доходов, ведь предпринимательская деятельность будет запрещена. А это именно то, что и делали крестьяне, когда выращивали сельскохозяйственную продукцию и продавали её. Они занимались предпринимательской деятельностью.
В советское же время крестьяне будут собирать колоски с уже убранного поля, собирать для того, чтобы дети и они сами не умерли с голода, а их за это будут отправлять на десятилетия в концлагеря, как вредителей, врагов народа. Как будто они сами не народ.
Это, разумеется, в лучшем случае. А в худшем? Всех, кто имел двухэтажные дома, имел более одной коровы, более одной лошади, сгонят, как кулаков в абсолютно необжитые места, или опять же в концлагерь.
Судьба раскулаченных крестьян очень хорошо показана в книгах Ивана Солоневича. Меня особенно впечатлило изображение голодных детей, которые на помойках концлагеря пытаются отыскать что-либо съестное.
Кстати, а что же такое каторга? Что это такое согласно законодательству царской России? Оказывается, что каторжными работами в царской России именовались любые принудительные работы. Другими словами, в СССР все лагеря, которые назывались у нас исправительно-трудовыми, а других и не было, являлись по данному царизмом определению каторжными. Вот так.
Хотя в СССР каторжные работы учредили официально лишь в 1943 году. Неважно, что большевики в своей праведной борьбе с царизмом выступали в первую очередь против отмены каторги. Мало ли что было до революции. Жизнь изменилась, и каторга вновь стала нужна. Причём к каторжным работам приговаривали не менее чем на пятнадцать лет. Фактически меньше двадцатки не давали.
А теперь, когда мы воскресили определение каторги, можно и совершить экскурсию вместе с Антоном Павловичем по Сахалину. Весьма поучительная экскурсия получится.
Сойдём на берег.
Вот как это описывает Чехов.
- Пока я взбирался на гору и подходил к избе, меня окружали тучи комаров. Буквально тучи, буквально тучи, было темно от них, лицо и руки мои жгло, и не было возможности защищаться. Я думаю, что если здесь остаться ночевать под открытым небом, не окружив себя кострами, то можно погибнуть или, по меньшей мере, сойти с ума.
Не думаю, что чекисты концлагеря на Соловецких островах читали это описание Чехова о безжалостности комарья. Но вот пытку под милым названием «комарики» в концлагере СЛОН, применяли весьма широко. Офицер царской армии по фамилии Клингер, которому одному из очень немногих удался побег, в своих мемуарах пишет, как проходила такая пытка. С заключённого снимали всю одежду и голого привязывали к столбу, или просто бросали на землю, связав руки сзади к ногам. Уже через полчаса тело мученика являло одну кровавую рану. Человек сначала терял сознание, потом погибал, если его оставляли на съедение комариков на более длительное время.
Чехов, к его счастью, не дожил до советского рая. А то, может быть, и сам попробовал бы пытку или казнь с милым названием «комарики».
Но вернёмся ко времени «кровавого царизма». Что же видит Чехов?
- Возле пристани по берегу, по-видимому, без дела, бродило с полсотни каторжных: одни в халатах, другие в куртках или пиджаках из серого сукна.
Если бы читатель не знал, что это каторжане, то мог бы принять этих мужчин за пациентов какого-нибудь санатория, которые принимают воздушные ванны на берегу моря в нежаркую погоду. Но это каторжные.
Мне невольно вспомнилась книга Ивана Солоневича о советском концлагере, где он описывает внешний вид заключённых. Если одним словом, то вот оно – «лохмотья». И эти вшивые лохмотья, тряпьё, которое и одеждой назвать нельзя, было на живых скелетах. Некоторые люди вообще не имели мышечной массы, одна кожа на костях. Это Солоневич описывает концлагерь Беломор-Балтийский канал.
А вот как описывает прибытие в женский концлагерь «враг народа» Тамара Петкевич.
- Там, за проволокой, стояла шеренга живых существ, отдалённо напоминающих людей.
- Разного роста скелеты, обтянутые коричневым пергаментом кожи; голые по пояс, с висящими пустыми сумками иссохших, ничем не прикрытых грудей, с обритыми наголо головами. Кроме нелепых грязных трусов, на них не было ничего. Берцовые кости заключали вогнутый круг пустоты. Женщины?! Все страдания жизни до той минуты, до того, как я вблизи увидела этих людей, были ложь, неправда, игрушки! А это было настоящим!

