А есть другие люди,
Те, что верят,
Что тянут в будущее робкий взгляд.
Почесывая зад и перед,
Они о новой жизни говорят.
С. Есенин, Русь уходящая
Сегодня у меня ответственное мероприятие, ради которого я четыре месяца безропотно наблюдал, как мою кровь декалитрами пили доктора и чиновники; к этому знаковому дню шахтеры идут десятилетиями – МСЭК. Утром привел себя в порядок, и, не завтракая, отправился в путь. Неторопливо шагал по улице, высматривая по сторонам: кто же попадется на глаза? Мужчина или женщина? Не только люди сочли нужным не показываться на мои глаза, но даже, ни одной собаки и кошки я не встретил на своей дороге. Словно окружающий мир сговорился, дабы оставить в неведении, что же ждет меня за дверью с табличкой №… Ведь в том кабинете сидят приезжие дяди, а они привезли с собой гильотину, отсекающую лишние (по их мнению) проценты будущего регресса. Потому-то и взволнован, потому-то и вертел головой, вспомнив матушкино наставление перед ответственной дорогой в далеком детстве… Странно, но переулки словно вымерли. Ну и Бог с ними со всеми, быть может, так даже еще и лучше, иначе начнут одолевать сомнения, а затем придется незаслуженно обвинять незнакомого человека в работе гильотины…
На остановке, желающих уехать, как всегда, собралось предостаточно – начало рабочего дня, тем более «Переезд» является одной из главных точек на городской автомагистрали. Стою в ожидании транспорта, размышляя о предстоящем, кажется, последнем перегоне в своей жизни. Вдруг за спиной послышались неистовые крики:
- Обожди! Остановись!
Оглянувшись, наблюдаю такую картину: мой знакомый, живущий рядом с остановкой, направлялся домой с пустым ведром, и чуть было не перешел дорогу двум бомжам. Не стоит описывать увиденную картинку: скопище грязи, пустых мешков и сумок. Хотя один выглядел довольно оригинально: кеды, шуба, шляпа, а пальцы правой руки были унизаны алюминиевыми кольцами. Некоторым из нас, горожанам, не могущим обходиться без смены носового платочка и сезонной одежды, иногда становится жалко тех немногих людей, кто «выпал» из материального мира за отсутствием силы воли, и в силу сложившихся новых отношений в обществе. Если раньше граждан, однажды споткнувшихся в жизни, власть пыталась направить на путь истинный, используя при этом любые методы, чтобы восстановить их моральный облик, чтобы вернуть их в ряды строителей смутного светлого будущего, то теперь… Сегодня они выброшены на обочину современной жизни, где им, смирившимся, приходится покорно брести, теряя по этой непростой дороге остатки человеческих качеств. Эти бедные люди, которым на могилку (пару раз в год) некому будет положить несколько цветков, тоже достойны сожаления…
- День только начался, а ты дорогу с пустым переходишь – не повезет! - один из них испуганно на ходу объяснил непонятливому гражданину.
Хозяин ведра удивлен, остановился, пропуская их, неторопливо бредущих в поисках сегодняшнего куска хлеба. Люди, ожидавшие транспорт и мирно беседовавшие, обратились во внимание, наблюдая за случайной мини-пьесой. Наступившую тишину, я решил разрядить:
- Что, Володя, замер? Перстней никогда не видел – любуешься? - брякнул, что первое на ум пришло, лишь бы не находиться в толпе, похожей на очередь, в которой мне вскоре придется отстоять не один час.
Толпа прошелестела смехом.
Подъехала маршрутка, но всем ожидающим не хватило места. Пришлось смириться: не буду же пробираться по головам жаждущих и страждущих. Одна из пассажирок сочувственно покачала головой, и ободрила оставшихся горожан через открытое окно:
- Скоро троллейбус будет.
- Пустой, - добавил юношеский голос и ехидно хихикнул.
