Все они солдаты... Киноповесть. Гл. 12

      
      КИНОПОВЕСТЬ  "ВСЕ  ОНИ  СОЛДАТЫ..."
      

      12.
      ТО  ЖЕ  САМОЕ  ВРЕМЯ.  ДЕРЕВНЯ  СТУДЕНКИ  ПЕНЗЕНСКОЙ  ГУБЕРНИИ.               
      ИЗБА,    В    КОТОРОЙ     ПРОЖИВАЮТ     СТУДЕНТ     С    СЕМИНАРИСТОМ.




      Знакомая  нам  ещё  по  третьей  главе  киноповести  добротная,  далеко  не  бедная,  изба,  в  которой,  как  мы  помним,  студент  в  своё  время  смазывал  ожоги  семинаристу.
      Сегодня  Сидор  один.
      Сидит  за  столом,  стоящим  у  противоположной  от  окна  стены.
      На  столе  --  настольная  лампа  в  три  свечи,  пепельница,  до  краёв  набитая  окурками,  папиросы,  спички,  небольшая  пачка  чистой  бумаги,  письменный  прибор,  стаканчик  с  простыми  и  разноцветными  карандашами.
      Горят  свечи  в  настольной  лампе,  потрескивают  дрова  в  печи,  завывает  ветер  за  стеной,  бросая  в  окна  пригоршнями  сухой  и  колючий  снег. Ощущение  тоскливого  одиночества  усиливает  унылая  мелодия  в  народном  стиле.
      Перед  молодым  человеком  на  столешнице  помимо  названных  предметов  ещё  и    пачка  из  десятка  тоненьких  детских  тетрадей.  Студент  работу  с  ними  уже  заканчивает.  Сейчас,  открыв  последнюю,  на  наших   глазах  выводит  красивым  каллиграфическим  почерком  образец  для ученика:  «Рр,  Рома,  рама.  Рома  раскрыл  раму»  и,  полюбовавшись  написанным,  кладёт  эту  последнюю  тетрадь  в  пачку.
      Печально  вздыхает.  Закуривает.
      Понятно,  что  молодым  человеком  овладела  тоска.
      Вот  он,  опять  вздохнув,  погасив  папиросу,  поднимается,  идёт  к  печи,  берёт  стоящий  там  чайник,  заварочник,  наливает  в  большую  глиняную,  расписанную  в  народном  стиле,  кружку  чаю,  роется  в  стоящей  здесь  же  корзинке,  прикрытой  чистым  полотенцем,  достаёт  из  неё  пирожок.  Подходит  к  окну,  отодвигает  занавеску,  вглядывается  в  тёмную  заснеженную  улицу  и  пьёт  чай,  закусывая  его  пирожком.
      Завершив,  стоя  у  окна,  процесс  чаепития,  задёрнув  шторки,  понёс  грязную  чашку  на  плиту  и  абы-как  там  её  приткнул,  после  чего  повернулся  и  побрёл  к  широкой  лавке,  приспособленной  для  роли  кровати.  Сваливается  на  постель  в  чём  стоял,  не  скинув  даже  сапог.  Скрестив  ноги,  закинув  руки  за  голову,  лёжа  на  спине,  устремляет  в  потолок  глаза.
      
      …  А  там,  в  потолке,  там,  где-то  в  ином  мире,  там,  в  воспоминаниях,  по-прежнему  знойное  лето,  птичий  щебет,  щедрая  зелень  и  прохлада  старого  густого  барского  сада  с  беседкой  в  кустах  уже  давно  отцветшей  сирени…
      