Если уж мы упомянули слово «концлагерь», то нелишне сказать, что в царской России концлагерей не было. Они появились в 1918 году, сразу же по приходу к власти большевиков.
И конечно, необходимо дать определение этому расхожему словечку.
Концлагерь это место, где содержаться люди не за конкретные преступления, а за принадлежность к определённой социальной группе: дворяне, полицейские, купцы и так далее. В общем, это место, где сконцентрированы группы людей, которых власти считают потенциально опасными для себя.
А что такое социально опасные элементы. Ленин, например, об этом говорит так в своём указании от 9 августа 1918 года пензенскому губернскому исполкому.
- Необходимо произвести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города.
В число «сомнительных» Ленин, между прочим, включал и проституток.
Что же удивляться, что уже к 1920 году в советской России существовало 107 зарегистрированных концентрационных лагеря. Сколько имелось незарегистрированных, установить весьма непросто, а может быть, уже и невозможно. Вот так, заводы, фабрики разрушили, но концлагеря организовывали и при ужасающей разрухе.
На Сахалине, как и по всей Российской империи концлагерей не существовало. На Сахалине отбывали наказание преступники за конкретные уголовные преступления.
А теперь, когда мы определили понятия каторга и концлагерь можно вернуться к Чехову.
Чтобы не быть голословным о возможностях Чехова относительно свободы изучения проблемы каторги, приведу лишь выдержку из диалога между писателем и Приамурским генерал-губернатором бароном Корфом. Разговор между высоким чиновником и писателем происходил в присутствии начальника острова Сахалин генералом Кононовичем. Вот что сказал писателю барон Корф:
- Я разрешаю вам бывать, где и у кого угодно. Нам скрывать нечего. Вы осмотрите здесь всё, вам дадут свободный пропуск во все тюрьмы и поселения, вы будете пользоваться документами, необходимыми для вашей работы, одним словом, вам двери будут открыты всюду.
Барон, правда, не разрешил Чехову общения с политическими. Но, вроде бы Чехов общался и с ними. По крайней мере, он пишет, что сумел поговорить со всеми на острове.
Так посетим и мы эту царскую каторгу.
Кстати, в честь прибытия на остров барона арестантов кормили свежим мясом и даже олениной. Например, в магазинах СССР оленины просто не было в продаже, несмотря на обширные пространства, где в царские времена благополучно жили оленеводы. При советской власти оленеводов тоже уничтожили, как социально опасный элемент. Ведь каждая семья владела тысячами голов скота. А это по меркам советской власти является просто преступлением. А те, кто ненароком уцелел, уже не могли производить оленину в таком количестве, которое производилось в царской России.
Но вернёмся к арестованным, которые, как пишет Чехов, обычно получали солонину, засоленное мясо. Но, праздник, есть праздник. Так что можно выдать и парное мясо, только что заколотых животных.
Более того, даже тюрьма была открыта. Так что «до позднего вечера гуляли толпами солдаты, поселенцы и каторжные».
А далее Чехов сообщает, что, несмотря на то, что повсюду играла музыка «на улицах было скучно. Ни песен, ни гармоники, ни одного пьяного».
 Надо заметить, что на Сахалине в ту пору был сухой закон. А контрабандное спиртное стоило очень дорого.
Интересно вот что. Каторжане имели право, согласно «Уставу о ссыльных», ехать вместе с семьями. Причём малолетние дети отправлялись в ссылку на подводах. Одна подвода давалась «на пять душ». Более того, дети, следующие за родителями, получают одежду, обувь и кормовые деньги во всё продолжение пути. Причём, дети, достигшие четырнадцатилетнего возраста, имели право выбора, ехать им с родителями или не ехать.
Наши, советские арестованные такими правами не обладали, как известно. Причём, в СССР, при широкомасштабном геноциде, который наиболее наглядно проявлялся в массовых депортациях и арестах, отправляли по этапу не только многочисленные категории, в общем-то, по сути, низшие социальные касты социализма, но и обычных крестьян. Когда я говорю про обычных крестьян, то имею в виду не кулаков, а в прямом смысле обычных колхозников, которых имели право в СССР отправлять в ссылку просто за плохую работу в колхозе согласно указа Президиума Верховного Совета от 2 июня 1948 года. Другими словами, если человека не устраивала работа в колхозе, то он просто не мог взять и выйти из колхоза. Хочешь, не хочешь, а работай. Не нравится получать вместо зарплаты трудодни, филонишь? Ну, что же, по решению «собрания колхозников», сошлём тебя и твою семью на восемь лет в очень отдалённые места. Там ты тоже ничего получать не будешь, а вот условия жизни будут во много раз хуже.
Это так называемые «общественные приговоры», которые принимались открытым голосованием на собрании колхозников. Людей высылали сроком на восемь лет. Салтычиха могла крепостных отдавать в солдаты, а мы могли без суда и следствие отправлять семьи на восемь лет без всякого суда, прокуратуры.
Впрочем, у нас и без «общественных приговоров» людей отправляли семьями к чёрту на куличики не по приговору суда, а по спискам, составленным НКВД. И уж тем более никто из советских бонз не выдавал детям одежду в дорогу. Да что там говорить, порой дети в открытых грузовиках зимой замерзали насмерть, а взрослые получали отморожения конечностей. Например, так было в феврале 1943 года с поляками.
А вот пример, который привела в своей книге о ГУЛАГе Энн Эпплбаум. В ноябре 1939 года группу заключённых из 272 человек, ни у кого из которых не было зимней одежды, 500 километров везли в открытых грузовиках в сильный мороз.
Наверное, многие просто замёрзли из этого этапа, потому что сведения об этом случае сохранились в советских архивах, откуда их и извлекла Энн.
С наибольшей жестокостью этапировали депортированных чеченцев, которых лишали не только воды, но и пищи. Именно поэтому только в пути  погибло около восьмидесяти тысяч чеченцев. Чему же удивляться, что этот народ, едва к ним попало в руки оружие, сразу восстал.
Не одних чеченцев коммунисты везли таким образом в вагонах? Не одних чеченцев морили голодом и жаждой. Выдавать на этапе селёдку было в обычае советской власти, а вот воды выдавали в лучшем случае по кружке в сутки. Порой люди не получали воды по нескольку суток. О такой пытке пишет, к примеру, наш поэт Николай Заболоцкий. На этапе заключённые лизали закоптелые от дыма паровоза сосульки, образовавшиеся на стенах вагона от испарений заключённых.
Кстати, если уж мы заговорили о пытке жаждой, то нелишне упомянуть о том, что в царской России арестованным зачастую давали в пути вместо воды квас. Причём никто не ограничивал людей в питье.  Пей, пока не напьёшься. О том, что заключённые получали в пути квас, тоже написано Чеховым.
И, если уж мы заговорили про этап, то нелишне обратиться к рассказу одного крестьянина, с которым беседовал Чехов.
Сначала осуждённый сидел в тюрьме, ожидая отправки на Сахалин. Этот крестьянин был в тюрьме парашечником, то есть выносил из камер ведро с испражнениями, а так же подметал камеры и обед подносил.
Никто эту работу крестьянина не заставлял делать, он сам взялся за неё, потому что за эту работу мужику платили. Каждый арестант давал ему в месяц свою дневную пайку хлеба. Это три фунта. Фунт это 410 граммов. По сути, более кило двести хлеба в месяц он получал от каждого заключённого. Причём тюремный хлеб был настолько высокого качества, что этот крестьянин счёл возможным дать своей жене в качестве гостинца две пайки тюремного хлеба.
Кстати, в советской тюрьме такой парашечник занимал бы в тюремной иерархии самое низкое положение, он был бы просто парией. Но, дело в том, что в царской тюрьме не было разделения на блатных, фраеров и прочее, то есть не было разделения на касты. Но к этому вопросу мы ещё вернёмся. А пока продолжим рассказ этого арестанта крестьянина. Опуская подробности, остановлюсь лишь на том, как заключённых в Одессе посадили на пароход:
- посадили нас в нутро. Сидим на нарах да и всё. Всяк на своё место. В принципе никаких неудобств. Поэтому дорогу и описывать нечего.
Что же описывать дрогу в трюме, на нарах. Скучно. А вот описание пути советских заключённых, которые тоже ехали водным путём, но не на пароходе, а на барже. Ехали эти бедолаги на остров Назина на Оби. Это описание Энн Эпплбаум взяла из письма инструктора Нарымского окружкома лично Сталину, написанное им в августе 1933 года.
- Всего 6114 человек. В пути, особенно в баржах, люди находились в крайне тяжёлом состоянии: скверное питание, скученность, недостаток воздуха. В результате, помимо всего прочего, высокая смертность, которая достигала 35-40 человек в день.
Вдумаемся в эти цифры. Ежедневно, только от скученности, скверного питания, недостатка воздуха в пути ежедневно умирало несколько десятков человек. Но продолжим цитировать письмо.
- Остров оказался совершенно девственным, без каких бы то ни было построек.
На второй день прибытия, 19 мая, выпал снег, поднялся ветер, а затем мороз. Голодные, истощённые люди, без кровли, не имея никаких инструментов, очутились в безвыходном положении. Обледеневшие, они были способны только жечь костры, сидеть, лежать, спать у огня, бродить по острову и есть гнилушки, кору, особенно мох.
Люди начали умирать.
В первые сутки после солнечного дня бригада могильщиков смогла закопать только 295 трупов. И только на четвёртый или пятый день прибыла на остров ржаная мука, которую и начали раздавать трудпоселенцам по нескольку сот граммов.
Получив муку, люди бежали к воде и в шапках, портянках, пиджаках и штанах разводили болтушку и ели её. При этом огромная часть их просто съедала муку (так, как она была в порошке), падали и задыхались, умирали от удушья. Во время жизни на острове (от 10 до 30 суток) трудпоселенцы получали муку, не имея никакой посуды.
Обратим внимание, что речь идёт не о заключённых, это всего лишь трудпоселенцы, но эти трудпоселенцы поставлены в такие условия, которые не имели никакие каторжане в царской России.