Делать нечего – остается терпеливо ждать. Убивая время, подошел к столбу, обклеенному объявлениями, и начал читать:
- Частное предприятие «Афродита», с любовью и нежностью к вам, предлагает широкий выбор бетонно-мозаичных и гранитных памятников. Высококачественные гробы… Гарантируем…
- Высококачественные? С гарантией? Тьфу, полудурки, - в сердцах я сплюнул.
В последнее время, в моем городе, да и не только в моем, заметно прибавилось похоронных контор и цветочных магазинов. Процесс реформ перестройки общества шагает по стране семимильными шагами. Хоронить легче, само собой разумеется, чем кормить, и хлопот меньше, но это, конечно, кому как сердце подсказало, тот тем и занимается.
Нужно быть гораздо скромнее в подобных ситуациях, но, видимо, некому было подсказать хозяину похоронного бюро иное нейтральное название, к примеру: «Последний причал» или «Белый ангел». Смотришь: к нему народ потянулся бы. Ведь так звучит намного приятнее, и как раз по теме, чтобы печаль морской волной незаметно разбивалась ежесекундно; и ангел будет посетителей лелеять, успокаивая в разлуке осиротевшую душу. Иль разве плохо звучит: «Приют аргонавтов»? Всего два слова, но они источают: и романтику, и красоту дальних странствий! Так, по крайней мере, хотя бы давалась надежда на не скорое свидание.
Если ему (владельцу) рядом не хватает присутствия лиц женского пола, тогда пусть над витринным веночком расцветёт вывеска: «Две Дианы». Каково?! Мощно! красиво! современно! Или в середину венка (наподобие олимпийского лаврового…) поместил бы краснощёкую девицу, полную сил и задора, похожую на одну из местных женщин. Только чтобы этот лик не сильно отвлекал от цели визита, но и не позволял забывать о своём недалёком будущем, а внизу же, на красной ленточке, название ЧП: «Госпожа Бовари». А то «Афродита»! Хвала Всевышнему за то, что владельцу не хватило ума назвать свое заведение: «Хором Фиванских девственниц», или «Дамой с камелиями»! Афродиту? богиню! опорочить на виду всего города!
Прекраснейшая из богинь – олицетворение красоты и вечной юности будит в сердцах Богов и смертных любовь; никто не может избежать ее власти. Предрешена сегодня участь ваша, боги и богини. Беспощадная история нашла вам места на вывесках пивнушек и сомнительных закусочных.
Чем мотивировал хозяин название своего ЧП? Красотой звучания? Может быть, им двигала любовь к красоте древних мифов Греции? Либо ненароком проснулось платоническое чувство к чарующему образу, из недавно прочитанной сказки?! Подобный порыв ведь в любом возрасте допустим? Возможно, он в школе плохо учился? Или ему лишь в позднем возрасте довелось прочитать о сыне Афродиты – Эроте, маленьком, голеньком, бегающем с луком, всё норовящим кого-нибудь подстрелить, и обычно сражающим наповал. Это как раз его тематика, ведь наповал же! И в его обыденных мыслях сирые с убогими должны, просто обязаны, потянуться к этому светильнику добра и счастья – к красоте Афродиты. А сам он, величавый, парит над поселком, оглядывая свои будущие владения, где для него работы – непочатый край!
А слышали ли вы, люди, что великое множество Богов слишком быстро умерло для нас?
О Боги, расскажите: как моим современникам можно розу зари человечества запятнать своими похотливыми щупальцами?! И ныне твой светлый лик, Афродита, стоит на штампе гробокопателей. А помнишь ли ты, богиня, как во временах не столь далёких, тебя ваяли из мрамора? Как в бедной стране, для тебя отводили лучшие места в Эрмитаже?!
И за кордоном тобою бесплатно мизантропы в музеях тоже любовались.
