СЕРАФИМА ОСТРОВСКАЯ. ОСТАВЛЕН ДОБРЫЙ СЛЕД
"Воспоминания - нелёгкий труд души. Воспоминаниям нет конца", - так написала СЕРАФИМА ПЕТРОВНА ОСТРОВСКАЯ ( 1917-2010 ).
Она - одна из той тысячи "сэговцев", что служили все годы Великой Отечественной войны 1941-1945 годов в сортировочном эвакуационном госпитале - СЭГе № 290 Западного, а затем - 3-го Белорусского фронтов.
Серафима Островская родилась в селе Сергеевка Мичуринского района Тамбовской области. Приехала в Москву, поступила на завод "Серп и молот". Окончила здесь же курсы по подготовке воспитателей для детей дошкольного возраста и затем работала в детском саду этого предприятия.
Когда началась война, она и её подруга Титова, тоже Серафима, чуть ли не каждый день ходили в военкомат и просили отправить их на фронт. Весомый в их глазах аргумент: они окончили курсы Российского Общества Красного Креста и получили свидетельства санитарных дружинниц.
Когда подруги в очередной раз пришли в военкомат, им сказали, что в Москву прибыл фронтовой госпиталь - СЭГ № 290, и ему нужен персонал. Так две Серафимы начали работать в этом госпитале и прошли с ним весь боевой путь - до полной Победы над фашистской Германией и её союзниками.
Серафима Островская была демобилизована лишь в январе 1946 года.
Услышав на одной из встреч ветеранов госпиталя пожелание их "бати" - начальника СЭГа № 290 Вильяма Ефимовича Гиллера - призыв: оставить воспоминания о фронтовых годах, Серафима Петровна написала о всём пережитом коротко, но эмоционально. И все её эмоции я сохраняю.
В её воспоминаниях названы врачи и медицинские сёстры госпиталя. В СЭГе № 290 было более тысячи человек персонала разного профиля работы. После окончания войны все разъехались по республикам, составляющим тогда СССР. Следы многих сэговцов потерялись. Но они не должны быть забыты.
Поэтому здесь есть фамилии врачей и медицинских сестёр, но нет их имён и отчеств и хоть каких-то сведений об их довоенной и послевоенной жизни. Я их оставляю - пусть будут хоть так упомянуты.
К тому же, всегда есть надежда, что может появиться информация об этих мужественных людях. О некоторых фронтовых друзьях С.П.Островской удалось кое-что узнать и это я пишу в скобках.
А В ДУШЕ БЫЛА ТАКАЯ МУКА!
Я начала работать в госпитале в ноябре 1941 года, когда он прибыл в Москву и расположился в Лефортово, на территории ныне Главного военного клинического госпиталя имени академика Н.Н.Бурденко.
Знаний, полученных на курсах Красного Креста, было мало. Я работала и училась на курсах медицинских сестёр, открытых при госпитале. В нашей группе были Серафима Титова, Зинаида Дрейцен, Софья Вайнерман, Валентина Некрасова, Лидия Онегина ( Лидия Евгеньевна, в замужестве -Баранова, медицинская сестра 3-го хирургического отделения; после войны жила в посёлке Быково Раменского района Московской области - Л.П.-Б.).
Разные дисциплины на медицинских курсах в госпитале преподавали:
Михаил Филиппович Гольник, главный терапевт госпиталя (до войны жил и работал в Воронеже), ученик знаменитого профессора Воронежского мединститута Мирона Семёновича Вовси.
В годы войны М.С.Вовси был назначен главным терапевтом Красной Армии; "блестящий главный терапевт Красной Армии", - эту характеристику ему дал Е.И.Смирнов, начальник Главного санитарного управления Красной Армии;
Михаил Яковлевич Комиссаров (майор медицинской службы, хирург, заместитель начальника госпиталя; после войны жил в Новосибирске ), и другие врачи госпиталя.
Для меня начались новые испытания. Теория не была проблемой. Практика - морг. Там была смерть, которую принёс на нашу землю фашизм. Он убивал наших парней, отцов, братьев.
