Распад Западного королевства
Надо сказать, что Западное королевство, пережив свои лучшие времена и придя в упадок, распалось впоследствии на три самостоятельных королевства. Королевские земли, почти все королевские графства и баронии и Оранделла – за исключением графства Тэкны – получили название Королевства Аррианы, и в Арриане правили потомки королевской династии Запада. Потомки Георга Фаона Турийского, владевшие Тэкной, распространили свое влияние на Анкалину и Барну, и основали Королевство Феанну. Килления объединилась с Леарной, - фактически, граница между ними почти перестала существовать еще во времена правления братьев Фридерика и Амальрика, сыновей князя Леонида Леарнского и Миранды, младшей герцогини Килленской. Фридерик правил Килленией, а Амальрик – Леарной, но новая столица, построенная ими в Киллении, по сути, была общей. Столица носила название Лигурии, и объединенное королевство получило то же название.
Легенды и баллады Запада.
Может удивить, почему в самых разных культурных и социальных слоях за всю историю планеты было столько певцов, но в этом нет ничего удивительного, ибо музыка была во все времена самым распространенным из искусств, можно сказать, естественным способом выражения. Жители планеты всегда любили петь, и песенная культура была на очень высоком уровне, равно как и стихосложение, сопряженное с пением. Пели практически все, но «профессиональным» певцом мог считаться только тот, кто не только пел чужие или заранее сочиненные песни, но – и по большей части – импровизировал в любом из жанров, а на это были способны уже очень немногие. Состязания певцов были состязаниями в импровизации. Стихи отличались сложной строфикой и аллитерациями, и были практически непереводимы на другие языки. Аллитерации применялись для выразительности пения, элегии и баллады, как правило, не читались как тексты, а распевались, тем более что крестьянское население было неграмотно. Странствующие певцы пели как в замках, так и в деревнях, и фактически музыкальная культура аристократии и народа была единой, только немного опрощаясь в крестьянской среде. Но у крестьян существовали и свои обрядовые песни, оставшиеся от земледельческих ритуалов и праздников, они были старше аристократической культуры и, видоизменившись, вошли в последнюю как своеобразная мистическая составляющая. От древних культов и легенд о магах произошли волшебные сказки и фантастические истории. От исторических сказаний о королях и рыцарях в крестьянской среде возникли переплетенные с вымыслом легенды, ибо крестьяне смотрели на жизнь аристократии со стороны, как на сказку. При сложной строфике стихов, особенно лирических, звуковые сочетания отличались ясностью, что соответствовало особенностям языка. Музыка песен была мелодичной, иногда простой, иногда изысканной. Тексты и музыка баллад тяготели к упрощению, ибо так слушателю было легче следить за сюжетом, тем не менее многие баллады запоминались в силу удачно найденной музыкальной фразы, по духу соответствующей настрою текста, повторявшейся как припев и лежащей в основе мелодии. Стихи других жанров, сказки и истории тоже часто распевались, иногда тексты для песен имели форму ритмической прозы. Самая простая женщина могла напеть своему ребенку сказку, и просто рассказывать сказку, не напевая, по меньшей мере не интонируя, было не принято. В отличие от сказок прозаические легенды и притчи могли рассказываться и читаться, так же, как и исторические повествования. Но стихи, сложенные на темы легенд и исторических событий, чаще распевались. Только в более поздние времена, когда стало складываться нечто подобное драматическому театру, возникла так называемая «культура молчания». Она основывалась на выразительном, более того, проникновенном чтении отдельных слов или фраз и слушании пауз. В театре это могло сочетаться с пластикой и танцем. Из «культуры молчания» произошла разновидность театральных представлений, называемая «театром состояний». Мастера этого жанра обладали сильными суггестивными способностями.
