- Выключай свет и приступим.
- Отец, а ты уверен?..
- Да. Не переживай. В этот раз все непременно должно получиться.
Они выключили свет, зажгли свечу, сели за столом друг напротив друга.
- Мы призываем тебя, Мария. Отзовись. Если ты здесь - подай знак.
Я медленно шла на их голоса, сквозь черную, липкую жидкость.
- Мария, ты здесь?
И вот я снова в отцовском кабинете. Зажжённые свечи порождают причудливые узоры на стенах, а тишину нарушает напряженное дыхание двух живых.
- Мария, ответь нам.
Два стука по старому шкафу. Они подпрыгнули от неожиданности.
- Мария, это ты?
Еще два стука.
Как жаль, что они не слышат мой голос. Я подошла совсем близко к брату и положила руку на плече. Она прошла сквозь тело, не задерживаясь не на секунду, от чего Марк поежился и обернулся. Он будто увидел меня. Приятно, на секунду, почувствовать этот внимательный взгляд и можно представить, что мы, как в старые добрые времена, сидим в этой комнате, полной книг и воспоминаний, и разговариваем о лошадях. Это было наше общее увлечение. В конюшнях и на конных прогулках мы проводим больше времени, чем под крышей собственного дома. Краткий миг, когда можно обмануть себя, исчез. Марк повернулся и выжидательно посмотрел на отца.
- Мария, у тебя все хорошо? Если да, то постучи два раза, и один – если нет.
«Какой глупый вопрос, отец. Как у покойницы вообще может быть все хорошо? Я никогда больше не поговорю с вами, не прижмусь к плечу во времена грусти, не погуляю по весенней траве… У меня нет будущего, а лишь это зыбкое настоящее, которое тоже скоро исчезнет.»
Два стука по деревянному столу, отразившиеся эхом в ставшей вдруг такой холодной комнате. Зачем их попусту расстраивать, ведь они никак не могут мне помочь.
Отец улыбнулся натянутой улыбкой, в которой читалось облегчение. Марк прибывал в напряжении, граничащем с паникой. Неудивительно, ведь для него это все еще в новинку.
Отец начал интересоваться загробной жизнью задолго до момента, когда мы родились и его мечтой стало изобрести устройство, позволяющее видеть мертвых. Не то чтобы он не преуспел в этом, но существенных прорывов так и не последовало. Пауза затягивалась. Они явно не знали, что еще спросить, а я не могла ничего рассказать.
- Мария, ты придёшь к нам снова?
«Откуда мне знать? В этом мире все так нестабильно, что планировать что-то наперед – вверх безумия.»
Два стука. Пусть лучше надеются и попробуют призвать меня еще, ведь наши встречи – это единенный лучик света в мире, в котором я нынче обитаю.
Отец снова натянуто улыбнулся, Марк попытался последовать его примеру, но получилось весьма фальшиво.
- Мария, через пару дней мы снова встретимся, хорошо?
«Нет… нет... не так быстро! Только не бросайте меня снова одну. Я не хочу…»
Два стука.
Как я могу их задерживать, ведь у них свои дела и заботы и вряд ли они захотят дни напролет сидеть в этой пропахшей пылью комнате, слушая стуки по ветхой мебели. Отец и брат погасили свечу и меня потянуло обратно. В черную жижу, а затем в длинный коридор. Я ходила по нему уже миллион раз, но никогда не видела дверей. На самом деле, все мое существование сводится к тому, что я хожу по этому тусклому месту или сижу, опершись о стены, с отклеившимися обоями.
Если кто-то спросит, как выглядит загробная жизнь, то единственное, что я смогу сказать с точностью – это плесень. Как ни странно, но коридор сам по себе менялся. Иногда в нем появлялись картины, иногда он больше смахивал на больницу или детский сад; иногда на жилище затворника, а временами - на бордель. Но то, что было неизменным – это запах плесени, который въелся во все вокруг. Его источали стены, ковры, картины и я сама уже настолько ним провоняла, что тяжело было отличить собственный запах от окружающего чистилища.