Глядя в морге на груды бездыханных, вчера ещё полных жизни, людей, я испытывала одновременно и душевную муку, и злость на фашистов. Их я могла бы убивать - только бы попались.
Горе потрясало. Как меня выводили из морга, не помню.
Меня удивляло и радовало мужество, с которым наши девчонки выхаживали раненых. А увечья у бойцов были чудовищными. Весь персонал госпиталя был настроен на единую волну: спасти им жизнь.
Драматизм Родины потрясал. Наш народ, вся советская страна - от детей до стариков - встали на её защиту. Гнев придавал всем силы. Партизанские ( а в наш госпиталь поступали и партизаны из тех районов, где были фашисты) отряды давали знать врагу, что он на чужой земле, что расплата за все злодеяния придёт.
А время шло. С отличием окончили медицинские курсы я, Софа Вайнерман, Маховецкая. Приняли присягу.
Помню, что в то время в наш госпиталь приходили московские художники. По каким критериям отбирало руководство госпиталя "героев" для их картин и рисунков, я не знаю. Но однажды старшая медсестра отделения Римма Литвак передала мне приказ начальника госпиталя: идти позировать художнику. Фамилию художника не запомнила. Та картина была групповой. Масло.
Уже после войны Сима Титова видела её в Третьяковской галерее. Сожалею, что я так и не удосужилась побывать в галерее и посмотреть на нас молодых - на себя и товарищей. Я не была тщеславной. Во всём, что пишу - искренность моей молодой души. Это исповедание, а не показ моего "я".
ОТ ВЯЗЬМЫ - ТОЛЬКО ТРУБЫ
А враг стоял почти у стен Москвы. 7 ноября 1941 года на Красной площади состоялся военный парад; те войска сразу же направлялись на фронт. Очень тяжёлое было время! О том времени далеко ещё не всё рассказано, написано и показано в кинофильмах.
Шли ожесточённые бои. В госпиталь круглосуточно поступали тысячи раненых. Работы у всего персонала было очень много. Мы мало спали; некогда было поесть. Вся воля людей была натянута как струна. Казалось: внимание всего мира приковано к Москве - сердцу России и всего СССР.
И, наконец, наступил переломный период. Враг дрогнул. Силушка русская сделала 1942-й год переломным, а 1943-й - наступательным.
Сначала я работала во 2-м сортировочном отделении. С тёплым чувством вспоминаю начальника этого отделения Фёдора Эммануиловича Ковалюка, хорошего организатора и прекрасного человека.
Когда в 1943 году меня перевели в 3-ю сортировку, то он ходил к начальнику госпиталя Гиллеру и просил меня оставить во 2-й сортировке. Но Вильям Ефимович сказал: " Она мне нужна там".
НЕБОЛЬШОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
Второе сортировочное отделение принимало раненых с травмами позвоночника и другими тяжёлыми ранениями, которые не позволяли воинам двигаться и обслуживать себя.
Был такой термин -"носилочные". Чтобы оказывать им медицинскую и иную помощь, требовалась большая физическая сила и терпение. Серафима Островская, сострадая "лежачим" раненым, работала не покладая рук.
Все, кто знал Серафиму Петровну в то время, вспоминали, что она очень переживала за каждого своего подопечного. В конце концов, это сказалось на её здоровье. Она могла бы уйти из госпиталя, найти какую-то другую работу. В годы войны рабочие руки нужны были везде. Но девушка предпочла остаться в госпитале.
Зачем начальник 2-й сортировки Ф.Э. Ковалюк, зная о её нервном состоянии, ходил к В.Е.Гиллеру и просил оставить Серафиму Островскую на прежнем месте, не известно. Возможно, ей хотели поручить какое-то другое дело, а не работу в палате.
- Борьба со смертью была нашей ежедневной работой в течение четырёх лет войны с гитлеровцами, - написала в воспоминаниях Серафима Петровна. - Я была выносливой, у меня твёрдый характер и сильная воля. Но над каждым умершим в палате я плакала. Не передать волнение, с которым я записывала данные об умершем и с этим документом санитары уносили его в морг.