А вот как изображает дорогу Энн Эпплбаум уже на корабле. Заключённых не выпускали на палубу из-за секретности, что доставляло арестантам неимоверные страдания. Тем более, что люки были задраены. Конвоиры бросали еду в трюм и арестанты дрались из-за неё. Воду спускали с палубы в вёдрах.
Обратим внимание на то, что еду заключённым не подавали, и даже не выдавали, а бросали, словно бродячим собакам. Налицо отсутствие элементарного порядка, полное равнодушие к людям.
Но вернёмся к нашему парашечнику, с которым беседует Чехов.
 Остановлюсь лишь на том моменте, когда пароход уже вблизи Сахалина получил пробоину. В трюм стала поступать вода. И что сделали с заключёнными? Их выпустили на верхнюю палубу. Более того, всем арестованным были выданы галеты, сахар. В общем, людям не дали погибнуть.
Невольно вспоминается аналогичный случай с советским кораблём «Индигирка», который так же потерпел крушение у японского острова Хоккайдо. В трюмах было полторы тысячи заключённых. Вдумаемся в это число! Практически все они захлебнулись в воде, хотя рядом было полно японских рыболовных судов, которые предлагали свою помощь. Но доблестные чекисты не собирались раскрывать характер груза. Вот такое отношение к народу было в СССР. Чекистам было абсолютно наплевать на государственных рабов, которые захлёбывались в трюме, они думали лишь о своей шкуре.
Но вернёмся к нашему крестьянину, который не утонул и благополучно был доставлен на берег. Поужинали заключённые тем, что у кого было. Но уже утром им выдали всё, что положено. Людям дали три дня на отдых и помывку после дороги и лишь на четвёртый день повели на работу. Кстати, Чехов нигде не упоминает о норме мыла на человека. Такой нормы просто в царской России не существовало. Человек либо покупал мыло, либо получал мыло по потребности. Но вернёмся к заключённым, которых повели на работу. Работа, ни Бог весть какая. Например, сено косить. В свободное время крестьянин плёл ступицы, которые продавал за две порции говядины. Это четыре копейки стоит. Пара лаптей стоила десять копеек. А ещё этот крестьянин у китайца в казарме, где они обитали, товар сторожил. Другими словами, частная лавочка, где заключённый мог приобрести себе сахар, сигареты, белый хлеб, молоко и другие товары. Этот крестьянин стал вместо хозяина продавать товар, как у нас на рынках. Хозяин платил ему за это пятнадцать копеек в день. А вот какие цены были в таком тюремном ларьке.
Десять американских папирос стоили одну копейку, белая булочка стоила две копейки, бутылка молока от восьми до десяти копеек, кусочек сахара две копейки.
Вообще описание сахалинского быта просто поражает воображение. Вот, например, хозяин, где столовался Чехов. Этот человек бывший каторжник, потом стал поселенцем. Так этот бывший каторжник имеет два дома, лошадей и коров, много работников, молодую жену. И этот бывший каторжник и не думает уезжать на материк, хотя давно имеет на это право. Я уж не буду описывать внутреннее убранство домов этого лавочника, у которого жена дворянка, не буду приводить описание обедов. И так всё понятно.
Или вот другая картина:
- каторжный в халате с бубновым тузом ходит из двора во двор и продаёт ягоду голубику.
Да что там голубика. Ссыльным даже разрешено усыновлять детей, если у них нет своих.
Кстати, ещё несколько слов о доходах детей.
- Ежегодно из Петербурга благотворители присылают сюда для раздачи детям полушубки, фартучки, валенки, чепчики, гармоники, душеспасительные книжки, перья.
Местные дамы всё это распределяют между детьми. Распределяют между детьми. Никому и в голову не приходит присвоить себе что-либо из посылок, как это делали наши советские бонзы в девяностые годы, когда в страну шла гуманитарная помощь. Да и в советское время одежду по благотворительности из США местные начальники концлагерей забирали себе. Заключённым ничего не перепадало.
А вот у Чехова местная интеллигенция устраивает любительские спектакли в пользу детей. Заметим, спектакли дают не заключённые артисты, как это было в советских лагерях, нет, спектакли устраиваю местные интеллигенты. Местная интеллигенция по праздникам часто устраивала подписные листы, проще говоря, сбор денег для малоимущих семей каторжан. В советском ГУЛАГе администрация устраивала сбор денег для заключённых? Такой вопрос даже звучит дико. А вот в царской России такая филантропия являлась обычным делом.
Если уж мы заговорили о детских пособиях, то нелишне сделать вообще обобщение о пособиях, субсидиях. Так при вступлении в брак молодожёны на каторжном Сахалине получают от государства солидное пособие. Поселенцам на острове выдаются семена, скот, инвентарь. Покупка зерна у крестьян производится государством по умышленно завышенным ценам. В общем, льгот довольно много и эти льготы не издевательски советские, когда на ребёнка выделяет государство оскорбительно мизерную дотацию, на которую вообще ничего нельзя купить и которая вместо благодарности вызывает у людей лишь презрительное раздражение.

Интересно описание дорог. Это очень хорошее шоссе. Вот как Чехов изображает сельскую улицу:
- главная улица шоссирована и содержится в порядке, на ней тротуары, фонари.
- строятся города и проводятся превосходные дороги.
Так что наша избитая до пошлой банальности фраза насчёт плохих российских дорог абсолютно неприемлема к Сахалину того периода.
Да и телеграф на Сахалине работает вполне исправно. Кабель протянут по дну моря.

А вот ещё поразительная вещь повествуемая Чеховым. Речь идет о таком местном бизнесе, как торговля старыми арестантскими вещами.
- Скупают за бесценок халаты, рубахи, полушубки, и всю эту рвань сплавляют для сбыта в Николаевск.
Как выглядели и во что одевались заключённые в Беломор-Канале я уже показал, упомянув мемуары Ивана Солоневича и Тамары Петкевич.
А вот другое описание из мемуаров Юрия Бродского о Соловецком концлагере, которое приводит в своём труде Эпплбаум.
- некоторые были одеты в мешки.
В СССР в лагерях даже за Полярным кругом люди зачастую не имели валенок. Там барахло не продавали даже за бесценок. Из старых телогреек делали обувь. А ещё обувь делали из автопокрышек.
Об этой обуви Эпплбаум пишет в своём труде, ссылаясь на мемуары бывших лагерников.
Это про обувь из автопокрышек.
- В лучшем случае в этих штуковинах было трудно ходить – особенно по глубокому снегу. В худшем – они пропускали влагу и холод, практически гарантируя обморожение.
Такое изделие заключенные советских лагерей называли «ЧТЗ» - Челябинский тракторный завод. Остановлюсь на этом изделии несколько подробнее.
- Они были сделаны из слегка подбитой войлоком и простёганной мешковины. Высокие и широкие голенища доходили до колен, а внизу носы и пятки обшивались клеёнкой или дерматином. Подошва – три куска старой автомобильной шины. Всё сооружение привязывается к ступне бечёвкой и другой бечёвкой перетягивается под коленом, чтобы внутрь не попадал снег.
После дня носки они делаются совершенно покоробленными, и дряблые подошвы гнуться по-всякому. Ткань набирает влагу с невероятной быстротой, особенно если на обувь пошли мешки из под соли.

