Домашний очаг, глава 3

Сиреневая Орхидея
Через два часа пути Кристину сморил сон. Сновидение было коротким, но было пропитано уютом и покоем, что само по себе странно, по мнению девушки, учитывая её окружение. Вся семья — папа, мама, Алина и Кристина — сидели на маленькой кухне за столом с кружевной скатертью. Все улыбались. «Точно, это же папина квартира», — поняла Кристина.

Внезапно дверь в кухню открылась — зашла высокая синеглазая женщина с длинной седой косой и покрытом морщинами лицом. Отчего-то гостья показалась Кристине знакомой. «Кажется, я когда-то видела её портрет», — вспомнила девушка. Мама во сне, увидев синеглазую женщину, поднялась из-за стола:

— Бабушка Веста, зачем ты нас покинула? Где же ты теперь?
— Я не далеко, Людмила, на перекрёстке. Жду, когда исполнится мой наказ.

Кристина открыла глаза: она всё ещё ехала в междугородном автобусе.


***

Не подозревавшая о приезде дочерей Людмила жарила блинчики с картошкой. Она иногда баловала себя вкусным, хотя чувствовала усталость после трудного рабочего дня. Людмила была худой, в отличие от своей старшей сестры Варвары, но так же, как и она, носила стрижку. «Скорее бы выходные! — вздыхала черноволосая женщина, стоя у плиты. — Дочек надо проведать». Людмила жалела, что не удалось вырваться на день рождения. Она только деньги выслала дочерям и открытки — в качестве подарка.

Дочери… Алина радовала материнское сердце: выросла доброй, хозяйственной и женственной. Именно такой Людмила хотела видеть свою дочь. А Кристина была живым напоминанием того, что мать допустила ошибки в воспитании. Людмила намеренно выделяла покладистую Алину, думая, что это станет стимулом непослушной Кристине брать пример с сестры. Но та становилась только злее и эгоистичнее, а угодить ей становилось всё труднее.

Поэтому Людмила начала тянуться к Алине, временами забывая о Кристине. Но в глубине души мать чувствовала вину перед младшей дочерью и, выбрав лёгкий путь, отдалилась от неё. А после развода с Виктором Людмила вовсе уехала в родной город. Тут жил её давний друг. От него ушла жена, забрав их дочь, и Людмила подумала, что, возможно, у неё с Сергеем что-нибудь получится...

Людмила переложила готовые блинчики в большую тарелку, когда зазвонил мобильный телефон. Подставив сковороду под струю воды, она ответила:
— Привет, Алинка! Рада тебя слышать… Вы с Кристиной у подъезда?! Да ты что! Какие же вы молодчины, что приехали… Подождите, сейчас открою…

Людмила испытывала противоречивые чувства. Радость от приезда дочерей была омрачена тревогой: по прошлому опыту она знала, что «милые семейные посиделки» всегда заканчивались скандалом. Она любила дочерей, но с самого их детства терялась, не зная, как подступиться. Девочки обе росли непростыми, характер пробивался в каждой уже тогда, когда выбор был за чтением книжки на ночь, или игрушкой, которая обязательно нужна была каждой именно та, которую хотела сестра. Людмила не обладала силой воли, была слишком мягкой, и не умела требовать держать дисциплину. Казалось, она просто старается выполнить все причуды маленьких интриганок, быстренько разгадавших, что маме можно на шею сесть и ножки свесить.

Чудом было, что при практически отсутствии правил в воспитании, девочки выросли правильными, не пошли по «наклонной плоскости», хотя соблазнов вокруг всегда было много. Они сами выбрали дело, которым довольно успешно занимались в жизни.

Алина уже зарабатывала, окончив курсы бухгалтеров, а потом и массажистов. Бухгалтерией заниматься ей стало скучно, к тому же на хорошие места с этой специальностью нужно было попасть «по блату», но вскоре реализовалась вторая специальность, дававшая стабильный доход. Правда, по Алине было видно, что и эта работа не вызывала в ней воодушевления.
Кристина, выбрав технический ВУЗ, пока училась, но подрабатывала в гараже, ремонтируя моторы не хуже профессионалов. Людмила в душе всё-таки благодарила бывшего мужа, что сумел привить девочке интерес к технике, хотя не женское это дело, как она всегда любила повторять и ему, и дочерям.

