Как и следовало ожидать, Майкрофт Холмс заранее позаботился о том, чтобы мы беспрепятственно попали на Эдинбургский экспресс - забронированные билеты ожидали нас в кассе в запакованном конверте с сургучной печатью - так что даже человек, передавший нам их, не мог точно сказать, на какие места и в какой вагон нас отправляет.
Следуя инструкциям, полученным Мэртоном и так напомнившим мне лаконичные инструкции, получаемые мной когда-то от моего друга Холмса, когда нам случалось разделяться, преследуя преступников, мы явились на перрон буквально за несколько секунд до колокола и едва успели занять места, как поезд тронулся.
- Смотрите-ка! - вдруг воскликнул Мэртон, поспешно отпрянув от оконного стекла. - Ведь это ваши визитёры. Примечательная фигура у этого бульдога - с толпой не спутаешь.
- Он вас не видел? - обеспокоенно спросил я.
- Кажется, нет. Я не знаю, Уотсон, зачем вы им сдались, но на вашем месте я бы…
- На моём месте, - перебил я, - я, как видите, внял доброму совету и бегу из Лондона. Но вы напрасно рассчитываете разговорить меня. Дело в том, что всё, что я мог бы вам рассказать, в основном. мои домыслы и догадки. Холмс - я Шерлока Холмса имею в виду - всегда предостерегал меня от попыток делиться субъективной информацией, она сбивает собеседника с толку, а ваше стороннее наблюдение и стороннее суждение может оказаться неоценимым, ибо, как я вижу, пока что дела наши приобретают всё большую серьёзность. Но вы сами на это подписались - теперь не обессудьте.
- Ну что ж, - здраво рассудил Мэртон. - Во всяком случае, видели нас или нет, в поезд с нами они не сели. Нужно просмотреть маршрут и вычислить возможные станции, где они могут догнать нас, а там уж смотреть в оба.
- Вам эта игра, я вижу, удовольствие доставляет, - заметил я.
- А иначе что бы я пустился в это предприятие?
- Мне это напоминает прежние времена, - признался я, - и мои путешествия с Холмсом. Но именно поэтому, возможно, никакой радости я не испытываю. Скорее, мне плохо и больно, и я буду рад, если нас оставят в покое.
Мне показалось, что Мэртона смутили мои слова - во всяком случае, он вдруг необыкновенно заинтересовался заоконным пейзажем. А на меня после первых же часов поездки навалился тяжёлый сон, соперничающий с самыми невыносимыми из моих хмельных кошмаров. Мне снова снился Афганистан, и отряды ужасных зомби с землистыми лицами, и почему-то Холмс, совершенно обнажённый и весь перемазанный кровью, и такой же неживой, но двигающийся со своей обычной кошачьей грацией. Я почувствовал ужас при виде него, но он вдруг, словно пелена упала с моих глаз, преобразился весь, и лицо снова стало тем лицом моего друга, к которому я привык, а взгляд глубоко посаженных серых глаз умным, острым и, вместе с тем, ласковым.
«Всё закономерно, мой дорогой доктор, - сказал он. - Нужно просто отыскать эту закономерность. Ищите моё тело. Моё окровавленное тело в чаше Рейхенбахского водопада и не пропускайте мимо внимания ту возможность, что его там может и не быть»
«Нас всех там может не быть, - услышал я голос Барса Бруэра. - Остались считанные единицы. Вы просто должны припомнить, и у вас сложится пасьянс. Вы просто должны припомнить, кого не хватает. Поворошите трупы, доктор, поворошите трупы»
« Контрольный выстрел в голову» - напомнил слепой Оруэлл.
«Они бесстрашны, безумны и непоколебимы. Они - марионетки на верёвочках кукловода».
«Иногда вы можете начать думать, что спаслись, ушли оттуда навсегда, но рано или поздно это вас настигнет - когда вы будете один или на дружеской вечеринке или даже в постели с женщиной»
«А вашу Мэри вы хорошо закопали?» - вдруг вкрадчиво спросил чей-то знакомый голос.
Я порывисто обернулся с заколотившимся сердцем. Это был Томазо Арчивелла, умерший от тифа практически у меня на руках.