А вот как одевались каторжные на Сахалине во времена Чехова.
- Одежды и обуви арестанты по-видимому, получают достаточно. Каторжным, как мужчинам, так и женщинам, выдаётся по армяку и полушубок ежегодно.
- из обуви арестант изнашивает в год четыре пары чирков и две пары бродней.
Я не знаю, что такое чирки и бродни, но количество впечатляет. В общем, шесть пар обуви. Думаю это не кирза, а что-то натуральное.
Вообще, когда читаешь труд Чехова о Сахалине, то порой просто приходишь в ступор от великого изумления.
Как не изумиться описанием обыкновенного туалета. Казалось бы, что может впечатлить в каторжной уборной, которая стоит отдельно от казармы. В понятии советского человека такая уборная представляет из себя обычный сарай с ямой. А что изображает Чехов?
- Помещение вентилируется деревянными трубами.
Вдумаемся. Для заключённых уборная, которая сделана вне казармы, вентилируется! Что это значит? Да то, что уборная для заключённых была достаточно тёплая, хотя и не отапливалась. В стенах абсолютно не имелось щелей. Именно поэтому этот толчок и вентилировался.
Но, читаем дальше:
- Стойчаки устроены вдоль стен; на них нельзя стоять, а можно только сидеть, и это главным образом спасает здесь отхожее место от грязи и сырости. Дурной запах есть, но незначительный, маскируемый обычными снадобьями, вроде дёгтя и карболки. Отперто отхожее место не только днём, но и ночью, и эта простая мера делает ненужным параши; последние ставятся теперь только в кандальной.
Да у нас в армии таких туалетов не было. Какая вентиляция? Эти толчки были просто открыты и, в них гулял сквозняк.
А вот описание казармы заключённых.
- во время сильных морозов окна к утру покрываются изнутри слоем льда и в казарме становиться темно.
Да у нас в городских квартирах в наших крупных городах стёкла льдом покрыты. Сейчас с этим получше, потому что пакетные стеклопанели устанавливают. И обратим внимание на то, что во время сильных морозов в казармах арестантов не холодно, а просто света меньше от узоров на окнах.
А как было в наших концлагерях? Вот воспоминания Сусанны Печуро, заключённой Интлага:
- утром просыпаешься – и волосы примерзают к нарам и всё совершенно замёрзшее, и вода в ведре, которая там стоит для питья.
Я мог бы найти и другие аналогичные описания холода в бараках советских лагерей. Да зачем повторяться. Данное описание из книги Эпплбаум достаточно уже красноречиво.
А вообще, в казармах на Сахалине, как пишет Чехов, живёт мало каторжан. Дело в том, что устав о ссыльных разрешает жить вне тюрьмы. И живут, и работают. Хотя могут и не работать, но об это ниже.
Ну, разумеется, раз каторжане могут жить вне тюрьмы, то среди них имеется немало семейных.
В СССР лишь в очень редких случаях заключённым за образцовую работу разрешалось жить с жёнами и детьми. Например, на острове Вайгач экспедиция геологов состояла именно из таких заключённых.
Но вернёмся к Сахалину времён Чехова.
Вот как писатель изображает казарму.
- Около нар прогуливается сытая кошка. На стенах одежда, котелки, инструменты, на полках чайники, хлеб, ящички с чем-то.
Или вот:
- остатки щей в котелке.
- рыба, которую заключённый часто вялит тут же в тюрьме.
Наверное, Солженицын решил ввести изображение кошки в свою повесть об Иване Денисовиче после прочтения произведения Чехова о Сахалине. Только ведь у Чехова кошка не плод фантазии, а вполне реальная животина, вполне реальный быт арестантской казармы. А вот у Солженицына эта кошка в советском лагере является нелепостью, абсурдом. Хорошо хоть Солженицыну хватило ума не изображать кошку сытой да откормленной. Это было бы уже верхом лицемерия, ведь в наших лагерях её бы просто съели.
А ведь Чехов изображает не только кошку, но и поросёнка в другой казарме.
- Тут же по камере ходит поросёнок и чавкает.
Вспоминаю невольно телепередачу о советских лагерях. Там приводился пример с поросёнком, которого заключённые съели в сыром виде, едва он попал в колонну заключённых. Эти зэки работали на кирпичном заводе и ходили на работу из лагеря прямо по коридору, образованному колючей проволокой. И вот у одной бабульки поросёнок пролез под проволоку как раз в то время, когда колонна заключённых шла на завод. И всё. Поросёнок пропал. На выходе из этого коридора поросёнка ни у кого из заключённых обнаружено не было.
Что же его, этого поросёнка, живьём съели? – могут с большой долей иронии спросить скептики.
Но те, кто понимает, что такое советский лагерь, тот иронизировать не будет. Да у нас и на воле люди голодали, а уж что говорить о тех, кто находился за колючей проволокой. У нас на воле то люди занимались людоедством, а за колючей проволокой и подавно процветал каннибализм. Ведь о таком методе побега, когда группа заключённых берёт с собой кого-нибудь специально для того, чтобы впоследствии его съесть даже жесточайшая советская цензура не налагала запрет, настолько этот метод побега был распространён в СССР. Гражданская война, голодомор советской власти, военные годы, послевоенные годы. Да у нас и в самые благополучные годы в стране постоянно имелся огромный дефицит всего. Словечко «достать» стало визитной карточкой социализма. У нас в СССР собак и кошек называли гуляшом. Да что быть голословным. Возьмём конкретный пример из жизни реального человека. Был такой поэт Сергей Чудаков, папа у него был генералом КГБ и в своей карьере прошёл через должность начальника лагеря в Магадане. Так вот, на глазах пятилетнего мальчика Сергея Чудаков заключённые убили его сверстника и съели в сыром виде, обмакивая части тела ребёнка в прорубь. Жарить труп ребёнка было нельзя из-за запаха. Этих людоедов просто бы расстреляли. А так съели втихаря в сыром виде. Конечно, людоедство было распространено не только в СССР, но и в других странах. Например, японские военнослужащие, которые служили на островах Тихого океана, во второй половине войны страшно голодали из-за блокады американского флота, который не давал возможности японскому флоту снабжать гарнизоны продовольствием и боеприпасами. Японцы в плен не сдавались, хотя бы потому, что им это не позволял устав. Поэтому солдаты просто занялись людоедством, поедая военнопленных и местное население. Не надо думать, что мы лучше. Когда за зиму лагеря вымирали полностью, то тут не до сантиментов. Тем более надо учитывать систему пайков в советских лагерях. Если человек не вырабатывал норму выработки, то ему снижали паёк, а штрафной паёк ещё больше ослаблял человека и тот, в конце концов, помирал от истощения. Ведь штрафной паёк, это всего триста граммов суррогатного хлеба. Полная трудовая пайка составляла 700 грамм, но это если человек вырабатывал норму, которая чаще всего была просто невыполнима.