А теперь же твое имя возвышается на двухметровой высоте, и с ржавой вывески зазывает с любовью и нежностью посетить другое царство, до которого не доходят радости земной жизни. Заходить, правда, в «Афродиту» страшновато – вход в царство открыт для всех, вот только возвратиться оттуда…
Мимо проходя со смены, стараюсь не смотреть в открытую дверь. Иногда оттуда слышатся, леденящие душу, ужасные звуки – скрежет перетаскиваемых надгробий и могильных плит. Точно царство Аида – мрачного брата Зевса! Стоит в темном углу Харон и случайного прохожего подзывает медленным жестом руки – заходи: здесь ты найдешь последнее счастье и вход в бессмертие.
Безусловно, существует разница (и не малая) между настоящим Хароном и местным. Герой древних мифов переправлял души умерших, наш помогает отправлять тела в мир покоя и порядка.
Выставленные, на улицу для всеобщего обозрения, венки и веночки ежедневно навязчиво провожают шахтеров на работу: «Думай, земляк, не только о хлебе насущном; думай: о вечном, о нетленном; думай и о том, что мы всегда рады позаботиться о тебе». Ласково треплет ветерок бумажные цветочки, довольно улыбается Харон: на этот раз красивые получились…
Хоронить людей – дело нужное, спору нет. Однако у соображалки Харона явно нет желания идти в ногу со временем. Новизна требуется, а он продолжает действовать по-старинке. В нарастающей конкуренции необходимо искать новые пути общения с родственниками будущих клиентов. Можно рискнуть и заглянуть в будущее, представляя, как, с утра до вечера, из «Афродиты» льется музыка; звучат мелодии подстать заведению. А шахтеры, идущие на смену и со смены, слушают: растекается «Реквием» Моцарта над поселком, взлетая выше тополей. И, самое главное, вот тогда произойдет удивительное действие: не останется ни одного уголка в человеческой душе, куда не заглянула бы трогательная нота музыкального гения человечества. И кто-нибудь воскликнет в сердцах: - Да, что там мелочиться! Добавь, Харон, ещё ватт сорок!
И марш Шопена, ставший главным произведением ненавистной нам темы, перевалив через копры и терриконы, начнёт подминать под себя городской массив. А если бы в этот эфир ещё запустить Баха, который на эту вечную тему сочинил великое множество неотразимых вещей, в исполнении органа… Нужно только закрыть глаза, слегка предаться мечтам, представляя, как себя поведет народ, попав под влияние органной музыки? Каким мыслям тогда суждено родиться в его голове?! Не раз о жизни задумается – для чего он родился? Какой крест ему суждено нести? Это прогресс! Предполагаемый результат даже мысленно, невозможно сравнить с убогими венками, мелькающими перед глазами – прошел, глянул и тут же забыл. А Бах – и дома, в постели, будет продолжать звучать. Мудро-то как! Не правда ли? И через дорогу, в пивбаре, ребятам станет гораздо веселее. Хотя нет, скорее всего, по бокалу опрокинут, и разойдутся по домам. Обычно, после такой музыки пьют, иногда долго и упорно, а здесь же, под фанфары, и не выпьешь много – не очень-то родимая полезет от тоски навеянной…
Вот что бывшим членам Политбюро необходимо было делать: кассеты с траурными маршами тиражировать, а не виноградники вырубать! Тогда действительно борьба с пьянством одержала бы верх. Так, очевидно, я продам эту идею Харону? Нет-нет! Лучше я запатентую своё изобретение и спрячу его под сукно, чтоб никто никого не пугал белым днем, чтоб молодежь не влюблялась под музыку, которую лучше не слышать. Хотя Харону, однако, не откажешь в слабом устремлении к прогрессу…
На дверях его заведения, чем-то олицетворяющим пантеон, однажды появилось объявление: «Магазин «Ритуальные услуги» сдаёт в аренду помещение под свадьбы и прочие торжества». И вскоре, в качестве примера, Харон сам, с помпезностью, отметил собственный брак в стенах своего учреждения. Слухи докатились – хорошая свадьба была, весёлая, с традиционными обрядами, рушниками (чего-чего, а этого добра там хватало), песнями, лентами в косах, красными сапожками. А разноцветные воздушные шарики, привязанные к гранитным надгробиям, в ужасе шарахались из стороны в сторону, пытаясь оторваться и улететь из этого дикого искусственного мира «Афродиты». Приглашённые на веселье, после закончившегося трехдневного застолья, рассказывали: как они, опрокинув очередную стопку, начали отодвигать гробы, мешавшие торжественному моменту; и, сложив их штабелем в угол, продолжали отплясывать до потери пульса под Верку Сердючку, спотыкаясь, правда, о могильные плиты, заготовленные по случаю в достаточном количестве.