Первое время я бежала по коридорам, будто сумасшедшая, пытаясь найти выход, дверь, окно, лестницу… да что угодно… Мне казалось, что ничто не может длится вечно, а значит и эта комната, длинною в сотни километров когда-то закончится. Шли дни, а может месяцы или годы – время тут не движется, ведь оно перестало иметь значения – а выход все не находился. Сначала я перестала бежать, затем затравленно оглядываться каждый раз, когда создавалось ощущение чужого присутствия. Оно и сейчас меня не покидает, будто стены смотрят, стоит лишь повернутся или потерять бдительность; а потом и вовсе успокоилась, и медленно шла вперед, лишь - бы хоть что-то делать, а не сидеть на месте.
Когда отец и брат впервые призвали меня, то я не могла понять, как пересечь границу между нами, пока просто не пошла на звуки голоса, который, словно невидимая нить, вывел в правильном направлении. Это было, словно свежий летный вечерок знойным днем - эти встречи. Они помогали существовать дальше, ибо ничем, кроме существования, мое нынешнее положение не назовешь. Обрадованная, я кричала «Папа, папа!», но вскоре осознана, что мой голос подобен слабому ветерку на другом конце улицы: сухой, сдавленный, холодный и почти неощутимый человеческому слуху.
А затем снова лабиринт и глупое блуждание в полутьме. Когда нервы вовсе сдавали, я сворачивалась калачиком на полу и плакала, если так можно назвать ощущение полной, всепоглощающей грусти, не имея телесной оболочки и вместе с ней и слез. Это тоже не утешало и не давало даже минутного освобождения. Ничего не давало.
И вот. Очередной день на краю времени. Я сижу на зеленом, ворсистом ковре и перебираю в памяти эпизоды недолгой жизни: вот мы с Марком катаемся на лошадях и купаемся в пруду; а вот мы с отцом сидим в его мастерской, и он увлеченно рассказывает о возможности вечной жизни. Он говорил, что смерть можно обмануть и заставить уйти, не забрав тебя с собой. Я воспринимала все за чистую монету и искренне верила каждому слову. Я так любила его….
Вдруг свет начал интенсивно мигать, и я услышала крик. Даже не крик, а вопль, полный ужаса и боли. Это что-то новенькое. Мне стало не по себе, но оставаться в камере одиночке отчаянно не хотелось поэтому преодолев страх, я пошла в сторону доносившихся криков.
Глупое решение идти туда, где кому-то плохо, но вдруг я смогу помочь и у меня появится самый настоящий собеседник? Я так давно не разговаривала с кем-то, что за крошечную возможность побеседовать по-человечески я бы, не задумываясь, рискнула всем, что имею. Но с другой стороны, я не имела ничего, поэтому рисковать было не так уж и сложно.
Сначала я увидела свет, источником которого было что-то за поворотом. Скорее всего, это была свеча, ибо пламя было не равномерным, а постоянно меняющимся, словно на свечу дул небольшой ветерок. Крики все продолжались и были настолько оглушительно-громкими, что я прикрыла уши.
Осторожно, не создавая шума, я заглянула за поворот. Картина, представшая передо мной, была словно бред безумного сюрреалиста.
Там были тени. Множество теней, переплетающихся друг с другом и создавая дьявольский, безумный танец. Немного присмотревшись я поняла, что никакой это не танец, а банкет. Одни тени, что были потемнее, отрывали куски от тех, что светлее и пережевывали их большими, острыми зубами; хватали пытающихся сбежать призраков и разрывали их на части, алчно поглощая остатки, словно дикие, собаки. Запах плесени стал удушающим, он заполнил каждую частичку воздуха, каждый предмет, каждую ворсину; он заполнил меня до предела, я сама стала соткана из этого запаха. Я, из последних сил, сдержала вопль ужаса и начала понемногу отдалятся от призрачной вакханалии. Еще секунда и я стремглав бежала вперед. Свет мигал, как обезумевшее животное, загнанное в угол. Пол стал бугристым и неровным, словно дышал в последней агонии. Я бежала, спотыкаясь на неровностях и в попытке удержать подобие равновесия, хваталась за стены. Вопль ужаса застрял в горле, запах сырости наполнил все вокруг и окутал влажным одеялом. Я будто снова стала обычной смертной и чувствовала боль, словно бежала по раскалённой лаве, сотканной из сотни иголок. Они впивались в ноги, и, как кустарники, цеплялись к рукам и рвали кожу, прорастали на мне, словно сорняки и заставляли страдать от тысячи истязаний...