О зависимости пайка от выработки написано много, мы просто не в состоянии обеспечить секретность данному явлению советской действительности. Особенно хорошо такую систему раскрыл в своих произведениях Варлам Шаламов, который и сам одно время был доходягой. При росте 190 сантиметров, Шаламов весил всего сорок килограмм. В советских лагерях, которые по праву можно назвать лагерями смерти, пайки подразделялись на основной, трудовой, усиленный, штрафной.
И не надо думать, что лишь в сталинское время людей морили голодом. Вот, например, в Мордовии, в Дубравлаге дневной рацион заключённого состоял из 700 грамм хлеба, 450 грамм гнилой капусты или картошки, 80 граммов протухшей трески, 50 граммов мяса, 30 граммов крупы, 20 граммов жиров, 15 граммов сахара.
Причём сторожевой овчарке в СССР полагалось 450 граммов мяса.
А теперь давайте сравним эти советские нормы с теми, что существовали на царской каторге.
Так вот, по свидетельству Чехова, каждый каторжанин получал только печёного хлеба свыше трёх фунтов. Русский фунт, напомню ещё раз, это 410 граммов. Значит, хлеба на царской каторге каторжанин получал более 1230 граммов ежедневно. Качество хлеба высокое. Мяса каторжанин на царской каторге получал ежедневно 40 золотников или 171 грамм, крупы каторжанин царской каторги получал 15 золотников или 64 грамма ежедневно плюс к этому разных приварочных продуктов тоже получал. В постный день вместо мяса каторжанин получал 410 граммов рыбы.
Значит, каторжанин на царской каторге получал больше советского заключённого хлеба на 530 грамм, мяса получал больше советского заключённого на 121 грамм, крупы больше советского заключённого на 34 грамма.
Кстати, на тяжёлых работах, как пишет Чехов, каторжанину полагалось в день фунт мяса, то есть 410 граммов и хлеба ему выдавали на фунт больше, не три, а четыре фунта. Тяжёлые работы это, например, плотницкие работы.
Вообще, читать о рационе каторжан на царской каторге даже забавно. Вот, например, Чехов пишет, что мясо и рыба употребляются в пищу только солёные. Это понятно, холодильников в те времена не было. Но вот что Чехов пишет далее.
- Случается, что в тюрьме варят похлёбку из свежего мяса; это значит, что медведь задрал корову или произошло какое-нибудь несчастье с казённым быком или коровой. Но к подобной убоине арестанты часто относятся как к падали и отказываются есть её.
Советские заключённые даже мамонта сожрут, если их не остановят. Так и было в одном из северных лагерей.
Кстати, такая убоина которую отказываются есть на царской каторге никогда и не попала бы на стол арестанта СССР, эту убоину съели бы офицеры лагеря.
Правда, во время хода рыбы арестантам дают по фунту свежей рыбы. А на практике они её едят, сколько душе влезет.
Трудности с питанием в царской России были весьма своеобразны. Например, Чехов пишет, что кашеварам легко и ошибиться и приготовить по объёму больше или меньше порций. И тут же писатель приводит пример подобных трудностей. Но меня не трудности ошибки в количестве порций впечатлили, а то, что и сколько кладут в котлы.
Вот, например, в Александровской тюрьме 3 мая1890 года довольствовалось из котла 1279 человек. И что из продуктов было положено в котлы? А Чехов перечисляет: 13 с половиной пудов мяса, это двести шестнадцать килограммов; 5 пудов рису, это 80 килограмм; полтора пуда или 24 килограмма муки на подболтку; 1 пуд соли; 24 пуда картофеля; далее идут специи лавровый лис, перец.
Но обратим внимание на перечень продуктов. Заключённым дают рис. Я проходил срочную службу во времена развитого социализма в Московском военном округе. Питание у нас было хорошее: утром и в обед мясо обязательно, а вечером обязательно порция морской рыбы. Но вот рис нам никогда не давали. В основном перловка. И ещё я обратил внимание на наличие свежего картофеля. Я встречал многих, кто служил на Дальнем востоке, но никто их этих ребят за всё время службу ни разу не видел свежего картофеля. Давали концентрат, порошок, который при варке становиться похожим на клейстер.
Вот ещё выдержка из свидетельств Чехова о питании уже поселенцев.
- главную пищу в колонии составляет картофель. Он и ещё корнеплоды, как репа и брюква.
Возникает вполне резонный вопрос, а что же давали советским заключённым, причём не каторжанам? Каторга то официально у нас в СССР появилась лишь в 1943 году.
Хотя помимо количества есть и понятие качества. Чехов так и пишет, что оценка пищи должна начинаться не с количественного, а с качественного анализа. Наверное, советские заключённые пришли бы в недоумение от такой мысли, а после некоторого замешательства эта фраза привела бы их в гомерический хохот, если у кого оставались силы для смеха. Но, всё же поговорим о качестве. Оказывается, не везде одинаково хорошо пекут хлеб. Некоторые арестанты даже жалуются по этому поводу. Но, что интересно: «независимо от того, хорош хлеб или плох, съедается обыкновенно не весь паёк». Причина? Я о ней уже говорил. Хлеб служит разменной монетой. И что же оплачивает хлебом арестант? Оказывается, что арестант хлебом платит тому, кто убирает камеру, кто работает вместо него, хлебом он платит за иголки, нитки, мыло, меняет хлеб на молоко, белую булку, сахар, водку.
Обратим внимание на то, что заключённые покупают иголки и нитки, то есть то, что в советских тюрьмах и лагерях было запрещено иметь. Охрана систематически делала «шмон» и отбирала иглы. Кстати, откуда брали советские заключённые иглы? Их делали сами, например, в Бутырке из костяных ручек от зубных щёток.
Но, вернёмся к качеству пищи, которая не всегда на высоте, по словам Чехова. Вот, что писатель об этом свидетельствует.
- В Корсаковской тюрьме одно время кормили арестантов супом из солёной селёдки; по словам заведующего медицинской частью, суп этот отличался безвкусием, селёдка очень скоро разваривалась на мелкие кусочки, присутствие мелких костей затрудняло проглатывание.
А вот как кормили в советских лагерях. Привожу выдержку из книги Эпплбаум.
- Проверка Бирлага, проведённая прокуратурой в 1940 году, показала, что «весь обед для работающих заключённых состоит из воды, заправленной 130 граммами крупы на каждого заключённого и, на второе из чёрной булочки весом около ста граммов. На завтрак и ужин вариться такой же суп». Лагерный повар сказал проверяющему, что «по установленной норме продукты ни разу не выдавались», что в лагерь не поставляются ни рыба, ни мясо, ни овощи, ни сало, хотя нормами питания они предусмотрены.
Да фашисты в концлагерях заключённых лучше кормили, чем мы в своих исправительно-трудовых лагерях, где труд есть «дело чести, доблести и геройства». Но о труде мы ещё поговорим особо.
А далее Чехов пишет:
- Как часто арестанты выплескивали из мисок суп за невозможностью есть его, неизвестно, но это бывает.
Надо же, «бывает». Да они там зажрались на царской то каторге, видать.
Кстати, а как едят арестанты?
Чехов вот что свидетельствует по этому поводу.
- Столовых нет. В полдень к бараку или пристройке, в которой помещается кухня, тянутся арестанты гусем, как к железнодорожной кассе. У каждого в руках какая-нибудь посуда. К этому времени суп обыкновенно бывает уже готов и, разваренный, «преет» в закрытых котлах. У кашевара к длинной палке приделан «бочок», которым он черпает из котла и каждому подходящему наливает порцию, причём он может зачерпнуть бочком сразу две порции мяса или ни одного кусочка, смотря по желанию. Когда, наконец, подходят самые задние, то суп уже не суп, а густая тепловатая масса на дне котла, которую приходиться разбавлять водой.
- Надзора за тем, чтобы все непременно ели, не продавали и не меняли своих порций, нет.
А дальше вообще можно обхохотаться советскому заключённому.
- на каторге, в среде угнетённых и нравственно исковерканных людей, немало таких, за которыми надо следить, чтобы они ели, и даже кормить их насильно.
Представляю какого-нибудь начальника лагеря, который прочтёт такое. Наверное, этот чекист просто бы обматерил нашего классика. А потом бы воскликнул: «Лагерь что, санаторий»? А потом бы опять шёл мат.
Советский лагерь это вам не царская каторга. Именно от ужасов происходящего и сошла с ума мать Сергея Чудакова. А уж судьба самого Сергея Чудакова была предрешена и тем, что его мать сошла с ума от ужасов советского концлагеря и тем, что он видел, как советские заключённые жрали его товарища в сыром виде. И хотя его папа являлся генералом КГБ и при других обстоятельствах Сергей был бы вероятно губернатором, но вот обстоятельства оказались сильнее, настолько сильнее, что и высокий чин папы не явился защитой в судьбе. Советская власть Сергея Чудакова просто затоптала. Хотя такие вещи доказать невозможно.
А теперь вернёмся к советским заключённым, которые, разумеется, вовсе «не тянутся», а устраивают около столовых давку неимоверную. Эту картину можно прочитать у кого угодно, даже у мармеладного Солженицына.
Причём своей посуды у наших заключённых зачастую просто нет: едят из консервных банок, причём банка одна на несколько человек. Ложек тоже зачастую не было.