Москву в 1941 году фашисты непрерывно бомбили. Меня это не пугало, страха я не знала. А вот работа с ранеными в позвоночник, их муки переносить было труднее. Нервное перенапряжение привело к тому, что я потеряла аппетит и сон. Если засыпала, то снились кошмары. Из-за этого, вернувшись с суточного дежурства, спать я не ложилась. Конечно, так долго продолжаться не могло. Мне дали отпуск и за десять дней отдыха я пришла в себя.
В 3-й сортировке была иная специфика работы. Это было терапевтическое отделение. Сюда поступали солдаты и офицеры с различными заболеваниями. Среди них встречались и легко раненые. Все они были, как говорят, на ногах. Работать здесь было, конечно, легче.
С уважением вспоминаю врачей этого сортировочного отделения Макеева, Карпа Яковлевича Грищенко (хирург, специализирующийся на операциях при ранениях лица, горла и черепа - Л.П.-Б.), Гаврилова, Калнину ( начальник отделения кожных болезней).
Вспоминаю и моих милых подружек - медицинских сестёр Т.Тарасову, Олю Синкевич (Ольга Лукьяновна, после замужества -Берёза; старшая медицинская сестра 3-го сортировочного отделения; после войны жила в белорусском городе Лида - Л.П.-Б.), Софу Вайнерман и многих других.
Для нас 1943 год особенно памятен. В марте месяце того года госпиталь из Москвы перебазировался в Пыжовский лес - пошёл вслед за Западным фронтом. Большая колонна грузовых машин с госпитальным имуществом въезжает в Вязьму. Города нет.
Руины и пепелища. Только печные трубы кое-где сохранились - свидетели всех ужасов. Из-под гор щебня, из нор вылезали люди, завидев наши машины. Людей было мало. Мы делились с ними своими продуктовыми пайками; должна признаться - весьма скудными.
...Наши первые недели жизни в Пыжовском лесу. Мы, девчонки - медицинские сёстры, санитарки и санитарные дружинницы - построили шалаши. На землю положили ветки хвойных деревьев, а на них - матрацы. Укрывались оригинальными одеялами - из марли и ваты. В центре шалаша стояла маленькая печурка. Здесь ночью дневальный сушил за день промокшие наши вещи и обувь.
В нашей палатке жили Т. Тарасова, С. Вайнерман, Л. Онегина, Жукова и я. Да, мы много и тяжело работали; у нас поначалу было неважное питание; мы ходили по колено в воде - март, время таяния снега и льда...
Но на первых порах больше всего нас донимали... полевые мыши. Наверное, и им было голодно весной, они надеялись чем-то у нас поживиться.
Как-то во время встречи уже после войны наша медицинская сестра Зоя Никитина ( Зоя Ильинична Каравайцева - её воспоминания можно прочитать здесь же - Л.П.-Б.) рассказывала, как она рыдала в том Пыжовском лесу - оттого, что её нещадно грызли комары.
Кто-то страдал от комаров, а кто-то - от мышей. Сюрпризы, и такие, и более тяжкие, всегда были рядом с нами.
"ПЫЖГРАД"
Каждое отделение строило свои землянки. 3-е сортировочное отделение объединили с терапией. И работа пошла полным ходом. Стало пригревать солнышко. Появились приятные минуты - когда мы могли посидеть на груде спиленных деревьев.
А куда ни глянешь - топь, исхоженная нашими ногами. Мы носили на плечах тяжёлые брёвна оттуда, где их спиливали, на территорию будущего медицинского городка.
3-е сортировочное отделение разместилось в надземном здании. Конечно, строили мы и жильё для себя - это были мазанки. В несколько этажей там были нары. Мы украшали свои мазанки всем, что было под руками. Хотелось уюта, чтобы было тепло и без сырости.
Городок получился красивым. Персонал каждого отделения устраивал изгороди из молодняка берёз; на клумбах высаживали разные цветы. Во всём этом оставалась частица нашей молодости и душевного тепла.