Я не знаю, как долго я бежала, но со временем свет снова приобрел однотонный, желтый оттенок, стены и пол перестали ходить ходуном, а боль утихла; но я все бежала и бежала по постоянно меняющихся интерьерах коридоров и так увлеклась хаотично рождающимися и умирающими мыслями, что не успела среагировать на очередном повороте и врезалась во что-то мягкое и одновременно упругое. Упала на ковер и уставилась на то, что явилось невольной причиной внезапной остановки.
Это был юноша. По виду примерно моего возраста, возможно немного старше. Он так же удивленно смотрел на меня, часто моргая. Кажется, тоже не мог поверить в мое существование. Он был высоким блондином с большими карими глазами и с ножом, торчащим с груди, из которого стекала кровь, капая на пол.
- Ты кто?
- А ты кто?
- От куда взялся?
- Не знаю. Просто попал сюда, как и многие другие.
- Другие? То есть мы не одни?
- Конечно нет – в его голосе слышалось негодование, смешанное с удивлением. Кажется, мысль об вечном одиночестве в этих стенах, никогда прежде его не посещала.
- А, вот как... Я просто тут уже давно и еще никого не встречала. Никого, похожего на меня - поправила я, вспомнив недавний эпизод.
- Странно, я в первый же день встретил Димитрия. – на его лицо легла тень грусти.
- А где он теперь?
- Где и все мы рано или поздно окажемся – в забытьи.
- В чем, прости?
- Ах да. Тебе же никто не рассказал местные правила. Скажи, ты уже видела Тени?
- Да… - хотела еще что-то добавить, но новый знакомый перебил меня.
- Ну так они приходят за теми, кого забыли.
- Кто забыл? - Мой мозг, после недавнего испуга, соображал довольно плохо и наотрез отказывался делать логические выводы из полученных данных.
- Ну что же ты такие глупые вопросы задаешь? Как кто? Родные, близкие, друзья… Как только на земле исчезает последний человек, который помнит, то ты превращаешься в тень и тебя съедают охотники.
- Каааак съедают?? – Я все еще отказывалась верить в происходящее. Честно сказать, было довольно тяжело смириться с вечностью в этих коридорах, но еще страшнее осознать, что этой вечности не будет и я закончу, как те несчастные, съеденные плотоядными существами этого измерения.
- Ну как? Зубами. Находят, ловят и поглощают, как сытный обед воскресным днем.
- Неужели нет способа избежать этого?
- Возможно и есть, но он мне незнаком.
- Мария, ты здесь? – Вместе с голосом появилось чувство тягучести. Я пытаюсь немного задержаться, чтобы узнать больше про это место, но не успеваю сказать и слова, как уже оказываюсь в черной субстанции, а затем и в привычном отцовском кабинете.
- Мария, если ты тут, то дай знак.
Два стука по дереву.
- Отлично! Сын, время пришло. Надевай очки.
Марк был бледен, словно стена. Его руки тряслись, а взгляд не мог ни на чем сфокусироваться и блуждал по столу, отцовскому лицу и снова возвращался к рукам, крепко сжимающим очки.
Это последнее изобретение моего отца - очки, которые, по его мнение, должны были поднять завесу между их миром и миром теней, в котором я нынче обитаю.