      ... И  в  той  беседке  он,  Сидор,  подле  тоненькой  барышни  с  большими,  как  у  оленёнка,  доверчивыми  глазами…
      Беленькая  фигурка  с  зонтиком  в  руках,  в  смешной  шляпке  с  маками  так  близко,  что  протяни  руку  --  коснёшься…
      И  ни  какой  тебе  холопской  избы,  воя  ветра,  колючего  снега  и … и  тоски…
      А  он,  идиот,  преисполненный  самодовольства,  глядя  в  эти  бездонные  глаза,  гордо  вещает:
      --  Народ  наш  загнан  в  ярмо.  Мы  эксплуатируем  его  беспощадно.  И  ни  у  кого  из  нас  не  хватает  совести,  подняться  и  начать  делать,  что  дОлжно!
      Девушка  испугано  вопрошает:
      --  А  что  дОлжно,  Сидор  Харитонович?
      --  А  хотя  бы  то,  что  можем  сделать  уже  сегодня : идти  в  народ,  учить,  лечить,  помогать …  А  не  с  барышнями  милыми  в  беседках  умные  разговоры  разговаривать!
      --  Но  Вы  ведь  только  вчера  приехали  из  Петербурга.  И  маменька  Вас,  сами  сказывали,  не  отпустит …
      --  Если  ищешь  повод  чего-то  не  делать,  этот  повод  найдётся  всегда …
      --  Но  Вам  ведь  и  учиться  ещё  целый  год …
      --  Вот-вот …  Я  же  сказал  --  повод!
      --  А  как  же  я,  Сидор  Харитонович?
      --  А  что  Вы,  Софья  Ивановна?!  Что  Вы?  Вы  --  дочь  помещицы,  я  --  сын  бедных  учителей.  Уронили  мне  ласковый  взгляд,  --  счастлив.  Не  смею  и  подумать  о  чём-нибудь  большем…
      --  Но  Вы  клялись,  что  мы  --  друзья  навеки …
      Сидор  зло  восклицает,  безнадёжно  махнув  рукой:
      --  Да  на  черта  мне  нужна  эта  Ваша  дружба!
      Резко  выскакивает  из  беседки  и  мчится  по  крутому  склону  вниз,  к  реке.
      Он  практически  скатился   к  тихо  плещущей  воде  и,  опустив  голову,  бредёт  вдоль  течения  в  сторону  купальни.
      
      … А  вот  уже  и  плывёт,  красиво  выбрасывая  руки  и  отмечая  взглядом  тоненькую  белую  фигурку  у  крутого  берега,  там,  вдали,  наверху,  недалеко  от  беседки.
      Нехорошая  ухмылка  искажает  лицо  пловца,  и  он,  выпрыгивает  вверх  из  воды  и  ныряет,  блеснув  на  солнце  белым  блестящим  голым  задом  и  розовыми  пятками,  а  вынырнув,  плывёт  уже  назад,  к  купальне,  в  противоположную  от  беседки  сторону…
      
      … Перед  нами  вновь  деревенская  изба  и  лицо  лежащего  на  лавке  Сидора.  Оно  искажено  злостью  и  презрением  к  себе.
      Студент  плюётся:
      --  Дурак!  Безмозглый  дурак!
      Поднимается,  нервно  ходит  из  угла  в  угол.
      Садится  к  столу  и   из-под  пачки  чистой  бумаги  извлекает  конверт,  а  из  него --  листочки,  исписанные  красивым  женским  почерком,  подносит  их  к  лицу,  вдыхает  запах  бумаги,  пытаясь  различить  в  нём  и  аромат  той  руки,  которая  писала  эти  слова.
      Решительно  подвигает  к  себе  поближе  письменный  прибор,  берёт  несколько  чистых  листов,  обмакивает  ручку  с  железным  пером  в  чернила  и  пишет  первую  строку  письма:
      --  Здравствуйте,  милая  Софья  Ивановна!
      Но  не  успел  герой  поставить  восклицательного  знака,  как  мы  слышим  шум  и  скрип  отворяемой  в  избу  двери,  и  вместе  с  паром  от  потока  холодного  воздуха  в  помещение  вваливается  семинарист.
      Стуча  ногами,  чтобы  сбить  налипший  на  сапоги  снег,  стягивая  полушубок  и  лохматую  шапку,  он  восклицает:
      --  Скучаешь,  Сидор?  А  я  околел  от  холода,  пока  до  дому  от  барских  покоев  добежал!
      --  Что  же  ты  так  долго  Митрофан?
      --  Так  у  бар  то  обед,  то  чай,  то  разговоры  умные…  Не  только  ведь  с  барчонком  занимаюсь,  и  в  доверие  втираюсь,  поставленные  задачи  выполняю.  Ха-ха!
      Студент:
      --  А  я  тут  с  тоски  вою.  Что  интересного,  какие  новости  принёс?
      --  Да  ничего  умного  они  не  скажут.  Хотя,  да,  барин  всё  твердит,  что  неплохо  бы  меня  у  них  поселить,  чтобы  всем  удобнее  было,  да  что-то  ни  как  не  соберётся.  Проверяет,  прощупывает  всё…
      --  Как  у  них  поселить?  А  как  же  я  здесь  один  останусь?
      --  Ничего!  Небось.  Мне  же  удобней  ТАМ  будет.  И  ты  мог  в  своё  время  постараться  поближе  к  барам  устроиться.  Не  сумел  --  я  это  место  для  себя  приберу  теперича,  не  обессудь,  друг  мой  Сидор!