- Товарищ командир, готовьтесь к слипованию в Волжском, наше руководство договорилось с их заводом, пойдете в конце мая и нам пообещали сделать вас за месяц, надо будет потом еще поработать на Дону, - пояснил мне заместитель по флоту, Николай Семенович, когда я вышел на работу после приезда с сессии и окончания отпуска.
- Хорошо, все понятно, - коротко ответил я, вспоминая, что это мы уже когда-то проходили с другим земснарядом и тоже мечтали «по быстренькому», - а что менять будем? На что мне рассчитывать?
- Меняй по максимуму, ничего не жалей, все равно в долг договорились. Если где сомневаешься в толщине корпуса, меняй, по нашей безденежной бедной жизни еще пару сроков ходить будешь без слипа, короче говоря, свою ремведомость по полной программе отработай, - утвердительно сказал он.
Я начал думать и прикидывать, где у меня в корпусах тонкие места, хотя, ремонтная ведомость, сданная начальству моим механиком еще осенью, досконально выбрана по полной программе капитального ремонта со сменой корпуса. Но, мы-то много хотим обычно, а умные приборы показывают то, что есть на самом деле и пришлось ждать подъема судов на слип и замеров толщин специалистом.
Май с первого своего дня всеми весенними приметами показал окружающим, что предстоящее лето пожарит нас капитально и подсушит все вокруг. Мы с первых его дней заливали на даче загибающиеся от солнца деревья и кусты, смотрели на цветы и листья, понимая, как им трудно искать влагу в сухой земле, потрескавшейся от лучей. Цвести начало все дружно, мы уже приготовились к хорошему урожаю яблок и груш, вишни и абрикосов, смородины и клубники, надо было только не упустить этот шанс и поливать бедные садовые растения.
В город Волжский нас повел теплоход «Плес», повел в последних числах мая, и дали мне в помощь всего одного шкипера брандвахты, Сергея Васильевича. Остальных членов экипажа расформировали и перевели на другие теплоходы, где не хватало кадров. Чтобы мне не было совсем грустно и одиноко, а жене слишком тяжко с двоими детьми, мы с Олей поделили детей: Илюшку я забрал с собой, а она осталась дома с маленьким Никиткой. Старший сын с удовольствием поехал с папой смотреть речные просторы и кататься на теплоходе, не смотря на ужасную жару последних дней уходящей весны.
Мы дошли довольно-таки быстро и так же быстро нас подняли на слип, оставив, правда, на наклонных тележках. Они рассчитывали быстро нас проверить, сделать ревизию корпусов и систем, и так же быстро отпустить, но не тут-то было, когда специалисты завода увидели наши ремонтные ведомости и они подтвердились объемами работ. Конечно, никто не хотел «за спасибо» долго и нудно по мелочи работать, в любой момент могло прийти морское судно и за наличные быстрые деньги заказать такой же быстрый ремонт перед выходом за границу. Когда же все конкретно уперлось в большие объемы ремонта, руководители затеяли между собой переговоры, а стоит ли вообще что-либо делать и уточняли сроки оплаты. В конце концов, договоренности определенного уровня состоялись и нам начали замерять толщины корпусов.
Мы со шкипером жили на брандвахте, по утрам я уходил на земснаряд и там наблюдал за ремонтом, а Васильич оставался на своем судне. Жара стояла ужасающая, продолжая испытывать терпение людей на выносливость и стойкость от солнечных лучей. Мы, как чего-то сверхъестественного, ждали вечера, когда солнышко падало за горизонт, унося с собой и жару, оставляя только духоту и влажность от испарения воды. Водные процедуры принимались прямо здесь, внизу, спускались по путям к воде и с удовольствием полоскались с Илюхой в теплой Волжской глади, правда, еле-еле успевая отмахиваться от назойливых комаров. Спать было неимоверно трудно, железо корпуса и дерево надстройки накалялись за день до высоких температур, и спасти их нам было нечем. Двери и окна, занавешенные марлей, были открыты настежь, но это мало помогало пережить ночную духоту, единственным спасением была усталость после дневных лазаний по трюмам земснаряда и она косила с ног почти моментально, давая шанс голове и телу все-таки отдохнуть…
Однажды в полуденную жару я шел с земснаряда обедать, как вдруг услышал крик моего ребенка, спускающегося с брандвахты по длинному деревянному трапу, приставленному к ее корпусу:
- Папа, папа, мы горим!