Основных жанров в поэзии было три: поэмы, элегии и баллады. В жанр поэм входили лирические поэмы, эпические (исторические, героические) и фантастические (сказочные, волшебные). Элегии — лирические излияния чувств и состояний, чаще всего в символической или, реже, в притчевой форме, хоть создавались и так называемые «непосредственные» элегии. Баллады как жанр обычно были печальными историями о любви, основанными на реальных событиях. Разнообразных стихотворных текстов на темы таких историй, часто нескольких разных баллад на один сюжет, на Западе ходило очень много. Здесь мы приводим одну из двух наиболее известных исторических легенд, послуживших основой для баллад и сохранившихся в виде множества вариаций, дополненных лирическими элегиями на темы сюжета:
Баллада об Энгельрике и Уте.
Баллада об Энгельрике и Уте.
Повествование ведется от лица Кристины, баронессы Вирэль, фрейлины королевы Эдны, хоть это авторство многими подвергается сомнению.
«Я Кристина Вирэль, дочь Феликса Вирэля, барона Лесной баронии. В юности я была выдана замуж за Филиппа Габрона, барона Эны, но мужа моего давно нет в живых, и с некоторых пор я предпочитаю молчать об этом браке, ибо лучше бы его не было. Я снова стала Кристиной Вирэль после смерти моего мужа, и служу при дворе королевы Эдны. Я фрейлина королевы, и королева пожелала, чтобы я записала для потомков некоторые события, происходившие в моей жизни. И я исполняю желание моей госпожи, ибо эти события так же дороги мне, как и ей, хоть часто мне бывает грустно их вспоминать.
Однажды зимой недалеко от моего родового замка, в лесу слуги подобрали странника, обессиленного и замерзающего. Мы дали ему приют в замке, и больше месяца этот человек болел. Никто не знал, кто он такой. По виду судя, он был рыцарем. Он назвал только свое имя — Энгельрик — и ничего больше о себе не сказал. Я сама ухаживала за ним во время его болезни. И я почувствовала, что этот человек становится мне небезразличен. Даже более того. В этом было что-то необъяснимое. Я поняла, что люблю его. И когда он поправился и собрался уходить, я сказала ему:
-Возьмите меня с собой. Что с того, что вы простой рыцарь, а я дочь барона.
Он посмотрел на меня внимательно, с явным сочувствием.
-Нет, - сказал он. - Мое сердце не свободно. В нем есть место только для одного сокровища.
Он ушел, но я продолжала его помнить.
Через год с небольшим меня выдали замуж за барона Эны, Филиппа Габрона. Филипп Габрон был принят при дворе короля Аррианы Симеона и королевы Эдны, и я тоже была представлена при дворе. Я понравилась королеве, и королева сделала меня одной из ее фрейлин. Теперь мы с мужем переехали в столицу и вели светскую жизнь.
И года через два после того, как я стала фрейлиной, при дворе королевы появился Энгельрик. Я узнала, что до этого он служил у графини Тарии, сеньоры Катарины, и что между ним и графиней что-то произошло, фактически, она его предала. После этого королева Эдна позвала его к своему двору, но не как рыцаря, а как поэта. Она хотела загладить несправедливость, причиненную ему сеньорой Катариной. Но существование Энгельрика при дворе было странным. Это был поэт, за все свое пребывание во дворце не написавший ни одной хвалебной оды в честь королевских особ. Нет, он был в высшей степени вежлив и учтив, он глубоко чтил короля и особенно королеву, но он также ни разу не пел на торжествах, хоть говорили, что он большой музыкант. Слышали только, проходя по коридору, как он поет у себя в комнате. Однако он был удивительно красивым и притягательным человеком. Потому отношение к нему сложилось двойственное. Он мог бы быть любимцем двора, если бы хотел, но он не пользовался силой своего обаяния. Мужья ревновали к нему своих жен, хоть с дамами он был неизменно почтителен и холоден. Люди искусства дружили с ним и ценили эту дружбу. Его считали другом верным и преданным. Многие искали его дружбы, но кто-то начинал ненавидеть из зависти и ревности. Кто-то считал его счастливчиком, хоть и дружба, и вражда, и внимание, что ему уделялось, были ему в тягость. Он почти избегал отношений с людьми и будто не принадлежал ко двору. Он мог в собрании неожиданно встать посреди разговора, извиниться и покинуть общество, неизвестно по каким причинам. И многие гадали, долго ли королева будет терпеть странности Энгельрика, но королева была к нему на удивление снисходительна.