Марк, трясущимися руками, надел очки и начал пугливо оглядываться вокруг. Я дала ему немного времени, чтобы успокоился, но он начинал нервничать еще больше. Ладно. Сейчас или никогда. Я обошла брата и стала перед столом, чтобы он мог меня увидеть. Сначала ничего не происходило и я уж было решила, что отцовское изобретение в очередной раз не сработало, но затем Марк побледнел, вся кровь разом отхлынула от лица и он, запинающимся голосом произнес
- Я…. Я вижу ее
- Правда? Наконец-то! Скажи, что ты видишь.
- Она стоит возле тебя. Такая бледная, как в день смерти. Она смотрит на меня темными провалами глаз и кажется улыбается.
- Это точно она? Ты уверен?
- Да… Она изменилась. Но на ней определенно то же платье, в котором ее хоронили.
Только сейчас я задумалась над тем, как выгляжу. Странно, но мне никогда до этого не приходило в голову внимательней осмотреть собственное тело.
- Мария, мы тебя видим. Ты нас слышишь.
Я подняла руку и дважды постучала по столу.
Марк снова изменился в лице. Теперь в нем читался откровенный испуг. Он кинул на стол очки и быстро выбежал из комнаты. Отец последовал за ним.
Я осталась одна в мгновение ставшим таким пустым кабинете, но растерянность продолжалась недолго, ведь меня снова тянуло обратно, сквозь черноту, навстречу бесконечным коридорам и страшным теням.
Пока я переходила границу, мои мысли шли только в одном направлении: надеюсь, тот юноша все еще там. Пусть он будет там… Мне так не хватает человеческого общения.
Но когда прошла сквозь призму тьмы, там уже никого не было. Я снова стояла посередине коридора и растеряно оглядывалась по сторонам. Даже хотела позвать его, но вспомнила, что даже имени не знаю, а простой крик мог привлечь внимание Теней. Конечно, меня еще не забыли, но вдруг юноша был не прав, и они забирают всех, кто просто под руку подвернется?
Последующие дни слились в один клубок грусти, тоски и безысходной печали. Я слонялась по коридорам в надежде увидеть тех «других», о которых говорил юноша или услышать такое знакомое «Мария, ты здесь?»
Но не того, ни другого не было долгое время. Настолько долгое, что я уже потеряла всякую надежду и просто слонялась по лабиринту, лениво думая обо всем в целом и не о чем в частности.
Вдруг:
- Мария, ты нас слышишь? Приди к нам.
Я снова выполнила уже ставшей привычной процедуру преодоления барьера и вышла в темную комнату. Это не было отцовским кабинетом, а больше походило на библиотеку. За столом неизменно сидел отец и брат. Вокруг стола скопились люди, тихо что-то обсуждающие между собой и создавая гул, словно улей.
- Мария, ты тут? Дай нам знак.
Я слегка оперешила от смены привычного места встречи, и, немного неуверенно, дала понять о собственном присутствии. Гул голосов мгновенно смолк. Все смотрела на отца и брата.
- Мария, можешь стать по мою правую руку.
Я выполнила условие, оповестив про это уже привычным сигналом. Дамы охнули, джентльмены начали переступать с ноги на ногу и оглядываться в поисках выхода.
- А теперь Марк, одень очки и скажи, видишь ли, ты свою сестру.
- Марк, уже более уверенным жестом, надел очки и посмотрел прямо на меня. Его нижняя губа дрожала, выдавая сильное волнение
- Да… да, отец. Она стоит возле тебя.
- А теперь, дамы и господа, можете сами по очереди узреть победу силы мысли над смертью. Теперь смерть не помеха, чтобы ведется с родственниками или друзьями. Достаточно лишь надеть очки - и мы сможете общаться в привычной обстановке сколько душе будет угодно.
Гул голосов усилился. Все начали обсуждать кто пойдет первым. Им вызвался почтенного вида господин с длинный, ухоженной бородой. Он подошел к Марку, взял очки и уверенно натянул их на лицо. Секунду он просто смотрел на меня и, видимо, осознавал происшедшее. А затем, с нескрываемым восхищение произнес:
- Потрясающе! Они и впрямь позволяют видеть мертвых!
