Не могу успокоиться. Взбесили они меня. И так настроение никакущее было, так еще эти… Я, как чувствовал – не надо останавливаться. Но голова сегодня кружится, давление, видать. Иду из гастронома еле как, влачусь, можно сказать. Счас, думаю, у подъезда дух переведу. Перевел.
Главное, видел же издалека: стоят три девицы, всему двору известные. У них на троих больше двухсот лет возрасту. Не говори, иго монгольское, если в годах считать. И по вредности тоже - иго.
Стоят, языки развесили, а тут – я. Приволокся до лавочки, плюхнулся, отдыхиваюсь. Анастасия Марковна подступает. Собачья мама – кличка у нее такая, мальчишки дали дворовые. У нее бульдог в квартире живет, морда в слюнях. А, если сопли стереть, вылитая хозяйка. Да я понимаю, бульдог не при чем, животина бессловесная. А она мне:
- Уж смотрю я на вас, Семен Семеныч, так жалко вас, так жалко.
Молчу. Вторая вмешивается, Аделаида Игоревна:
- Знамо дело, раньше-то пенсии были: захотел – в Москву, захотел – в Ленинград. Или на море. А тут – вон, молочко, да сайка - и шарит глазом по пакету моему.
Молчу, дышу, готовлюсь вставать. И тут третья, Изольда Павловна, как контрольный выстрел:
- Не переживайте, Семен Семенович. Кому в этой жизни плохо, тот – избранный. Тому на небесах все будет. Это я точно знаю.
- Откудова такая точная информация? – спрашиваю. – Смерть клиническую переживали или вам скрижали к юбилею подарили?
Ох, как завертелись. Клубок змеиный. Шипят и клокочут. Даже квохчут, скорее:
- Совсем вы темный, Семен Семеныч. Это все знают. Кто в земной жизни чего лишен был, тому после смерти дефицита этого полную чашку нальют. Кто, дескать, страдал, тот и есть самый избранный.
Поскрипел я на них протезами да пошел в подъезд.
Ишь, ведь, устроились! Хорошесть свою на больных ногах да маленьких пенсиях основывают. Это что же, если у меня еще живот, к примеру, болит или там спина, так я еще лучше что ли? И делать ничего мне не надо, думать ни о ком, переживать. Лишь было у меня в организме или в жизни где-нибудь что-нибудь в аварийном состоянии. Хотя бы паразиты какие, глисты там или еще кто. Сразу святостью от меня запахнет.
Кстати, о паразитах. Вон, Васька из десятого подъезда - отовсюду уволился, семь лет нигде не работает, целыми днями у погребов кооперативных бычки стреляет. Страдалец. Исхудал, конечно. Чем питается, неизвестно, зато каждый вечер пьян – друзья-то таких не забывают. Это он, значит, хороший. А у меня стажа сорок три года, пока еще сам себя обслуживаю, милостыню не собираю – я, значит, плохой против него?
Да подите вы, знаете, куда! Философы.
Веришь ли, голову свело. Наглотался таблеток своих, шторы зашторил, повара включил английского без звука, залег на диван, как в круговую оборону. Одно иго было, да прошло, и вам два века не жить. А чего и сколько мне на том свете нальют, будет время, узнаю, а по чужим пакетам да мискам шарить я и на этом не привык.