Делегация врачей из США и Канады, посетившая наш "Пыжград", не могла поверить в то, что это лесное чудо создано руками персонала госпиталя.
То, что я увидела на широкой военной дороге за годы войны - это ужасно. Одно меня не переставало поражать и потрясать - смерть! В моём внутреннем мире всё восставало против насилия над нашим народом, принесённое фашизмом.
И все в госпитале осознавали - от врачей до поваров, от санитаров до водителей - чем больше мы спасём раненых, тем хуже будет немцам.
Едва мы в лесу обустроили госпиталь, как начали поступать раненые. По-прежнему было немало раненых с травмами позвоночника. За суточное дежурство приходилось многим закрывать глаза. Смерть у таких раненых нередко наступала внезапно, при полном сознании. Я не могла к этому привыкнуть. Разговариваешь с солдатом или офицером, и вдруг он в одно мгновенье умирает.
Всякий раз я каменела. Мне так было жалко всех этих молодых парней! Но я думала и о тех, кто ждал их в тылу - о жёнах, детях, матерях. Они жили надеждами. А приходили похоронки.
При поступлении в госпиталь обязательно переписывалось всё имущество раненых. О каких-то ценностях смешно было говорить. Были сверточки или кисеты. Если раненый умирал, то в них можно было найти фото родных; написанное и не отправленное или недописанное письмо. Если был адрес, я отправляла эти письма. Мне отвечали. В ответных письмах были боль и отчаяние.
Очень трудно было пропускать всё это через свою душу.
НЕБОЛЬШОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
Эсфирь Гуревич (Эся Соломоновна Гуревич - её воспоминания можно прочитать здесь же - Л.П.-Б.) пришла в СЭГ № 290, будучи уже медицинской сестрой - окончила курсы ( в довоенные годы время обучения и программа курсов была разной) Российского Общества Красного Креста. Она написала о госпитале книгу "Полевая почта 43177 Д".
Из книги:
"Между тем, подземный лесной госпиталь (мы называли его иногда величественно "Пыжградом", когда хотели "увековечить" свой труд, придать творению наших рук значимость, оттенок монументальности) стал вскоре показательно-образцовым в системе фронтовой медицинской службы.
Это был, на самом деле, бесперебойно действующий автономный городок со всеми необходимыми для успешного функционирования подсобными отделениями, электростанцией, автопарком, лесопилкой, столовой, клубом и железнодорожной веткой для подвоза раненых".
ЛИШЬ ОТДЕЛЬНЫЕ ЭПИЗОДЫ
МИНСК. 29 июня 1944 года.
На окраине города уцелело несколько зданий от бывшей клиники. Их проверили сапёры, мы стали размещать своё госпитальное оборудование и готовиться к приёму раненых.
Немцам, которых только что советские войска выгнали из Минска, с самолёта сбросили листовки. В них сообщалось , что город вновь в руках гитлеровцев. И они опять ринулись в город. Но увидев русских, в панике бросились в лес.
В нашем госпитале были и специальные военизированные отряды, которые охраняли территорию госпиталя; приходилось им и бои вести с врагом. Так случилось и в Минске.
ВИЛЬНЮС. 13 июля 1944 года. Запомнились ужасные бомбёжки. Многие из наших сэговцев прятались в лесу. А я и мои фронтовые подружки не ходили даже в убежище.
Фронтовая дружба особенная, всего не расскажешь. Она в наших клетках и в каждой капле крови. Это очень помогало тяжело работать, не испытывать страха, не падать духом. Я умудрялась читать и в годы войны. Иногда пересказывала подругам прочитанное. Фантазировала, как будем жить после войны.
"В тебе было что-то такое, что хотелось на тебя равняться", - говорили мне сослуживцы. А я помню, что меня считали гордой и неприступной. Я не была гордой. Я была серьёзной девушкой.
ДЕНЬ ПОБЕДЫ. Волнение, радость, общее ликование. А потом наступила тишина. И это было то, что уставшим фронтовикам нужно было больше всего.
