Олег Викторович заподозрил неладное, когда его сон прервался на рекламу. Надо чаю налить, подумал он, и проснулся.
Господи, сколько же времени? - удивился он. В открытое окно доносился только тихий шум шоссе, где-то вдалеке отчетливо простучал скорый поезд. Город, который никогда не спит, спал без задних ног.
Олег Викторович встал, подошел к окну, вгляделся в одинокие мишени зажженных окон, в которых то ли маялись бессонницей, то ли жизнь у них сложилась как бессонница. О, запоздало обрадовался он, можно на лестнице покурить. Вечером он стеснялся выходить, народ ходит, морщится, а тут так тихо, хорошо. Он торопливо оделся, прошел в прихожую, накинул куртку и, стараясь не звенеть ключами, открыл дверь.
Устроившись перед черным провалом окна, он немного размял сигарету пальцами, хотя нужды в этом давно не было, и закурив, задумался о необычном своем пробуждении. Что же это было? Телевизионное оболванивание, о котором так любили трубить те, кто не отлипал от компьютера? Сомнительные, надо сказать, нотации от тех, кто не выдерживает больше трех строчек паблика или трехминутного ролика на ю-тубе. То ли дело сериал, да целиком, да щедро сдобренный рекламой, так что просмотр увеличивается в разы, тут не земные сутки нужны, марсианские... Вот где сосредоточенность, усидчивость, терпение. Да и жизнь, пусть и мыльная, это вам не цитаток надергать и не шутки друг у друга репостить.
Олег Викторович фыркнул. Нет, пусть говорят что угодно, а не в телевизоре дело. Надо постараться вспомнить сон поотчетливей...
Вот он идет по улице, вот слева дом его виден, магазин на первом этаже, вон тропинка, срезающая через газон путь к подъезду. Он идет не спеша, мимо, чуть дальше, к торчащей у перекрестка башне в 17 этажей, там, на 8-ом, Лена. У Лены восхитительное тело и прическа из 80-х, такой сокрушительный "ба-бах" на голове, одуванчик. Он идет к Лене, и неважно, что в жизни дальше "привет" и нет ничего, но то в жизни... Он идет, представляя... и оказывается у нее, в квадратной гостиной, где на столике кофе, а в проем лоджии льется такая вкусная прохлада. Она на софе, поджав ноги, что для Олега Викторовича почему-то верный знак, что женщина уже сдалась и ищет в его ласке покровительства. Он подходит к ней, протягивает руку и нежно проводит от ее плеча к бедру, затем цепляет бретельку лифчика и, приподняв, сбрасывает, и... и вот тут пошла реклама. Что-то про гастрит и возможность сожрать копченую курицу без последствий. А потом пробуждение с мыслью, что надо бы чайку. В горле, значит, пересохло.
Нет, что-то не то. Реклама какая-то не из сна, настоящая больно.
Во двор въехал трамвай. Огни его блеснули как два хищных глаза, маякнув в окно, где Олег Викторович в изумлении прикуривал вторую. Трамвай осторожно вполз во двор, где отродясь путей не было, негромко шипя обогнул четвертый и второй корпуса и остановился, раскрыв передние двери.
Сон не прекращался, - решил Олег Викторович. Вот и ответ. Сплю, ну надо же, и трамвай-то, трамвай... Поехали, глядишь, к Ленке привезет.
Он поспешил из подъезда. Залезая в трамвай, заглянул в кабину водителя, там никого не было. Сесть решил в середине салона, все какой-то обзор. Вагон дернулся и мягко поехал. Вдоль первого и третьего корпусов, на пустырь, вдоль стоянки и собачьей площадки, мимо автошколы, к настоящим трамвайным линиям, где знакомое и узнаваемое как-то разом кончилось и теперь трамвай ехал среди незнакомых домов, близко стоящих лавочек, растущих кустов, сворачивал в немыслимые переплетения дворов, проходя так близко к дверям подъездов, что казалось, в вагон можно шагнуть прямо из парадного.
Неожиданно Олег Викторович осознал, что в трамвае он не один. Только его мысль начала блуждать среди предположений, вернется ли он домой, если сейчас сойдет, и не окажется ли сон шаблонным кошмаром лабиринтом, или возможно это такая хитрая эротическая комбинация подсознания, намекающая на его погрязшее в страхах одиночество, и не может ли это быть знаком...
В трамвае сидела женщина. С неудовольствием Олег Викторович отмел идею эротического приключения, та была немолода, не в его вкусе, да еще держала сбоку от себя уличную рекламку "Как прожить 300 лет?" Надоест, автоматически ответил Олег Викторович, но тут же понял, что лукавит, он бы и пятьсот пожил, если уж на то пошло.
Женщина подалась вперед и глядя на него, спросила:
- А вы верите, что между нами, между простыми людьми, могут ходить демоны?
Олег Викторович молчал.
- Демоны..., - она продолжила, - если верить александрийской школе, это духи... разные, неважно добрые или злые, внимательные или равнодушные,человеческие или... нет...
Трамвай продолжал ехать, Олег Викторович развернулся и молча смотрел на женщину.
- Это из Блаватской..., - она смущенно улыбнулась... - Вы понимаете?