Я действительно увидел дым, густыми клубами вылетающий из двери машинного отделения, откуда доносился грохот металла под ногами Васильевича, наверное, шкипер боролся с огнем. Я оглянулся по сторонам, но ни одной живой души вокруг не обнаружил, работники завода мирно разошлись по цехам и столовым на обед, рассосались пережидать самое пекло в прохладных подсобках и раздевалках.
Большими шагами я влетел по трапу на брандвахту, схватил у входной двери порошковый огнетушитель и заскочил в машинное отделение, едва различая контуры двигателя и расходных баков внутри. Плотный густой едкий дым занимал все внутреннее пространство трюма, мешая определить, где горит.
- Васильич, ты жив? – только и крикнул я в серо-белое облако гари. – Ты где?
- Я здесь, у топливного танка! – отозвался где-то слева, неподалеку, шкипер. – Сегодня обваривали швы на переборке со стороны фекалки и, видимо, что-то там лежало и загорелось! - продолжал объяснять он охрипнувшим голосом.
- И что ты делаешь? – крикнул я в ответ. – Это, скорее всего, мазутная ветошь горит, слишком едкий дым!
- Пытаюсь с огнетушителем пролезть между танком и переборкой, а там слишком узко для меня!
Я отстранил его от переборки и стал настраивать свой порошковый огнетушитель, открыв его, как подобает, направил струю в то узкое место, где сквозь завесу дыма виднелся небольшой красный язык пламени. Это действие у меня не очень-то получилось, так как до огня было слишком большое для струи расстояние. Тогда мне пришлось пролезать между ними, что с трудом и удалось сделать, протиснувшись в узкое место между железными стенками трюма и топливного танка, я задыхался в дыму, но все-таки, одной рукой закрывая нос от дыма, а другой, направляя красный пластиковый цилиндр на огонь, умудрился залить порошком огонь и вылез наружу. С красными глазами, чихая от порошка, я вышел наружу, на свежий жаркий воздух, который в тот момент показался мне даже и прохладным, насколько жарко и душно было внутри трюма. Васильич, как ни в чем не бывало, стоял на палубе и шмыгал своим носом.
- А как ты заметил? – спросил я шкипера. - Ты же ничего носом не чувствуешь?
- Да сын твой увидел дым, а я готовил обед. Он и прибежал ко мне на камбуз, - оправдывался Васильич.
- А что, котельщики не предупредили тебя, когда уходили на обед? Надо же было сразу за ними проверить, - не унимался я, понимая, чем это могло нам обернуться.
- Нет, тихо закончили и ушли, - еще грустнее бубнил шкипер.
- Да, я представляю последствия. Тебе надо бы домой съездить, устал ты, бдительность потерял, так мы с тобой без теплоходов останемся и другие подпалим. Буду ставить вопрос на замену тебя, - уже по-командирски строго сказал я.
Так наш старший сын стал невольным помощником в предотвращении предстоящего бедствия, а сам случай очень сильно меня насторожил и при дальнейших работах котельщиков по трюмам брандвахты я чаще стал туда заглядывать лично, не надеясь на своего помощника, у которого нос на обоняние совсем не работал…
А работа шла своим чередом, я полностью выполнял установку своего начальства и производил замену обшивки и набора, насосов и трубопроводов, не жалея средств, которые потом, когда-нибудь, может быть, за нас заплатят. Я ремонтировал суда так, чтобы мне самому или моему последователю со своим экипажем в дальнейшем было комфортно работать без бед еще много навигаций, не заглядывая лишний раз в корпус с ревизиями толщин.
Иногда, перед выходными, мы с сыном садились на рейсовый автобус и ездили домой, проведать вторую половинку семьи и наш сад, с его деревьями и грядками.
И однажды мы попали…