Война закончилась. Но не закончилась моя служба. Подошёл поезд. Часть персонала и госпитальное имущество передислоцировалось в белорусский город Бобруйск - в гарнизонный госпиталь.Там я и служила до января 1946 года.
СКОЛЬКО БУДУ ЖИТЬ - ТЕБЯ Я ПОМНИТЬ БУДУ
В СЭГ № 290 часто приходили письма от солдат и офицеров, которые лечились в госпитале. Получала их и Серафима Островская.
Интересное письмо от Павла Павлищука. Он был тяжело ранен. Тех раненых, которые могли не выдержать дорогу в тыловой госпиталь, оставляли в СЭГе № 290 до тех пор, пока они не окрепнут. Павел был благодарен всему персоналу госпиталя, которые ему помогали, но особенно отличал палатную медсестру Серафиму Петровну.
Незадолго до отъезда в тыловой госпиталь раненый попросил Серафиму Петровну написать её полевой адрес. Она написала. Но Павел боялся, что в дороге эта бумажка потеряется. А потому он каждый день старательно учил адрес госпиталя, имя и фамилию медсестры. В самом деле, потом выяснилось, что в длинной дороге та бумажка потерялась. Но адрес остался в памяти Павла.
И он написал Серафиме Петровне вот такое письмо:
"Ты мой источник жизни! Ты помогала, помогла мне вернуться к ней и видеть всё прекрасное, что называется жизнью. Как я ждал, когда ты придёшь в палату! А придёшь, дашь мне живительную влагу! Не забудешь ли? А внутри всё горело пламенем. Но ты помнила, подходила и гасила пламя. Оно затихало. И наступил день, когда оно отступило. Как я тебе благодарен! А я ничего не мог сказать, не мог спросить. И вот только через полгода я могу писать тебе. Но не нахожу слов, которые выразили бы всю мою благодарность тебе за спасённую мне жизнь...
Сколько буду жить, тебя я помнить буду!"
СЕРАФИМА - НЕВЕСТА И ЖЕНА
Вот что рассказала дочь С.П.Островской - Татьяна Николаевна Разумова:
- У моих родителей любовь была со школьной скамьи. Мой отец - Николай Васильевич Поляков - родился в тех же краях, что и мама. Они учились в одной школе. Когда началась война, отец окончил курсы лётчиков. Он служил в морской авиации (Балтийское и Чёрное моря).
Все годы войны они переписывались. А поженились в 1948 году.
Воинскую часть, в которой служил отец, направили в город Ригу. Там отец работал на военном заводе. Я родилась в 1951 году в Риге. Единственный у них ребёнок.
-------------- --------------- -------------
В июле 1975 года Серафима Петровна с мужем уезжала в Москву. Коллектив детской больницы устроил ей торжественные проводы. Врач А.И.Ткаченко написал стихотворение "Островской Серафиме Петровне":
Процедурный опустел.
Грусть излита - словно друга
Коллектив наш загрустил -
Сердцу милая подруга!
Тридцать трудных, славных лет
Как на жизненной картине.
И оставлен добрый след,
Посвящённый медицине.
Серафима, дочь Петра,
Всё прошла, всё испытала.
Память - миг, как бы вчера,
И на трудность не роптала.
Разве можно позабыть
В дни войны пути-дороги!
Славным фельдшером пробыть
И пройти все перемоги.
В нашей детской сколько лет
Вы трудились незабвенно.
В процедурном десять лет -
Сколько подкожных, внутривенных!
Дорога Москва - столица,
Там ведь ждёт внучок родной.
Пусть заплаканные лица -
Человек для нас Вы свой.
Вечер - праздник, день разлуки.
Ох, как трудно проводить!
Не забудем Ваши руки
Мы все к сердцу приложить.
Дочь Серафимы Островской и Николая Полякова - Надежда Николаевна работала инженером-экономистом. Сейчас на пенсии. У неё двое сыновей. Младший стал фельдшером, как и бабушка - бесстрашная фронтовичка Серафима Петровна Островская.
Уже есть и правнуки. Им надо пожелать мирных дел.