И вот теперь обе, Алина и Кристина, у неё на пороге. И обе явно чем-то взволнованы! Предчувствуя непростой разговор, Людмила вытащила таблетку валерьянки, приняв её перед тем, как вышла встречать дочек. Спокойствие при общении никогда лишним не будет!

***

— Привет, мамуль! — Алина чмокнула мать в щёку.
— Здравствуй! — Кристина холодно поздоровалась.
— Заходите, и на кухню сразу давайте! У меня как раз готовы блинчики с картошкой! — Людмила переключилась на бытовые мелочи, затягивая время до начала серьёзного разговора.
Она боялась, что если сразу начнёт задавать вопросы, хрупкое равновесие разрушится, и дело закончится очередным скандалом между дочерями, хлопаньем дверей, и опустевшими комнатами...

Но в этот раз, казалось, девочки не намерены были «с места в карьер» закатывать сцены. Их явно что-то тревожило. У Алины под глазами были тёмные круги — видимо, не выспалась. Даже Кристина пока придерживала свой острый язычок, не дразня сестру.
Все вместе сели за стол. Блинчики с картошкой и жареным луком любили обе, поэтому ели молча, перебрасываясь ничего не значащими фразами.

— Случилось что-то? — не выдержала всё-таки Людмила, решившись начать разговор.

Кристина глянула на сестру, и кивнула, разрешая рассказать. Алина выложила матери всё, что произошло, а Кристина поведала о странном видении и сне о прабабке. Алина не знала о последних событиях, и внимательно выслушала сестру, удивляясь про себя тому, что эта девица, будто сотканная из правил и законов, соглашается с мистическими вещами, не ставит происходящее под сомнения.

— Мам, может, осталось что от бабушки или от прабабушки — письма, документы? Где Веста-то жила? Вы ведь сюда переехали, ещё когда ты маленькой была? Может, названия помнишь или слышала от бабушки что-то?
— Да я же совсем маленькой была, и двух лет не было, когда мы здесь поселились! Раз и Варвара не знает, где дом Весты был, я и подавно! Она же, поди, старше меня годков на семь! — Людмила озадаченно вспоминала, могут ли в семейном архиве быть какие-то подсказки.
— Погодите, я сейчас принесу кое-что! — Людмила вышла в комнату, что служила кладовкой.
Небольшая комнатушка, в которой раньше был старый котёл отопления, стала использоваться для хранения всевозможных вещей, которые «авось пригодятся». В узком однодверном шкафу лежали коробки с рукоделием, пуговицами, а в одной из коробок хранились бумаги, оставшиеся от бабушки. Эту коробку и достала Людмила. Сдув пыль, принесла на кухню.

— Откроем! — Кристина первой взялась за старую картонную крышку.
Пока дочки рылись в коробке, Людмила рассматривала старую семейную фотографию в рамке. На ней улыбались родители. Рядом с мамой стояла Варя, а совсем маленькую Люду держал на руках папа. У мамы на фотографии был круглый живот — ожидались Петя и Вадик. Она не помнила те времена, остались воспоминания примерно с пятилетнего возраста. Но всё равно душа наполнилась теплом, и губы растянулись в улыбке. «Как-то даже жаль, что с братьями толком не общаюсь», — вздохнула Людмила.
Ведь повзрослев, Пётр с Вадимом уехали на заработки в столицу и лишь изредка звонили родным. Они устроились благополучно, женились. У одного теперь два сына, а другого — дочь…

— Смотрите, дневник! — воскликнула Кристина. — Может быть, в нём будут какие-нибудь подсказки, где искать дом Весты?
— Дай посмотреть, — Людмила взяла у младшей дочери толстую тетрадь.