В отображении тюрем Чеховым меня поразило то, что писатель постоянно приводит как показатель санитарии количество кубических метров помещения на одного заключённого. Например, в этой же Александровской тюрьме объём помещений составляет 970 сажен кубических или, если перевести в кубические метры, то это составит 9374 метра в кубе. Наибольшее число заключённых составляет 1950 человек. Значит, на каждого заключённого приходится 4,8 кубических метра воздуха. Да у нас в советской армии приходилось объёма воздуха меньше на брата в казарме, чем в царской России на заключённого в каземате.
Но, если я начал сыпать цифрами, то нелишне сказать о том, что Чехов зачастую пользуется вполне открытой статистикой из вполне популярных журналов. Например, он апеллирует к статьям из журнала «Здоровье» или «Русский вестник», где, оказывается, довольно часто помещались статьи о тюрьмах, каторге.  Приведу некоторые названия статей: «Наши тюрьмы и тюремный вопрос», «Сибирь и каторги», «Гигиеническая обстановка ссыльнокаторжных». И всё это не в закрытых ведомственных изданиях, где проставлен гриф «Для служебного пользования», нет, это всё в общественных журналах. Невольно возникает вопрос: «Так была ли свобода слова в СССР»?
Ладно, мы увидели, что каторжане питаются хорошо, не просто нормально, но хорошо. У каторжан не уменьшают паёк в зависимости от выработки. Каторжане имеют хорошую одежду, работают зачастую в своей личной одежде, потому что работать в ней удобнее, чем в казённой. Да и живут каторжане в хороших казармах.
А как живут женщины каторжанки? Они вообще работают?
Нет. Чехов так и пишет:
- Каторжных работ для женщин на острове нет.
И вот что он пишет далее:
- Правда женщины иногда моют полы в канцеляриях, работают на огородах, шьют мешки, но постоянного и определённого, в смысле тяжких и принудительных работ, ничего нет и, вероятно никогда не будет.
А вот тут Чехов как предсказатель дал маху. В СССР женщины заключённые и котлованы рыли в мёрзлой земле, и лес валили, да всё делали, что и мужчины. И было их не одиннадцать процентов в лагерях, а гораздо больше.
Да и на воле советские женщины зачастую выполняли тяжёлую физическую работу.
А вот ещё что свидетельствует Чехов:
- но унижение её личности всё-таки никогда не доходило до того, чтобы её насильно выдавали замуж или принуждали к сожительству.
Хотя Антон Павлович много говорит о житье женщин каторжанок, но смысл в общем ясен из того немногого что я уже извлёк из свидетельств писателя. Поэтому вполне уместно обратиться к условиям существования женщин в советских лагерях и тюрьмах. Каков внешний вид женщин в советских лагерях я уже немного прояснил, предоставив свидетельство Тамары Петкевич. А теперь обратимся к другим свидетельствам. Вот, например, к какому выводу приходит в своём фундаментальном труде Энн Эпплбаум.
- в советских лагерях установилась такая социальная иерархия, что женщин в них мучили и унижали в масштабах, необычных даже для мест заключения.
А теперь обратимся к конкретным примерам.
Во-первых, стоит упомянуть статистику о количестве женщин в советских лагерях и в царской России. Чехов говорит об 11,5%.
А теперь вернёмся к труду Эпплбаум:
- В 1945 году доля женщин в советских лагерях составляла 30%. Причём огромное количество женщин было арестовано за проступки, за которые в цивилизованных странах вообще не сажают в тюрьму. Например, огромное число заключённых в СССР составляли те, кто опоздал на работу. Напомню, что опоздание всего лишь на пять минут уже означало арест.
После окончания войны процент заключённых женщин в советских лагерях постепенно уменьшается. К 1952 году он сократился до 17%.
Причём в СССР арестовывались и беременные, и кормящие женщины.  В приказе НКВД за 1940 год, разъяснялось, что малолетние дети «содержаться в тюрьме до наступления возраста полутора лет.
Собственно, для кормления грудью младенцев и в царской ссылке полагалось полтора года. Но обратим внимание на царский закон, который гласит:
- Женщинам, питающим младенцев грудью, работы облегчаются в той мере, в какой это необходимо для предупреждения вреда самой матери или питаемому младенцу.
Но хочу заметить, что женщины, находящиеся в ссылке в царской России, не стремились забеременеть любым способом, как это было с заключёнными женщинами в СССР. Почему? Потому что эти мамаши в советских лагерях рассчитывали получить более лёгкую работу, более хорошее питание, выйти на свободу по амнистии. Беременели даже в женских лагерях, где и охрана состоит из женщин, как в том лагере у нас в губернии, где я читал свои стихи и прозу. Поэтому мне и не показали казарму с кормящими матерями. А вдруг этот гость задаст неудобный вопрос: «А как же эти женщины забеременели, если в лагере не видно ни одного мужчины»?

В советских лагерях женщину отпускали кормить ребёнка буквально на пятнадцать минут. Женщины даже не имели возможности снять грязной рабочей одежды. Если у матери заканчивалось молоко или ребёнок выходил из грудного возраста, женщину к собственному ребёнку уже не допускали.  Детская смертность в советских лагерях была очень высока. Дети до четырёх-пяти лет в советских тюремных детских домах не умели говорить. Питание детей в таких заведениях было просто за гранью ужаса. Кроме воды и картошки дети ничего не получали.
Да что там тюремные детские дома. Взять для примера биографию нашего поэта Николая Рубцова, который попал в обычный советский детский дом в селе Никола в возрасте восьми лет. Дети, пройдя глубокой осенью по грязи, под дождём двадцать пять километров, ночью, придя в детский дом не получили даже горячей воды, чтобы хоть как то согреться. А ведь это не тюремный детский дом. Что же говорить про тюрьму.
А вообще, согласно официальной статистике НКВД, через лишь за 1943-1945 годы через детприёмники прошло 842144 ребёнка. А сколько из них погибло в этих детских учреждениях? Об этом статистика вообще ничего не говорит.
А вот что пишет о малолетках в лагерях наш писатель Лев Разгон:
- малолетки никого и ничего не боялись. Жили они в отдельных бараках, куда боялись заходить надзиратели и начальники. В этих бараках происходило самое омерзительное, циничное, разнузданное, жестокое из всего, что могло быть в таком месте, как лагерь. Если «паханы» кого-нибудь проигрывали и надобно было убить – это делали – за пайку или даже из «чистого интереса» - мальчики-малолетки.
Кстати, нелишне напомнить, что в СССР полная уголовная ответственность наступала с двенадцати лет. Другими словами, ребёнка, начиная уже с двенадцати лет, в СССР имели право по закону и пытать, и расстрелять. Такого в царской России, конечно, не было.
Заговорив о женщинах, я как то невольно начал повествование о детях.
О мальчиках подростках я уже сказал. А как жили девочки подростки в лагерях СССР? Лев Разгон приводит разговоры таких девочек. Эти юные заключённые между собой похвалялись тем, сколько мужиков могут пропустить без перекура. Вот такие порядки были в лагерях СССР.

Кстати, только в СССР существует такое понятие, как «колымский трамвай». Что это такое? А это групповое изнасилование женщин уголовниками. Причём эти изнасилования совершались по сговору с администрацией лагеря. За всю историю ГУЛАГа ни один насильник не понёс никакого наказания за подобные акции. Причём женщин насиловали до смерти. Конечно, женщин насиловали всегда. Если взять мировую историю, то наиболее жестокие изнасилования во время Второй мировой войны начали производить над китаянками японцы. Но японские солдаты не насиловали женщин до смерти. Конечно, женщин убивали после изнасилования, причём убивали жестоко, загоняя во влагалище кол, но вот под мужчинами женщины не умирали. Такое было только в советских лагерях. Охрана, как я уже говорил, не вмешивалась. Причины пассивности охраны заключаются в малочисленности стрелков. Что могут сделать с тысячами уголовников немногочисленные охранники? К тому же охрана имела и свою выгоды от таких диких оргий. Ведь одежду женщин продавали за бесценок стрелкам, которые и сами были из уголовников. Я уже говорил, что до войны в СССР имелись лагеря, где вся администрация и охрана состояла из бывших заключённых.
Да охрана и сама могла насиловать женщин, если лагерь находился в отдалении от начальства.  Об этом тоже есть свидетельства в книге Эпплбаум.

Но, вернёмся к «колымскому трамваю». Самое знаменитое групповое изнасилование женщин произошло в мае 1951 года на теплоходе «Минск», который перевозил заключённых. Это групповое изнасилование получило название «Большой трамвай». Вот некоторые подробности этого знаменитого трамвая. Обнажённые женские трупы сбрасывали тут же за борт. Охрана даже не переписывала мёртвых по фамилиям. А так как женщин на всю ораву уголовников не хватило, то стали насиловать малолеток. Невольно вспоминаются кадры телевидения, где показывают гей парады за рубежом. Да у нас во все годы существования советской власти в стране имелись миллионы голубых. Конечно, ведь в тюрьмах да лагерях  находились миллионы народа. На каждый барак приходилось по нескольку опущенных, педиков. А сколько народа пользовалось такими «петухами», выражаясь лагерным сленгом? А сколько женщин в женских колониях СССР имели «мужей» из женщин, так называемых коблов? И кто сказал, что в СССР не было лисбиянок? Вот и получается, что по количеству половых извращенцев СССР всегда был впереди планеты всей.
Но оставим все эти ужасы на время для того, чтобы напомнить читателю об отсутствии половых извращенцев в царских тюрьмах и каторге. Вернее извращенцы там были, но никаких гомосексуальных отношений на царской каторге не было и в помине. Это уже нововведение советской власти, у которой даже среди министров, секретарей партии были половые извращенцы. Вообще в советских полицейских структурах было много садистов. Зачастую сами министры принимали участие в пытках заключённых. И не только принимали участие, но и казнили самым диким способом, например, забивая в уши бедолагам гвозди.
Кстати, на царской каторге никто не имел права бить заключённого: ни охрана, ни офицеры, ни, тем более, сами заключённые. Наказывали каторжан специальные люди – палачи, наказывали плетьми. Провинился, получи розги или плети. Розги могли каторжане получить за пьянство, за грубость начальству. В СССР любой охранник мог убить заключённого просто хотя бы для того, чтобы получить отпуск и премию. Убит, при попытке к бегству.
Кстати о побегах. В СССР, например, абсолютно не было побегов, осуществляемых с целью наживы. С царской каторги люди порой бежали, сманивая с собой зажиточных, денежных заключённых, чтобы во время побега убить богатея и присвоить себе его деньги.
Даже смотрители были порой заинтересованы в побеге каторжанина. Чехов об этом пишет так:
- Если перед первым октября – временем, когда выдаётся зимняя одежда, - убегало 30-40 человек, то это значило обыкновенно, что 30-40 полушубков поступало в пользу смотрителя.
Что, интересно. Чехов рассказывает об одном старике, который совершал побеги на гору, рядом с острогом. Ему хотелось полюбоваться видом природы. В конце концов, этого любителя природы перестали наказывать вовсе, потому что знали, тот сам придёт через два дня назад.
Кстати, Чехов повествует о каторжанах в возрасте аж 85 лет. Кто, в советских лагерях мог дожить до столь преклонного возраста? Никто! Да у нас в СССР на воле мало кто доживал до такого возраста.