Леди снова ахнули, джентльмены с интересом смотрели на господина с бородой.
Гул голосов усиливался с каждым новым участником этой странной «игры». Они подходили к Марку, брали очки, смотрела на меня. Дамы ахали, падали в обморок, прижимались ближе к кавалерам... Мужчины пытались «сохранить лицо», но у них это редко получалось. Все это продолжалось до тех пор, пока последний из присутствующих не увидел меня. Затем началось обсуждение.
Мой отец, кажется, хотел поучаствовать во всех беседах сразу и поэтому постоянно переходил от одной группы людей к другой, восхваляя собственное изобретение и соря умными словами, значения которых большинство не понимали.
Марк сначала сел в самый темный уголок, исподтишка наблюдая происходящее, а затем и вовсе ушел, чем-то сильно раздосадованный.
Обо мне забыли. Я стояла посередине комнаты и оглядывалась по сторонам. Наверное, люди на подсознательном уровне чувствуют меня, ибо вокруг места, где я стояла не было никого. Они пытались как можно дальше отойти. Возможно им было холодно или неприятно, или страшно. Не знаю. Я просто находилась там, среди пёстрой толпы аристократии и не знала, что же предпринять дальше, но этого и не требовалось - за меня все и так решили: кто-то на другом конце параллельного измерения потянул за невидимые ниточки и, через мгновение, мой взгляд снова уперся в стену коридора. На этот раз это был музей: на стенах висело множество картин в позолоченных рамах с приписками об авторе и названии работы. Иногда я задумывалась над тем, откуда берутся эти коридоры, реальны ли они или просто вымысел кого-то из создателей. Иногда лабиринты были очень старыми, а порой казалось, что я иду по будущему, ведь никогда не видела таких предметов и такой мебели, которая иногда попадалась на пути.
Время шло. Нет, даже не так. Оно тянулось, словно паутина, окутывая удушающим теплом и сырым уютом. Оно шло сквозь меня, забирая человеческий облик, разрушая сознание и превращая в песок воспоминая. Я прекратила идти, а просто лежала на полу и смотрела в бескрайнюю бездну потолка. Юность, отцовский дом, брат, прочитанные книги в пережитые впечатления… Теперь, это казалось таким далеким, будто происходило не со мной, а с другим человеком. Хотя, в этом была часть правды, ибо человеком назвать меня было сложно. Я становилась все прозрачней и с каждым утраченным воспоминанием теряла очертания бывшего тела. Теперь я больше походила на тени, чем, чем на пришедшую когда-то сюда Марию: девочку-подростка, жизнь которой так не вовремя оборвалась.
Тени сгущались. Свет в коридорах, некогда яркий, теперь больше походил на рассеянный светлый туман. Я была вымотана борьбой, вымотана воспоминаниями, вымотана этим бесполезным существованием в бесконечных стенах чистилища.
- Мария, ты меня слышишь? – голос звучал так тихо, что я засомневалась в его реальности. Мое воображение в последнее время начало играть со мной.
- Мария, я призываю тебя. Отзовись. – привычное, тягучее чувство заполнило меня и звало идти за голосом.
Я встряла, с трудом совладав с собственными конечностями и оправилась на встречу с отцом.
- Мария, ты тут? Дай мне знак. – он лежал на большой кровати, с множеством подушек. От былого, энергичного мужчины не осталось и следа. Теперь передо мной предстал дряхлый старик, в котором с трудом можно было узнать моего отца.
Два стука.
- Он натужно улыбнулся и непослушными, скрученными от старости пальцами, надел очки.
Я стала возле него, дабы ему было проще меня разглядеть.
- Мария… время и тебя не пощадило, дитя мое. – его голос был так тих, что невольно сливался с шумом дождя за окном. – Мария, прости меня. Прости за все…
Я удивленно смотрела на старика и не могла понять за что же он извинятся.