И для меня настали мучительные времена. Я понимала, что по-прежнему продолжаю любить Энгельрика. Что ни время, ни мое замужество не изгладили этой любви, что я всю жизнь любила только его одного. Я была убеждена, что «сокровищем» его сердца была предавшая его сеньора Катарина, и однажды сказала ему:
-Дама вашего сердца поступила с вами несправедливо. И вы по-прежнему ее любите?
Он посмотрел на меня с некоторым удивлением, но понял, что я имею в виду.
-Что с того, что иная женщина не соответствует моему представлению о даме, - сказал он. - Сокровище моего сердца от этого не стало ущербным.
И я поняла, что он прекрасно помнит меня, помнит, как болел у меня в замке, и помнит слова, сказанные мною ему накануне его ухода.
Со временем я стала замечать, что Энгельрик, находясь на людях, часто будто отсутствует, мысль его бродит где-то далеко, и именно в такие моменты он мог посреди беседы покинуть собрание. Он вовсе не желал быть неучтивым, но это было выше него. Для всего двора он постепенно сделался каким-то яблоком раздора. Кто-то его выносить не мог, кто-то, напротив, защищал его до последнего. Те, кто любил его, говорили, что он поэт и художник, и потому имеет право так себя вести. В нем была какая-то тайна, что-то сокрытое, чего никто не знал, ни друзья, ни враги. И казалось, что эта тайна мучительна для него самого.
Часто я смотрела на него издалека и любовалась им, и мне хотелось облегчить его непонятную ношу, хотелось, чтобы он мне доверился, хоть я знала, что он не раскрывал свою душу никому, даже будучи ему другом.
Мое отношение к Энгельрику заметил мой муж, Филипп Габрон.
-Что ты так на него смотришь? - спросил он меня однажды.
-Так просто, - пожав плечами, ответила я. Но Филипп уже давно убедился, что для меня все это слишком серьезно.
Мой муж был ревнив и скрытен. Он ничего мне не говорил, только наблюдал и делал выводы. И он убедился, что я люблю Энгельрика, и это привело его в ярость.
В конце концов он решил, что не может этого больше терпеть. Нет, он не устраивал мне семейных сцен. Он вел себя как ни в чем ни бывало. Но однажды вечером он подстерег Энгельрика на безлюдной улице и напал на него. Тяжело раненный, Энгельрик стал сражаться с ним, но он нанес ему еще несколько ран и оставил лежать на дороге. Барон Филипп вернулся домой весь в крови, с окровавленным мечом, и сказал мне:
-Теперь ты не будешь мне больше с ним изменять. Перевяжи меня.
Но я все поняла и отшатнулась от него.
-Чтобы я после этого прикасалась к твоим ранам! - воскликнула я, и побежала искать Энгельрика.
Его нашли лежащим без сознания и перенесли в его комнату. Там он пришел в чувство. Я оставалась с ним.
-Никогда не прощу этого Филиппу, - сказала я, едва сдерживая слезы и ярость.
-Не надо так, - сказал Энгельрик. - Не надо никого ни в чем винить.
-Что я могу для вас сделать? - спросила я.
-Мне ничего не нужно.
-Вы пить хотите. - Я подала ему стакан воды. Он приподнялся с трудом, и снова лег.
-Я бы хотел, чтобы никто не держал на меня обиды, - сказал он. Все это время он говорил со мной спокойно и очень тихо, видно, ему трудно было говорить. - И я бы хотел, чтобы меня никто не помнил.
«Это невозможно», - подумала я.
Больше он ничего не сказал. Какое-то время он лежал, глядя перед собой, потом закрыл глаза и уснул. «Может, он еще поправится», - подумалось мне. Я просидела рядом с ним всю ночь. К утру он, не просыпаясь, умер.