Свадьба? Да, нет границ человеческой фантазии. Кажется, что шахтерский городок оказался случайным свидетелем нелепости мирового масштаба. И затруднительно дать толковое объяснение случившемуся факту, если только Харон, при исполнении своей работы, сам не столкнулся, а потом не сблизился с неисчислимым числом добровольных помощников своего бизнеса: духов умерших, демонов болезней, и прочих лярв… Сама собой напрашивается мысль: он прикоснулся к особой форме религии – промысловая магия, которая в свою очередь обеспечивает удачу в различных делах. Мы, живущие рядом с ним и дышащие одним воздухом, стали свидетелями: объявление о предоставлении данного помещения в наём – высшая ступень дикости промыслового культа. Кто является его социальным носителем? У народов Северной Азии (у нас принято говорить – русского Севера) обряды подобного культа выполняет шаман, в моей земле: Харон. На первый взгляд – между ними существует огромная разница. С другой стороны, необходимо обратить внимание: в «Афродите» этот культ начинает принимать характерную родовую форму. Сначала свадьба, далее естественное увеличение семьи, во главе которой Харон, в установленные сроки, будет чётко исполнять определённые ритуалы религиозно-магических действий с привлечением своих будущих кормильцев (потенциальных заказчиков). На его примере видно, как промысловый культ слился с семейной обрядностью, и теперь свадьба, прозвучавшая в районе глухим набатом – это лишь первый цветочек…
Изложенные выше, факты и предположения опираются исключительно на правдивый материал.
Пройдёт незнамо, сколько лет, и, достигнув своего расцвета, религиозный культ этого рода плавно перейдёт на следующую ступень своего развития. Новый культ представит форму религии, давно признанную в науке. Но для них она будет заключаться в почитании только… своих предков. Да-да, предков! Дань уважения дедам, отцам, сохранивших для них чудесный промысел, а именно: переправлять тела, себе подобных, в иной мир. Можно ли этот процесс назвать стадиями эволюции религии промыслового рода Харонов? Остаётся только строить догадки.
Уместно ли представить себе: с какой торжественностью звучали здравицы, вкушались яства, особенно после третьего стола; как, ближе к полуночи, магические пляски, среди надгробий и недописанных эпитафий, начали представлять собой обычное подражание животным.
На второй день гулянья, взору Харона, открывшего двери, явились несколько предметов женского ажурного белья, сиротливо свисающих с подписанных памятников. Да, действительно обряд прошёл по полной программе, что подтверждается, далеко не примитивными, народными обычаями.
Э-эх! Стала наша Афродита ритуальным приложением, но ты все равно помни, милая, все хорошее – возвращается. Вот только когда?
Сколько же еще ждать пустой троллейбус?
Неожиданно я ощутил на себе чей-то изучающий взгляд, начавший шарить по мне; потом он остановился, стал тяжелым, проникающим. Я всегда чувствую чужой взор, от кого он не исходил бы, тем более с такой мощной, тяжелой энергетикой.
Резко обернулся в надежде успеть перехватить и зафиксировать – чей же это поток тяжелых частиц бомбит меня? А человек даже не стал отворачиваться. Зачем? Ведь я для него – будущий клиент. Всего два года прошло, с последней нашей встречи, но, если бы я не знал его, не помнил, как он бегал в детстве с двумя, вечно висящими полосками под носом, мог бы и ошибиться. Это был директор «Афродиты», которого я, две минуты тому назад поносил, на чем свет стоит. Оказывается, предприимчивые дельцы ходят одними и теми же улицами, что и остальные горожане, вращаясь среди нас, далёких от мира древних Богов!