- Немного, - ответил он.
Услышав его ответ, она обрадовалась, на щеках появился легкий румянец, и она твердо, с нажимом произнесла:
- Вы в матрице, Олег Викторович. И есть только один способ покинуть ее.
Он снова промолчал.
- Обратиться к самому. К Иисусу. К Хозяину матрицы.
- О Господи, - невольно вырвалось у него.
- Да, - она глубокомысленно кивнула, - напрямую к нему. Избранные наследуют Царство Небесное, и вы можете оказаться в их числе.
- Какое богохульство, - сказал он. - И, извините, какое может иметь отношение система линейных уравнений к вере в бога и к киношным фантазиям? В кино, кстати, этого не было.
- Самое прямое, - ответила она. - Иисус был великий математик, чего не скажешь о вас. Там, - она ткнула в крышу трамвая, - все посчитано. В раю каждого из нас ждет 19-комнатная квартира. Поверьте, это очень точные расчеты.
- Вы хотите сказать, - осторожно начал Олег Викторович, - что рай математически исчислим?
Она потупила глаза как при очень очевидном ответе.
Глупый сон, решил Олег Викторович. Записать такой или рассказать, обвинят в неуважении к церкви и чувствам верующих. Пора просыпаться.
Но вместо этого в вагон вошел Миша Портов, покойник.
- Олежка, - обрадовался он. - Вот неожиданная встреча.
Да уж куда неожиданней, напрягся он.
- Миш, а ты, собственно, куда? И трамвай этот вообще, куда?
- Куда трамвай, мне пофигу, а я на баскет, до "Крыльев" еду.
Миша был заядлый игрок и болельщик.
- Вот, - он плюхнулся на двойное сиденье и похлопал рукой рядом, приглашая, - Зацени, какой ноут взял, с линии.
Он достал новенький ноутбук.
- С какой линии, - не понял Олег Викторович.
- С прямой, - расхохотался Миша, - эспресс подобрал из семи событий, коэффициент хороший, и прям в яблочко, все как надо сыграли.
- А-аа, да, да...
Вспомнил он этот ноут, видел же. За него Портова и убили, видно приглянулся кому в том спортбаре, где Миша в тот вечер Фортуну за подол дергал и напивался. До платформы его, беднягу довели, и все.
Женщина с заднего ряда довольно сказала:
- Все правильно. Вы в правильной реальности, Миша.
Они оба удивленно оглянулись.
- В правильной реальности возможно только выигрывать, другого не дано. Правильное мышление материализует желаемое.
Портов озадачился.
- В вашей реальности, милая, букмекеров не было бы, - и ехидно добавил, - Вообще в конторе таких лохов любят, с правильным мышлением.
- Миш, а ты в матрице? - вдруг спросил Олег Викторович.
- Не, ты что... Где ты видел пьющие батарейки?
- Какая скудость, - пробормотала женщина.
А Олег Викторович задумался. Он неожиданно ощутил себя поэтом, только поэтом без языка, скованного и зажатого, и страстно желающего слова заменить цифрами, заменить, и сразу найти ошибку, ту ошибку, которая не дает ему быть им, из-за которой и несоразмерность, и корявость его Вселенной. Составить уравнение и решить самого себя, раз и навсегда. Как же это было просто, даже если пришлось бы исписать хороводами чисел не одну тетрадь. Это ж не дурацкие сопли, доcтупные любому, умеющему связать пару слов. И может права эта дура со своим математическим Иисусом и надо по-другому взглянуть на все, через призму не слов-обманщиков, а через призму расчетов. От слов устаешь, просто жутко устаешь, голова как улей, на все реагирует, отзывается, вечно что-то гундит, все проговаривает, проговаривает...
Цифры, цифры, как вас не хватает...
- И полжизни составлял бы уравнение, а потом тебя решил бы какой-нибудь "перельман".
В трамвае не было ни Миши, ни женщины, а из кабины выглядывала вагоновожатая, баба в косынке и вязаной кофте и безрукавке.
- Приехали, - пробормотал Олег Викторович.
- Приехали, - отозвалась она.
Он вышел из трамвая, шагнув в доброжелательно распахнутый подъезд, и сразу оказался на своем этаже, перед своей дверью.
Он снова закурил, но на лестнице не остался, а прошел сразу в квартиру, в ванную и встал перед зеркалом. Он смотрел на свой невзрачный вид, на себя как на свою жизнь, которая шла по неизменным рельсам, оставшимся где-то там, на другой половине бодрствования, и думал, что если вот например взять и волосы - в желтый, уши - проколоть и кольцо с крестиком, и зеленую толстовку с капюшоном и стальные стертые джинсы, и... хоть немного киберпанка, и немного мата, и драм-н-бэйса, и хауса, и возможно, он сказал бы... я в матрице, черти, но дело все в том, что не было никакой матрицы, а были рельсы, проложенные по строгим схемам, и сам он был строгой схемой, и решался наверно очень и очень просто, как пример-подготовишка к ЕГЭ...
Нет, матрица не была его тюрьмой, матрица была свободой. Недостижимой свободой для поэта, скованного навсегда мешаниной глупых и бесполезных слов.