Пожелтевшие странички были исписаны синей ручкой. Людмила нашла запись о переезде, где промелькнуло название посёлка, который покидала её мама.
— Это дневник моей мамы, — заключила женщина. — Вот тут название посёлка, где жила Веста, — она протянула тетрадь Алине.

Кристина насупилась, но ничего не сказала.
— Жаль, точного адреса всё же нет, — вздохнула старшая дочь. — Может, в том посёлке какие-нибудь родственники остались?
— Возможно, у Весты было много детей.
— Пожалуй, ещё почитаю дневник.
— А я пойду приму душ, хочу освежиться с дороги, — Кристина встала из-за стола и вышла с кухни.

Алина принялась листать тетрадь. Некоторые из последних записей её заинтересовали.
— «На похороны к моей маме я поехала с мужем и сыновьями. Люда заболела, Варя с ней осталась. Людей много пришло, маму любили и уважали, хоть и завистники были. Маму даже Покровительницей домашнего очага считали! Веста ведь шестерых детей вырастила, в том числе и меня. А на похоронах странные события происходили! Я свечку не могла зажечь, но поведала об этом вслух, и внезапно налетевший ветер зажёг её! Мама ещё с нами, не иначе!» — прочитала девушка. — Хм, интересно!

***

Тёплые струи воды, смывая дорожную усталость, забирали напряжение. Кристина сделала воду немного прохладнее. Вода всегда действовала на неё успокаивающе, с детства помнила она, как бабушка Зина говорила, что вместе с водой уходит в землю всё плохое — обида, горечь, переживания. Она и научила Кристину становиться под душ так, чтобы вода падала на темечко, представляя, что вода изнутри очищает, смывает всё то, что мешает, приговаривая: «Беги, вода, убегай, беда». Уходила тревога, вода забирала то, что мешало, от чего хотелось избавиться.

А ещё Кристина любила смотреть на воду. Вода, как и огонь, завораживает, но, глядя на речку, что протянулась через их городок, Кристина будто отпускала по течению усталость и грусть, отдавая накопленный негатив воде. Этому тоже научила её бабушка Зина, как-то рассказав, что переняла это от Весты.
Когда не было времени пойти в парк к реке или выбраться за город, в период напряжения Кристина могла просто открыть кран, и несколько минут смотреть на струи воды, чувствуя, что постепенно становится легче.

Вот и сейчас из-под душа выходить не хотелось, уж очень много негативных эмоций всегда накапливалось при встрече с родными. Давние обиды мешали посмотреть по-другому на мать и сестру, хотя, будучи девушкой вполне разумной, Кристина находила всему объяснение и готова была понять обеих. Но, тем не менее, что-то глубоко внутри мешало этому произойти окончательно.

Вытершись и одевшись после душа, Кристина почувствовала себя легче. Но она не спешила вернуться в гостиную, боясь потерять хрупкое душевное равновесие, что принесла вода. Девушка повертела в руке разводной ключик-кулон. Он будто отозвался на прикосновение, и Кристине даже почудилась тихая мелодия. Она присела на край ванны и прикрыла глаза.

Река неспешно несёт свои воды среди лесных берегов. По реке движется ладья с белым парусом. На парусе — яркими красками рисунок костра. Языки пламени как живые на трепещущемся от ветра полотнище. Гребцы почти не двигают вёслами, подчиняясь течению реки. Песня тихой волной зазвучала с ладьи, и одинокий женский голос подхватили, разнеслись слова вдоль реки, окрепли, достигая берега:

Лучина моя, лучинушка березовая!
Что же ты, моя лучинушка, не ясно горишь?

Что же ты, моя лучинушка, не ясно горишь?
Али ты, моя лучинушка, в печи не была?

Али ты, моя лучинушка, в печи не была?
Али ты, моя берёзовая, не высушена?

Лучина моя, лучинушка березовая!
Что же ты, моя лучинушка, не ясно горишь?