Он медленно, совершенно спокойно смерил меня сверху вниз, словно снимая мерку для последнего костюма. Наш герой уже стал похож на композицию из двух груш, приставленных друг к другу широкой частью. Могуч стал Харон. Особенно внушительно на нем смотрелись брюки гигантского размера, правда, укороченные, ввиду небольшого роста. Начал курить сигареты с фильтром – следовательно, дела пошли в гору. Машины тормозит величественным взмахом левой реки; за подобный жест, его можно сравнить с фельдмаршалом Кутузовым, провожающим своих орлов в бой. В каждом плавном движении чувствуется готовность служения людям, правильность выбранного жизненного пути.
Подойдя ко мне, он поздоровался, протянув руку для приветствия. Удивительно, но я почувствовал: от его руки потянуло неестественным могильным холодом.
- Я тебя хорошо помню, даже очень хорошо; слыхали, слыхали, часто вспоминаем, - он произносил слова, как-то особенно нежно и с любовью, растягивая окончания, словно смакуя невиданный деликатес.
- Здравствуй! Да, давненько не виделись, - ответил я на его обращение.
- Смотрю: ты как будто бы заинтересовался; стоишь долго, раздумываешь. Да? Что-нибудь нужно? Все есть – от ленточек до памятников. Если что понадобится – заходи, все сделаем по лучшему разряду. Для таких людей, как ты, у нас всегда двери открыты! Сухие доски есть! Быть может, друзьям что-нибудь нужно? У нас – расценки божеские. В кредит не желаешь?
От такого напора информации, естественно, я растерялся; что-то несуразное промямлил в ответ, мол, вроде бы не нуждаюсь.
- А ты, заранее приготовь себе. Тебе сколько уже? 50? Семья большая?
Тут уже я пришел в себя, и, проглотив комок в горле, перешёл в наступление:
- Тоже ещё нашелся вещатель моей скорой смерти. Ты стараешься переманить меня из стада живых в свой мир? Вижу, что тебя обуревает жажда – заживо меня похоронить?!
Ведь человека нужно рассматривать, наподобие моста между прошлым и будущим. Нет у нас, практически, настоящего. Наша жизнь схожа с бегущим ручьём; течет вперед, и его нельзя ни остановить, ни повернуть вспять. Так и прожитые нами минуты, часы и сутки остаются уже в прошлом. Прошла минута, и все – она для нас осталась в прошлом, и ее не вернуть, точно так же, как мне не вернуть время, ушедшее на разговор с тобой. Это прошлое уже за спиной, и сколько не оборачивайся – не увидишь, оно исчезло, пропало, с пользой или нет – это судить нашим потомкам. Нам же необходимо думать о будущем и стремиться вперед. Ты же – порождение Хаоса – философия бытия прошлых лет, стоящая перед кривым зеркалом. Я не боюсь смерти. Я боюсь таких, как ты – Харонов. Мне все-таки кажется, что я сумею не только тебя, но и твоих внуков пережить.
У Харона брови резко сделали скачок вверх, глаза взорвались изумлением; маленький рот, насколько смог, опустил нижнюю челюсть.
- Ответ, достойный ценителя юмора; но ты подумай: у меня лучший товар в городе, и почти рядом. Будешь жить спокойно: в нужное время у вас все будет под рукой.
- Если ты так настойчив в предложениях, тогда сделай подвиг для себя – бескорыстно для меня! Нужно только суметь представить: какая реклама будет для твоего товара – на весь район. Народ повалит к тебе, вот увидишь.
- Подвига не будет! Возьми мою визитку. Сейчас тебе в зеркало посмотреться бы: какой ты бледный, а у нас доска сосновая, сухая, почти без сучков.