- Арчивелла! Арчивелла! Это Арчивелла! - закричал я в ужасе - и проснулся от собственного крика.
Поезд шёл, да шёл себе , постукивая колёсами, уже вечерело, а Мэртон склонялся надо мной, навострив уши, и резко отпрянул при моём внезапном пробуждении.
- Кошмары? - сочувственно спросил он. - Не хотите ли воды?
- Кошмары, которые вы бесцеремонно подслушиваете, - заметил я, принимая тёплый стакан из его рук. На мой вкус, нет ничего гаже тёплой воды - дома в графине мы всегда держали лёд, и стекло было запотевшим и плакало от холода. Но теперь я выпил и тёплую - мне нужно было очнуться и обрести почву под ногами. Потому что открытие, сделанное мной во сне и подтверждённое разумом и памятью наяву, было настолько невозможным, что меня пробирала дрожь.
Тот, второй мой преследователь, сторож клетки на колёсах, кучерявый любитель заглянуть в паб, которого я, кажется, смутно знал, но всё не мог припомнить, был Томазо Арчивелла - один из бойцов полка, умерший в те проклятые дни в долине Шантадирага от брюшного тифа.
Я помнил совершенно отчётливо тот ужасный вечер, когда «воскрешение» случилось впервые. С вечера над долиной разразилась гроза, гром гремел, напоминая орудийные залпы, вспышки молний светлыми лезвиями прорезали темноту, ливень хлестал так, что вырытые для слива рвы переполнились, а палатки промокли и с прогнувшихся от воды брезентовых потолков тяжело падали крупные ледяные капли. «Всем пить спирт», - приказал я, ожидая новой вспышки инфекции, спровоцированной простудой. Разумеется, такое распоряжение спровоцировало новый конфликт с этим солдафоном Кругером, но вмешался Рост, и спирт солдатам был-таки выдан.
Именно на него я и подумал, когда один из молодых ирландцев, задыхаясь, чуть не сорвал полог у моей палатки:
- Доктор, там сержант…мёртвый… выкопался!
- Проспись, Мак-Гивер, - сказал я. - Не наводи панику - от этой грозы и не такое померещится.
- Говорю вам: я видел его своими глазами, сэр! Он идёт сюда! Мёртвый! Господи, спаси нас всех и помилуй, раз уж мертвецам спокойно не лежится, всем скоро конец!
Я знал, что нет на свете никого суевернее ирландцев, но Мак-Гивер мог своими воплями перебудоражить весь лагерь, поэтому я встал, зажёг потайной фонарь со шторой и с отвращением выбрался под дождь.
Ливень превратил всю картину военного лагеря в жуткую фантасмагорию: свет в палатках - тусклый, потусторонний - мерцал и словно дышал, но иногда кто-то выходил из палатки или просто полог поддувало ветром, и тогда факел вспыхивал ярко, освещая вход и отражаясь в то отвесно падающих, то завивающихся вихрем от порыва ветра струях. Шелест дождя сливался с завываниями ветра в чудовищную какофонию. Я поднял свой фонарь повыше и сдвинул штору.
Мертвец, покачиваясь, стоял буквально в двух шагах от меня, растопырив руки, мокрый, весь в потёках грязи и крови. Ошибки быть не могло - это был он, покойный сержант, я отлично помнил его в лицо.
- О, господи… - прошептал я, чуть не выронив фонарь.
- Кровь, - сказал он странным, плывущим голосом, каким говорят люди в сомнабулическом состоянии или только пришедшие в себя после беспамятства. - Больно… Руки больно…
Я увидел, что кровь течёт у него из-под сорванных ногтей. Получалось, что он и впрямь выкопался из могилы и, выкапываясь, посрывал ногти о неподатливые камни.
Сзади меня Мак-Гивер принялся громко икать. Я зацарапал слабеющими пальцами бедро, нащупывая оружие, но в этот миг выстрел чужой, посторонний ахнул у меня над ухом, и я увидел, как мертвец, подпрыгнув на месте, стал валиться назад, а в следующий миг чьи-то холодные руки сзади сдавили мне шею, обрывая дыхание, и свет померк.