Кристина открыла глаза и, недоумевая, огляделась. Она сидела на краю ванны, вцепившись в бортик до покраснения рук. А ведь она была там, пела со всеми, плывя на ладье с парусом, где трепетали языки пламени! «Опять видение!» — подумала Кристина. Девушка открыла кран с холодной водой и умылась, набирая полные пригоршни, прогоняя наваждение.

Успокоившись, свежая и расслабленная Кристина вышла из ванной. В тёмном коридоре, у приоткрытой двери, замедлила шаг. В дверном проёме она увидела маму, читающую книгу. На кресле сидел самый родной человек. Внезапно захотелось подойти, сесть рядом и поговорить по душам, как давно девушка ни с кем не говорила.

«Всё-таки она — моя мама. Вряд ли когда-либо желала мне зла. Ей тяжело, а я тут со своей гордостью…» Кристина даже сделала шаг вперёд, но телефонный звонок заставил вздрогнуть. Кристина отшатнулась, прикрывая дверь. «Чего это я? Мне и без них, матери с сестрой, неплохо было».

Девушка зашла в гостиную с бежевыми стенами. Алина сидела на диване с задумчивым видом.
— Ну так что? — поинтересовалась Кристина. — Поедем завтра в посёлок Весты?
— Давай съездим, — отозвалась Алина, не глядя на сестру.

Но вдруг с улицы послышался шум ветра. Первые капли дождя упали на стекло. Постепенно нарастая, шумел ветер, дребезжа деревянными ставнями, открытыми наружу.
— Надо же, ветер! Как с цепи сорвался! — услышала Кристина мамин голос.

В комнате потемнело, а за окном разбушевалась непогода. Ураганный ветер срывал листья с деревьев, по окнам стекали струи косого дождя. Вдруг по крыше забарабанил град, грозя проломить черепицу, а одна из ставен снаружи наполовину оторвалась от ветра, и жалобно скрипела под его порывами. Весна превратилась в глубокую осень.

— Люблю грозу в начале мая! — процитировала классика Кристина, вновь надев маску пофигизма в присутствии сестры и матери.
Словно в подтверждение её слов, небо прорезала молния, и за окнами громыхнул гром.

— Да какое начало, уж весна заканчивается, лето на дворе! — Людмила покачала головой. — Побьёт всё в огороде, а у меня уж и клубника завязалась! Вон какой град, с куриное яйцо — и фрукты теперь не спасти...

— Невелика потеря — в магазине купишь! — съязвила Кристина, и осеклась, увидев, как мать украдкой вытерла глаза.

А Людмила смахнула слезинку вовсе не из-за потерянного урожая. Непогода будто озвучила то, что копилось у неё внутри — горечь, бессилие, желание стукнуть кулаком по столу, закричать: «Вы же сёстры! Ну перестаньте вести себя, как заклятые враги!» Но, увы, всё это было только в мыслях, нерешительность и слабохарактерность всегда брали верх...

Гроза бушевала, не собираясь заканчиваться. Дождь залил дорожку от калитки, перегородив широкой лужей выход. На улице было сумеречно, тяжёлые тучи будто зависли над домом, и улицей.

— Похоже, ночевать у меня придётся! До автостанции по такой дороге не дойти, вымокнете вмиг! — мать таила надежду, что дочки задержатся у неё хотя бы из-за непогоды.
— Погибать, так с музыкой! — скептически ухмыльнулась Кристина, и запела услышанную где-то песню:
А за окном серый дождь
До утра, до утра
Барабанит по стеклам
Сводит с ума...

Алина с мамой в четыре глаза в буквальном смысле вылупились на Кристину. А она продолжила этюд «отпадание челюсти у зрителей» вопросом:

— Ну что, сеструха, что ты там откопала в архиве? — и товарищески хлопнула Алину по плечу. — Да, мам, а спать в нашей комнате будем, или я тут, как Шарик, на коврике, у порога?

--
* Сон про перекрёсток и случай про свечу в дневнике были в жизни одного из соавторов.

Продолжение: http://www.proza.ru/2016/07/13/1509