- Не обессудь, о, владыка царства теней умерших, но я твоих мыслей не разделяю. Все свои годы, я жадно тянусь мыслью к жизни, в отличие от тебя. Скоро наступят перемены в жизни планеты, и ты можешь остаться без работы.
- Я хороню, мои внуки будут хоронить, и правнуки будут хоронить, и хоронить. Теперь это наше фамильное дело.
Видимо, я своим ответом попал в его самое уязвимое место. В глазах у него появился блеск, превратившийся в безумный огонь; показалось, что сейчас, словно при коротком замыкании, посыпятся искры; дрожь, начавшаяся с кончиков пальцев, превратилась в «волну», дважды пробежавшую по телу. Он шумно начал втягивать в себя воздух; пальцы, на вид негнущиеся, вот-вот лопнут, а из-под печатки брызнет кровь. От него отдавало чем-то мифическим, и только маленькие губы тихо шевелились:
- Фамильное, фамильное…
Я представил: как он, согнувшись, и тяжело дыша, рисует мелом на асфальте свой родовой герб – две скрещенные лопаты, на фоне могильных крестов.
- Ну, что, ехидная натура, довел человека до безумства? - сделал я самооценку своим действиям. - Сейчас сядешь, и поедешь со спокойной совестью, а у человека рабочий день только начинается.
Подъехал троллейбус. Хароны, Аиды – всё осталось позади, на родной сторонке. Сейчас неприятный осадок, от неожиданной встречи, растает, будто утренний туман под настойчивыми лучами солнца. Жизнь продолжается. Через окно отправившегося троллейбуса, посмотрел на своего собеседника – тот продолжал стоять без движений, подобно монументу, только губы продолжали что-то шептать.
Чувствуя некую скованность в движениях и, удивительное дело, в мыслях тоже, я повел плечами, пытаясь освободиться от свалившейся на меня напасти. Знакомому с основами юридического права, мне стало не по себе – ведь я последний, кто с ним разговаривал. Осторожно, чтобы никто не видел, трижды перекрестил Харона. Спустя мгновение, на месте знакомого «истукана» колыхнулась легкая дымка, еле видимая глазу.
- Силы небесные, что же вы делаете со мной?!
Бывшую гордость города – осколок недостроенного социализма на повороте занесло; толпу качнуло – еле удержался.
- Садитесь, дедушка! - смазливое юное создание уступило мне место.
- Спасибо?! - удивленный таким обращением, я не сел, а просто плюхнулся мешком. - Час от часу не легче. И почему дедушка? Быть может, родственников моих знает, или мне встретилась подрастающая королева ехидства?
- Да причем здесь ехидство? Тебя ведь добрая половина города знает в лицо. Успокойся, успокойся, - настойчиво меня убаюкивало подсознание.
На следующей остановке, троллейбус начала обгонять довольно странная похоронная процессия. Народ в любопытстве прильнул к окнам – кого же торопятся в такую рань закопать? Неожиданно, меняясь в лице, королева ехидства перевела взгляд с траурной машины на меня. Я посмотрел снизу на ее лицо: глаза у нее удивленно расширились, и вдруг она, казалось, без видимых причин, резко начала пробираться через толпу к выходу, прося скороговоркой: - Пропустите, пропустите…
- Однако чудная девица, - удивлённо подумал я. – Да и вообще непонятная нынче растет молодежь…
Всмотрелся более пристально в катафалк за окном. А там, неестественный, не придуманный мною, ужас: в мужчине, лежащем в простом, необитом гробу, я узнал… себя. Вокруг сидят заплаканные родственники, среди которых насупленный старший брат. Разглядев страдание на знакомых лицах, я по-настоящему остался доволен – хорошая реакция родных; даже больше – такое безупречное отношение к своим обязанностям необходимо ставить в пример. Только одна закавыка: старшего брата давным-давно нет среди живых. Но тут, словно пелена вдруг спала с моих глаз, и я прозрел:
- Не может этого быть?! Я здесь! Я – живой! Мой день начался с того, что я отправился в недальний путь, но на своих двоих!.. Это не смерть – это клевета на меня! Придет время, и я не спорю, возможно, с радостью и сам умру. Но не сегодня! Как жалко, что до сих пор человек не властен в выборе времени смерти своей!