Я пришла к себе. На супружеской постели лежал Филипп и дремал, его уже давно перевязали. Услышав мои шаги, Филипп открыл глаза и чуть повернул голову. Тогда я сняла со стены кинжал и вонзила его в горло моему мужу.
Состоялся суд. Но королева Эдна заступилась за меня и полностью меня оправдала. И я даже осталась при дворе. Я отказалась носить фамилию своего мужа, Габрона, и вернула себе девичью фамилию Вирэль. При дворе меня стали бояться, - все, кроме королевы, с которой мы сблизились еще больше.
Однажды королева спросила меня о последних словах Энгельрика.
-Он хотел, чтобы его никто не помнил, - повторила я его последнюю фразу.
Королева покачала головой.
-Его будут помнить, - сказала королева Эдна. - Пойдем, я тебе что-то покажу.
Она привела меня в одну из своих комнат и разложила передо мной какие-то картины, рисунки и рукописи. Это было то, что осталось после Энгельрика.
На картинах я видела фантастические замки и необычные, несуществующие ландшафты, какие-то облачные города и окутанные туманом горы. И среди всех картин был только один портрет. Портрет нежной черноволосой девушки с голубыми глазами.
-Это кто, графиня Катарина? - спросила я. Но королева Эдна взглянула на меня с удивлением.
-Графиня Катарина совсем не такая, - сказала королева Эдна. - Она белокожая и белокурая, с полной грудью, и в полтора раза старше.
Я попросила у королевы почитать рукописи Энгельрика. Это были стихи, может быть, тексты песен, перемежающиеся рисунками на полях и на отдельных листах. И снова я видела наброски лица той же девушки. И в стихах Энгельрик обращался к своей возлюбленной, называя ее именем Ута, - «Ута, Единственная...»
Кто была эта Ута, и существовала ли она? - думала я. Почерк Энгельрика был неразборчив, судя по всему, он писал очень быстро, и часть стихов была написана от лица женщины. Будто возлюбленная отвечала ему на его зов.
«Он все это выдумал, - думала я, - и сам писал себе письма. Эта девушка — его идеальное представление, его мечта, которой он служил. Его воображаемая возлюбленная, вымысел, никогда не существовавший в реальности». - Да, мне было легче думать, что Уты никогда не существовало. Ибо я любила Энгельрика. И изображенная в стихах и на портрете женщина казалась мне слишком совершенной, чтобы быть человеком во плоти.
Королева Эдна послала меня с дружеским визитом в Гелу, к вдовствующей графине Мирабеле. В Геле я до этого еще не была. Красивое графство со строгой и в то же время изысканной столицей на побережье, и архитектура замка графов Гелы была изящна и приятна на вид, хоть и сдержанна. Графиня Мирабела, высокая, стройная, хоть и немолодая женщина с гордой осанкой встретила меня в замке и представила мне своего сына Джаспера, юношу лет пятнадцати. Юноша приветствовал меня несколько смущенно, но вполне достойно. Русоволосый и голубоглазый, худенький подросток Джаспер был очень похож на свою мать. И потому я сказала графине, что это добрая примета, когда сын похож на мать, а дочь — на отца.
-Приметы не всегда сбываются, - ответила на это графиня Мирабела. - Моя бедная дочь была похожа на отца. И вот их обоих уже нет.
Слово за слово, и я узнала, что у графини была старшая дочь, и что эта дочь умерла через полтора месяца после смерти мужа графини.
-Мир их душам. Должно быть, ваша дочь очень любила своего отца, - сказала я, но графиня Мирабела взглянула на меня несколько странно и не ответила.
-Как звали вашу дочь? - спросила я графиню.
-Ута.
Я вздрогнула, услышав это имя. «Нет, этого не может быть», - подумала я. Но графиня Мирабела проводила меня в фамильную усыпальницу графов Гелы. И там я увидела ее портрет. Я не могла ее не узнать. Это была та же девушка, что и на портрете Энгельрика, только в торжественном платье и с высокой прической, украшенной драгоценностями. На надгробной плите была выбита дата ее смерти. Именно тогда, в то самое число погиб Энгельрик.