А вот что пишет наш классик о карцере на царской каторге.
- карцеры для одиночного заключения тёмные, без вентиляций, холодные; я и сам несколько раз видел, как заключённые в них дрожали от холода и сырости.

А что же из себя представляли наши, советские карцеры, или штрафные изоляторы, как мы их называем – ШИЗО.
Во-первых, начну с того, что норма питания в ШИЗО была значительно меньше штрафного пайка, то есть пайка тех, кто не выполнял норму выработки. Паёк в ШИЗО состоял из 300 граммов чёрного, плохого качества хлеба и кипятка, раз в три дня жидкая баланда. На царской каторге заключённый даже в карцере получал еды столько же, сколько и остальные заключённые.
Вот как изображает ШИЗО в своём труде Энн Эпплбаум, помещая пересказ из мемуаров Яноша Бардаха, которого у нас в стране никогда не издавали. Вот выдержка из мемуаров Яноша, которого поместили в карцер, где пол был залит водой, а стены были сырые и заплесневелые. Это не сырость, это умышленно залили пол водой.
- Моё бельё и рубашка уже пропитались влагой, и я дрожал от холода. Шея и плечи онемели. От сырости древесина топчана была гнилая, особенно по краям. Топчан был такой узкий, что на спине лежать не мог, а когда я лежал на боку, ноги свисали. Всё время приходилось их подгибать. Трудно было решить, на каком боку лежать: если на одном, то лицо прижималось к склизкой стене, если на другом, то мокла спина.

Мучения могли быть разного свойства, но это были обязательно невыносимые мучения, которые нашему классику, несомненно, с богатым воображением, всё же не могли даже представиться. Зададимся вопросом, что будет с человеком, если он пробудет в подобных условиях хотя бы неделю? А если месяц?

Но, если мы заговорили о здоровье, то нелишне сравнить медицинское обслуживание царской каторги и в лагерях СССР.
Вот как описывает лазарет Антон Павлович:
- Лазарет занимает площадь в 8574 квадратных сажени (Это 39 000 квадратных метров), состоит из 11 построек, расположенных на трёх пунктах: 1) административный корпус, вмещающий в себе аптеку, хирургическую комнату и приёмный покой, 4 барака, кухня с женским отделением при ней и часовня, - это собственно и называется лазаретом; затем 2) корпуса для сифилитиков, мужчин и женщин, кухня и надзирательская; 3) два корпуса заняты эпидемическим отделением.
То есть, это весьма крупная больница, подобные можно у нас увидеть в больших городах. Но вернёмся к нашему лазарету.
Кто работает в лазарете?
- При лазарете старший и младший врачи. Два фельдшера, повивальная бабка и 68 человек прислуги.
Хочу заметить, что врачи, медицинские работники имеют специальное образование. Кроме, наверное, повивальной бабки.
Далее Чехов приводит довольно смешные свей мизерностью цифры о смертности, эпидемиях, заболеваниях той или иной болезнью.
Осмотры каторжных проводятся два раза в месяц 1 и 15 числа.
Осмотр вновь прибывающих на остров обязателен.
Женщин сомнительной нравственности осматриваю каждую неделю.
Ну и, конечно, наш классик вновь глаголет такие вещи, от которых у советского заключённого от удивления глаза на лоб бы полезли или он бы обхохотался до упаду. Приведу один пример:
- Каторжного с мигренью или ишиасом легко заподозрить в симуляции.
Вдумаемся, люди с обычной головной болью, не имея повышенной температуры, обращаются к врачу за медицинской помощью.
- Или вот ещё фраза:
- С нервными болезнями ссыльные обращаются в лазарет не часто.
А когда и кто с обычной головной болью или с нервными болезнями обращался в СССР к тюремному врачу?
Раз уж мы невольно вернулись к нашему славному СССР, то и продолжим далее.
Наверное, разговор о советском медицинском пункте в наших лагерях лучше всего начать с пайка. Для советского заключённого это важнее всего. Вновь обратимся к труду Эпплбаум.
- В больничный паёк, кроме хлеба, входила «баланда из картошки, брюквы и кусок селёдки». Как дополнительное лечебное питание против пеллагры выдавали дрожжи и горчицу.
- кое-какие мясные продукты, натуральный, не суррогатный чай, стручковый перец и лавровый лист.
Вспомним, на Сахалине перец и лавровый лист входил в рацион всех каторжан, а не только больных.

Однако усиленный паёк не спасал советского заключённого.
- Попадая в больницу с выраженными симптомами истощения, люди в большинстве своём умирали.
- не было ни ухода, ни лекарств.
- чью-либо смерть пациенты обычно старались скрывать три-четыре дня, чтобы получить паёк умершего.
Например, когда умер Осип Мандельштам, то его паёк так же ещё несколько дней получали живые арестанты, подымая руку трупа поэта.
Точно так же поступали в СССР жители блокадного Ленинграда. Они тоже старались как можно дольше скрывать от властей смерть близкого человека, чтобы можно было и дальше получать его паёк.
Если пациенты на царской каторге шли в больницу с обычной головной болью даже без наличия повышенной температуры, то это означает только одно – врачи никогда не отказывали заключённым в лечении.
А вот как обстояло дело в ГУЛАГе. Беру выдержку из труда Эпплбаум:
- Иногда врачи сознательно отказывали пациентам-зэкам в необходимом лечении. В 1956 году в Горлаге Леонид Трус получил тяжёлую травму. Была очень сильно повреждена нога. Лагерный врач только наложил жгут, чтобы остановить кровотечение, но этого было мало. Трус потерял много крови и страшно замёрз. Из лагеря его отвезли в Норильск в городскую больницу. Находясь в полубессознательном состоянии, он услышал, как врач велит сестре готовить переливание крови. Тем временем сопровождающие сообщали его данные: имя, фамилию, пол, возраст, место работы. Узнав, что он зэк, медики «тут же остановили всю работу и сказали: «Мы заключённым помощь не оказываем». Труса перевезли в лагерную больницу, и там за взятку ему ввели глюкозу и морфий. Переливание крови никто делать не стал. На следующее утро ногу ампутировали.
Это не байки Солженицына, где он изображает специализированную онкологическую больницу, где врачи самоотверженно и со знанием дела, большим, чем в столичной клинике, спасают гуманно жизни заключённых.
На самом деле лагерные медики, «имевшие диплом врача, были исключением из правил».
- Из-за дефицита кадров заключённых учили на медсестёр и фельдшеров – учили чаще всего наспех и самому элементарному». Например, ставить банки и делать инъекции.
- Во многих случаях медицинскую помощь заключённым оказывали неквалифицированные самоучки.
Потом надо добавить о таком явлении, как давление на лагерных врачей уголовников, которые требовали положить их в лазарет или требовали наркотические препараты. Отказ означал для «лепилы», так на лагерном сленге назывался врач, смертный приговор.