Правой рукой незаметно ущипнул левую, судорожно сжимавшую папку с документами. Щипок получился ощутимый. Посмотрел на пальцы: дрожали, как никогда. Внезапно закружилась голова. И стало плохо. Даже не плохо – отвратительно на душе, как никогда в жизни…
К действительности меня вернули голоса пассажиров – я оказался в центре их внимания:
- Он!
- Нет, не он!
- Он! На машине, у гроба, его жена сидит.
- Тот – блондин, а этот: сивый, как лунь, - бесцеремонно произнес незнакомый мужчина.
- Да я работал вместе с ним! Не спорьте! Это он! Николай, это ты? - обратился ко мне знакомый шахтер, доказывающий, что я – оригинал.
- В каком смысле? - очутившись в нелицеприятном положении, пришлось прикинуться самой наивностью.
- Ну, если ты – это ты, тогда кто же там? - он пальцем ткнул в окно.
- Удостоверение, или паспорт, предъявить? - этим вопросом удовлетворил их любопытство, но сам задумался: - Почему он назвал меня «сивым»? Так плохо и безнадежно я себя не чувствовал даже в шахте, будучи полураздавленным, полузасыпанным углем при выбросе. Тогда я знал: секундой раньше, секундой позже, но на помощь придет друг; а сейчас хотелось выть, просто выть по-волчьи. Взять и пошутить: завыть, сыграв кем-то навязанную мне роль до конца?! Отомстить им всем, бессовестно таращившим на меня свои глаза.
Под обжигающими взглядами пассажиров, в бессилии отвернулся к противоположному окну – там, параллельно с нами, словно на ковре-самолете, сидя на аккуратном, оббитом великолепным бархатом гробе, летел наш Харон в одеяниях настоящего перевозчика душ. Левой рукой похлопывал по боку свое «детище», как будто подчеркивая его добротность и надежность; правой, сжатой в кулак, потрясал барсеткой:
- Бессмертия захотел?! Сейчас будет тебе бессмертие…
Я достаточно силен, чтобы не сойти с ума; взявшись за виски, отвернулся. Можно предположить: я случайно попал в эпицентр какого-то шабаша; но сейчас вот-вот прокричит петух, и я очнусь. После этого посмотрел на своего преследователя – кошмарное видение не исчезало. Тогда не таясь, трижды его перекрестил. Как и в прошлый раз, произошло нечто дивное: дымка прошлась легкой волной в утреннем воздухе, и летящий кошмар бесследно исчез. Пассажиры равнодушно отвернулись, вернувшись к своим разговорам, словно ничего не случилось: никто никогда не летал на гробе, пытаясь догнать ускользающего клиента.
Что же это было? Миф? Реальность? Или мифическая реальность?
Я облегченно вздохнул – моя неподдельная жизнь вновь продолжается.
Следующим утром, на том же самом месте, наши взгляды опять встретились. Взор Харона был по-прежнему таким же предлагающе-зовущим:
- Ну, не надумал чего-нибудь новенького? Уже белый совсем стал, торопись жить – делай все вовремя. У меня самые сухие доски в районе, если что – заходи.
Вздохнув, я отвернулся. Спустя некоторое время, оглянулся – очеловеченное видение садилось в микроавтобус с чувством исполненного долга, дружески помахивая рукой – бессмертие только у меня…
- Езжай уже, «полнолуния начальник и загробной жизни командир»…
Очевидно, мой Харон всегда останется Хароном, даже в день Страшного Суда.
Все на свете кончается, и жизнь тоже; и даже иногда раньше своего срока; мы же тогда воспринимаем эту неожиданную несправедливость, как подлый удар времени в нашу спину. И тогда к нам на помощь приходит… Харон.
Апрель 2004 г.