Прости, что поставил науку выше семьи, прости, что заставил тебя пройти через все это. Прости, что стал причиной твоей смерти.
- Моей смерти...? - И тут картина далекого прошлого встала перед взором, обрушившись всей тяжестью реальности.
Отец сидит в кабинете на полу, держась за голову. Вокруг разбросаны бумаги с чертежами и запчасти от очков.
- Все пропало, дорогая. Весь мой многолетний труд на смарку.
- Что случилось, отец?
- Чтобы я не делал я никогда не смогу понять работает мое изобретение или нет.
- Почему?
- Потому, что призраки приходят лишь на голос родных, понимаешь? – он засмеялся безрадостным смехом, плавно переходящим в истерику. – На зов родных, а из родных у меня только вы. Я никогда не знал своих родителей, а ваша мама уехала почти сразу после твоего рождения. Как, скажи, как я проверю работу своих изобретений? Как??? – его взгляд устремился на меня: дикий, безумный взгляд загнанного в угол зверя; взгляд человека, вдруг осознавшего, что зря прожил жизнь.
Я невольно отступила на шаг назад.
- Вот если бы кто-то из вас умер… - растеряно, будто размышляя вслух, произнес отец.
- В смысле умер? Папа, что ты такое говоришь??
- Нет-нет…Да… Да, это может сработать – он уже не слышал меня, полностью погружен в собственные рассуждения.
- Я, пожалуй, пойду – мне хотелось бежать как можно быстрее, ибо я никогда не видела отца в подобном состоянии, граничившем с безумием.
- Подожди. Прости, прости, пожалуйста. – его взгляд стал осмысленным, голос уверенным – ты ведь знаешь, что я глупый старик, несущий всякую чепуху. Иди ко мне, обнимемся, как в детстве.
Что-то в его тоне, манере говорить, поведении было настораживающим, несущим угрозу. Я неуверенно сделала шаг вперед.
- Все будет хорошо, вот увидишь. Все это я делаю для блага миллионов людей, моя девочка. Все это – ради высшей цели. – Он крепко обнял меня, поглаживая по волосам. Я ощутила запах одеколона, смешанный с виски. Он еще крепче прижал меня к себе и через секунду острая боль пронзила спину. Затем еще и еще… Он наносил удал за ударом, пока я не перестала двигаться и закрыла глаза.
Проснулась уже в аду.
Вот и все. Пазл был сложен. Я наконец-то поняла, что не давало покоя все эти годы; что, словно надоедливая муха, постоянно напоминало о своем присутствии, не давая поймать мысль за хвост и до конца осознать ее. Мой отец убил меня.
Тем временем он все продолжал извиниться, попутно пытаясь оправдаться, но мне уже было все равно. Я, будто впервые за всю жизнь, четко осознавала происходящее. Меня никогда не любили. Я была лишь частью глупого эксперимента, как крыса, блуждающая по картонным лабиринтам. Я – никто, просто пушечное мясо в погоне за новыми знаниями.
Отец замолчал, на полуслове. Ого рука, судорожно сжимающая простыни, ослабла и безвольно свисала, слегка покачиваясь. Он умер, а я не испытала ничего, кроме омерзения.
Привычные нити потянули обратно. Теперь перейти было значительно проще, ведь от меня почти ничего не осталось: светлая тень, туман, немного напоминающий человеческие контуры. Я уперлась взглядом в белую стену.
Свет начал мигать, все заполнилось запахом сырости. На уровне инстинкта я ощутила, что охотники приближаются, но бежать больше не хотелось. Ради чего? Ради кого? Последняя тростинка, за которую можно было ухватиться, погасла. Мне незачем продолжать существование.
Я повернула голову в сторону и увидела плавно приближающихся охотников. Еще немного – и все закончится. Я развела в сторону руки и закрыла глаза. Еще немного – и я наконец – то исчезну….