Разумеется, говоря о каторге, нельзя пропустить такое явление уголовного мира, как азартные игры. Вот что пишет о картёжниках Чехов:
- Но что же они проигрывают?
- Как что? Казённый пай, хлеб там или копчёную рыбу. Харчи и одежду проигрывает, а сам голодный и холодный сидит
Другими словами, каждый картёжник на царской каторге проигрывал то, что имел.
А как обстояло с карточными играми в ГУЛАГе?
А вот в ГУЛАГе зачастую играли на чужие вещи и даже на чужую жизнь. Вот как это в своих мемуарах описывает Густав Герлинг-Грудзинский. Я беру выдержку из труда Эпплбаум.
- …играли в карты трое урок, в том числе «орангутанг с плоским монгольским лицом».
…Орангутанг внезапно швырнул карты, спрыгнул с верхней полки и стал перед Шкловским.
- Давай шинель, - заорал он, - я её в карты проиграл.
Полковник удивлённо открыл глаза и, не меняя позы, пожал плечами.
- Давай, - завопил тот снова, - давай, а то глаза выколю!
Шкловский медленно встал и отдал шинель.
А вот ещё выдержка о картёжниках ГУЛАГа.
- Был проигран весь женский барак. Женщины с тревогой ждали несколько дней и однажды ночью их атаковали.

По понятиям царской каторги такие явления были просто дикостью. Да о таких дикостях никто и не помышлял. Лишь в советских лагерях данная дикость стала нормой лагерной жизни.

А теперь вот ещё об одном характерном явлении ГУЛАГА. Но начну я его с описания Чеховым туннеля на Сахалине.
- Рыли его, не посоветовавшись с инженером, без затей, и в результате вышло темно, криво, грязно. Сооружение это стоило очень дорого, но оно оказалось ненужным, так как, при существовании хорошей горной дороги, нет нужды ездить по береговой, проезд по которой стеснён условиями отлива и прилива.

А сколько бесполезных проектов велось в ГУЛАГе? О! Оказывается очень и очень много. Самый знаменитый бесполезный проект, который был проделан государственными рабами СССР это, несомненно, железная дорога Воркута – Салехард. На эту стройку вбухали сорок миллиардов рублей и это в послевоенные годы, когда и так всего не хватало. А ведь помимо денег на этой стройке было загублено по нашим официальным данным десятки тысяч человеческих жизней. Строительство прекратилось лишь после смерти Сталина. Эту дорогу строили инженеры, но на вечной мерзлоте рельсы плыли и, по путям нельзя было пускать никакую технику.
А железнодорожный туннель под Татарским проливом, который должен был соединить материк с Сахалином? Эта стройка тоже была остановлена сразу же после смерти Сталина.
Вообще, сразу же после смерти Сталина, уже в марте того же 1953 года, было прекращено строительство более двадцати не менее крупных объектов. А что это значит? Да то, что смерть Сталина была просто спланирована заранее. Ведь невозможно в одночасье взять и прекратить десятки строек. На обдумывание тоже ведь требуется время. Но, оставим предположения и вернёмся к фактам.
Представьте, если один проект Воркута – Салехард обошёлся стране в сорок миллиардов рублей, то, сколько было сэкономлено народных денег в результате прекращения десятков столь же невыполнимых в то время проектов, когда у нас не хватало ни квалифицированных кадров, ни просто денег.
Кстати, прекрасный повод устранения тирана Сталина, который, как видим, ни черта не понимал в экономике и вообще не желал считать народные деньги. А ведь бюджет страны не резиновый. Да, очень быстро после смерти вождя прекратили существование стройки века.
Как видим, невыполненных проектов оказалось очень и очень много. Что там один царский туннель в горах Сахалина по сравнению с огромным количеством прожектов СССР.
Вообще для нашего ГУЛАГА хаос явление характерное. Я даже не говорю об отвратительной до нелепости организации труда. Но зачастую документация в лагерях была в таком беспорядке, что… Лучше процитирую Эпплбаум:
- второй отдел давал справки о заключённых, что такой-то умер, в то время, как разыскиваемый был жив, или заключённый объявлялся в бегах, а в действительности заключённый находился в лагере.
Вполне естественно, что при глобальном хаосе в лагерях процветало очковтирательство, широкомасштабное мошенничество, подгонка данных в документации. Наиболее ярко туфту можно проиллюстрировать таким явлением, как ударничество. Как, например, можно выполнить норму выработки на тысячу процентов, копая землю лопатой? Туфта настолько вошла в плоть и кровь системы, что её нелепости никто даже не хотел замечать.
Хаос и узаконенная туфта порождали глобальное отлынивание от работы, стремление сделать её как можно более некачественно. Результат? Да хотя бы та же абсолютно недействующая дорога Воркута – Салехард, по которой поезда просто не могли ходить, потому что она, как я уже говорил, плыла на вечной мерзлоте.
Туфта и хаос порождали широкомасштабные системы взяток и порождение густой паутины блата, всевозможных этнических или иных связей. Вот как об этом явлении повествует Эпплбаум:
- Получая зарплату, работяга давал «лапу» бригадиру. Это считалось обязательным: бригадир должен был давать «лапу» десятнику и нормировщикам, которые начисляли процент выполнения плана бригаде. Кроме того, десятники и бригадиры должны были давать «лапу» нарядчикам. Повара платили шеф-повару, рабочие бани – заведующему баней.
Практиковалась покупка более лёгких, «придурочных» должностей.
Вдумаемся, ведь и туфта, и взятки, и паутина блата процветали там, где люди уже жили и работали под конвоем. На царской каторге не было ничего подобного.
Чему же удивляться, что эффективность государственного рабства была ниже некуда. И это несмотря на ударничество. Вроде бы имелись и ударники и даже существовало такое явление, как «штурмовые ночи», когда заключённые работали «добровольно» двадцать четыре, а то и сорок восемь часов подряд, но всё это перечёркивалось широкомасштабным саботажем, когда заключённые всё делали для того, чтобы поменьше работать. Даже устраивали всевозможные диверсии: порча станков, машин. Простой возле сломанного оборудования означал элементарный отдых, сбережение скудных сил для выживания, а не для работы на любимое рабовладельческое отечество.
Естественно, что советская лагерная система с её невиданной жестокостью порождала взрыв негодования даже в среде рабов, что выплёскивалось в бунт, восстание, похлеще, чем во времена Спартака, чего, опять же, никогда не наблюдалось на царской каторге. Да, устраивали голодовки заключённые царских тюрем, но не подымали восстания, как это было в советских лагерях.
1942 год – восстание в Усть-Усе, переросшее в яростные бои.
1949-1950 годы. Вооружённое восстание на Колыме.
Март 1951 года. Массовый вооружённый побег из Краслага.
1951-1952 годы. Ухтижемлаг, Экибастузлаг, Озёрлаг.
Воркута, Норильск, Караганда. География восстаний в лагерях охватила буквально все районы СССР. В Степлаге власти даже были вынуждены применить для усмирения заключённых танки Т-34 в количестве пяти машин.

И, конечно, говоря о советских лагерях, нельзя не сказать о таком явлении, как ликвидация рабов после окончания работы в целях сохранения секретности. Бункер Сталина в Куйбышеве, объекты атомной промышленности. Это то, что стало известно. А сколько ещё у этого айсберга подводных глыб?

Да и сами восстания заключённых порой провоцировались властями, провоцировались для того, чтобы весь контингент восставших перевести в разряд смертников и направить законным образом на те объекты, после окончания которых исполнителей просто ждало уничтожение.
Но, говоря о лагерях СССР, хотелось бы сказать и о том, что точно такие же порядки существовали и на свободе. Я не думаю, что в стране победившего социализма, существовало хоть одно предприятие где бы не процветала туфта, хаос, фальсификация с отчётностью. Многие предприятия выпускали неучтённую продукцию, прикарманивая таким образом государственные деньги. Воры в законе это не те, кто прошёл лагеря и руководит уголовными структурами, нет, это те, кто занимал в СССР должности директоров, партийных функционеров, офицеров, председателей колхозов, начальников строек, директоров научных и учебных институтов.
Да, именно такие сравнения, такие мысли породила у меня книга Чехова о Сахалине.