И я решилась узнать об этом.
-Вам не знакомо имя «Энгельрик»? - спросила я графиню.
-Нет, - сказала она. Но я достала и показала ей миниатюрную копию портрета Энгельрика, которую носила с собой.
Графиня Мирабела посмотрела на портрет и задумалась.
-Я не хочу об этом говорить, - наконец сказала она.
И все же она рассказала.
-Моя дочь знала этого человека, - сказала она. - Он был певцом, музыкантом, неизвестно откуда появившимся в наших краях. Он пел ей под окнами. И они стали встречаться. Мой муж узнал об этом. Он выследил их, когда они ночью ушли на скалу над морем, смотреть на звезды. И мой муж застал их там и столкнул этого юношу со скалы вниз.
-Но ведь это еще не все, - сказала я. Графиня подняла на меня взгляд:
-Что вы об этом знаете?
-Я поведаю вам это, когда вы мне расскажете, что было дальше, - сказала я графине.
-Моя дочь после этого заболела, - сказала графиня. - И когда выздоровела, она уже не была прежней. Она перестала замечать своего отца и не могла находиться с ним в одном помещении, просто уходила оттуда, где был он. Если бы даже она захотела с ним общаться, то не смогла. Она стала подниматься на ту скалу, где в последний раз была с этим юношей, и пела там. Нет, она не была безумной. Меня она узнавала, родных и домашних тоже, общалась с нами, но меньше, гораздо меньше, чем раньше. Но часто мы замечали, что она будто находится не здесь, а где-то далеко или глубоко внутри себя, хоть при этом она слышала нас. Когда она уходила на скалу, я боялась, что она бросится в море, и потому взяла с нее обещание, что она больше не будет туда ходить. Она обещала мне, но при этом сказала странную фразу:
-Не волнуйся, мама. Если бы он погиб, меня тоже уже не было бы в живых.
Она стала петь у себя в покоях, порой пела по ночам, и я знала, что по ночам она часто плачет. Она стала рисовать какие-то странные картины, несуществующие замки, скалы и пещеры... Она жила будто в каком-то другом мире. Но, повторяю, она не была безумна. К ней сватались, просили ее руки. Одному из претендентов на ее руку она сказала наедине что-то такое, что он тут же собрался и уехал. Другому она отказала явно, при всех. И заявила нам, что если мы желаем ей добра, то не должны больше ни под каким видом настаивать на ее замужестве, и что она никогда не выйдет замуж. Мой муж тогда возмутился, но Ута едва не убежала из дома, и ее с трудом отыскали. Она вернулась только после того, как я клятвенно обещала не сватать ей больше женихов.
Это все продолжалось несколько лет, и мы уже привыкли к такой жизни. Мой муж отправился в поход, и через два года до нас дошла весть о его смерти, он умер от лихорадки. Для Уты он давно уже не существовал, и я даже не стала говорить ей, что он умер. Но через полтора месяца, вечером ее нашли в переходах замка без сознания, она лежала сжавшись, охватив руками живот, и я испугалась, что ее отравили.
«Энгельрик был тяжело ранен в живот», - вспомнилось мне.
-Хотя кто мог ее здесь отравить? - продолжала графиня Мирабела. - Ее принесли в ее покои, и там она пришла в себя. «Это не яд», - сказала она мне, угадав мои мысли. Мы уложили ее на кровать. Она лежала очень спокойно, тихо, только один раз попросила выпить воды, и снова легла. Мне показалось, что ей уже легче, она уснула, и я подумала, что все обошлось. Но к утру ее не стало.
«Они умерли в одну ночь, - подумала я. - И оба умерли во сне...»
-Я знала того, кого любила ваша дочь, его звали Энгельрик, - сказала я. - В последний год с небольшим своей жизни он жил при королевском дворе. В ту ночь, когда умерла ваша дочь, он тоже умер, от ран.
-Я рада, что мой муж не был виновен в его смерти, - сказала графиня Мирабела.
