Родился я совсем маленьким мальчиком, да и помню себя: во-от такой, от горшка два вершка.
Мы жили на краю города в военном посёлке, и всё было хорошо, пока к нам не приехал друг отца по военной службе, а приехал он со своей семьёй. Они были ленинградцы, из тех, до которых нам далеко: глава семьи профессор, а не простой капитан второго ранга, а жена у него вообще не работала, могла себе позволить. У них – своя машина, советская, не помню название, но с такой длинной мордой, как американский «Форд-А».
Крокодил, ревя, остановился в нашем дворе. Мы с братом стали бегать вокруг и прыгать, стучась в потные стёкла, где угадывались улыбки.
- Хочешь прокатиться? – спросил профессор.
Брат тоже хотел, но отец взял только меня. И мы поехали. Прав у него не было, но водить он умел. А мы – окраина города Риги. Людей живёт мало. Но и у даже у нас есть свой край. Солнце, машина ревёт. Отец чертыхается: как там переключать эту коробку передач. Он хотел, чтобы меньше ревела. Машина глохла. На обратном пути он только повёл головой на гигантские ели у старинного оврага, а я дё рнул его за руку и сказал: «Ёлочки». И тут же раздался бабамс и хруст.
Мы вылезли. На дороге валялся ребёнок. Мы его знали. Мне тогда было года четыре, но я всё помню. Кровь текла из виска. Отец прислонил ухо к грудке. Свинтил зеркальце с машины и приложил к губам, благо зеркальце было, как специально для нас, только прикручено изолентой. Зеркальце осталось абсолютно чистым и незапотевшим.
- Папа, папа, что теперь будет?
- Молчи. Ничего не говори, если не хочешь подвести своего папу под монастырь.
Папа взял ребёнка с безвольно болтающимися руками, спустился в чёрных кожаных сапогах по грязи к оврагу и кинул в вонючую жижу ребёнка. Класс! Вверх взметнулась воронка брызг! Я захлопал в ладоши.
- Чш-ш! Дурак! Тихо! – зашептал отец.
Мальчик этот был мой ровесник, но даун. Его родители тяготились им. Они в тот вечер поехали в кино в Ригу и его оставили одного на дороге. Отец это знал. Он не хотел сидеть. Недавно была война. Я ведь очень поздний ребёнок. Отцу пришлось там поубивать массу всяких людей, и маленьких, и больших.
- Чтобы никому! – пригрозил или попросил отец. Я стал ныть, что почему, зачем. – Ты смотрел, и тебя тоже накажут! Отнимут от нас и отдадут в детский дом. К чужим людям. Там тебе будет плохо.
От папы и мамы я никак не хотел.
- Не хочу-у!
- Молчи! А то сядешь вместе со мной, и тебя в камере съедят, - сделал страшные глаза отец.
- Если будешь молчать, я тебе открою красивую тайну.
Так и сказал: «красивую тайну». И я согласился, выполнив обещание, никому не рассказав о приключении.
Профессор увидел вмятину на крыле, но отец объяснил: «Деревце попалось по дороге с длинными ветками».
Мы потом ели, пили за общим столом. Отец много смеялся. Он у меня немного нервный. Война потрепала его психику.
Родители мальчика немного попереживали, а потом подумали: «Пропал, так пропал». Милиция тоже ничего не нашла. А, может, и не искала особо. В том овраге остатки серной кислоты. У нас ведь рядом работал текстильный комбинат. Ничего не нашли, да никто особо и не искал. Кто же знал, где надо искать.
- Тебе повезло, что ты – не даун, Саня, - говорил мне иногда наедине, подмигивая, отец. – Ты – молодец.
А он – герой войны. На него, если бы и стали искать, подумали бы в последнюю очередь.
ЕСТЬ КАКИЕ-НИБУДЬ ИДЕИ? КТО ВЫСКАЖЕТ, ТОМУ ТОЖЕ НАПИШУ РЕЦЕНЗИЮ И ПОСТАВЛЮ ОЦЕНКУ.