-Я давно знала о них, - говорила мне королева Эдна. - И мне хотелось, чтобы они соединились. Потому я приблизила Энгельрика ко двору. Мне думалось, я смогу убедить Максимилиана, графа Гелы, чтобы он согласился на их брак, хоть граф Максимилиан был человеком, способным идти даже против королевской воли. К сожалению, все получилось так, как получилось, и стремясь спасти Энгельрика, я его погубила.
-Они могли вот так общаться друг с другом на расстоянии? - спросила я.
-Да, - сказала королева Эдна. - Это необъяснимо, но это действительно было. Ты рассказала графине Мирабеле все, что знала о жизни Энгельрика при дворе. Что она сказала?
-Она выразила желание, чтобы урна с его пеплом была перевезена в их фамильную усыпальницу, туда, где покоится ее дочь.
-Она права. Они должны быть вместе. И отвези туда же портрет Уты, написанный по памяти Энгельриком, его картины и рукописи. Добрая половина этих рукописей — песни Уты, что Энгельрик записал на слух. Энгельрик почти всю жизнь скитался, не имея пристанища. Пусть он наконец обретет свой дом.
Да, его будут помнить, - сказала королева Эдна. - И будут петь его песни и рассказывать легенды об их любви... Он не хотел этого. Но теперь он уже далеко, и ему безразлично. Они оба счастливы теперь. Надеюсь, что так. И что им до нашего несовершенства, когда перед ними Вечность...
Поэма о короле Эдуарде Справедливом и королеве Анне Мудрой.
Из поэм смешанного жанра (лирического и исторического) известна также поэма о короле Эдуарде Справедливом и королеве Анне Мудрой. Она не относится к жанру баллад, ибо в ней все кончается хорошо. Исторические же хроники отмечают, что во время правления короля Эдуарда Справедливого и королевы Анны Мудрой в Лигурии настал Золотой век, длившийся, правда, недолго.
. . .
Когда король Эдуард был юным принцем и наследником трона, он покинул родные края и отправился странствовать. Он взял с собой лютню и путешествовал под видом бродячего певца, и стал известен как бард Ариэль. Но игра и пение не были для него только прикрытием и развлечением. Ибо в песнях он изливал свою душу, а душа его была странной. И не все понимали и принимали его песни. Он же хотел найти человека, место, страну, где бы его поняли и приняли.
Много дорог исходил певец Ариэль. Он пел в селениях, в замках, при дворцах. И всюду в его песнях находили что-то тревожащее. Его считали певцом оригинальным и необычным, его песни могли как хвалить, так и хулить, равно как и его самого, но понимания он нигде не встречал. И он научился относиться к этому без излишнего огорчения, но продолжал искать, уже заранее готовый к ударам судьбы. И вот кто-то посоветовал ему пойти ко двору королевы Анны. Королева Анна была молода, но король, ее отец, уже скончался, и бремя власти легло на плечи юной девушки, ибо других наследников у короля не было. Ариэль пришел к королеве Анне и просил ее принять его ко двору, если ей полюбятся его песни. Собрались придворные королевы и ее фрейлины, пришла и сама королева Анна, и Ариэль пел им. И когда он закончил, заговорили придворные и фрейлины. «У него странные песни, - сказала одна. - Кажется, будто идешь по шаткому мостку над рекой, когда слушаешь их». - «Да, и сам он похож на птицу с подбитым крылом, - заметил один из придворных.- Эта птица уже не может летать». - И так говорили придворные и фрейлины, но королева молчала. И когда все ее приближенные высказались, сказала королева Анна: «Ну что ж. Что до меня, то пусть Ариэль остается при дворе, если желает остаться. Если вам не понравились его песни, он будет петь для меня одной».
И Ариэль остался. Он поселился в комнате в замке, и несколько дней его никто не тревожил. Но потом к нему пришел один из слуг и сказал, что королева хочет его видеть, и чтобы он взял с собой свою лютню.
Ариэль пришел в зал, где он впервые пел королеве и ее двору, но на этот раз королева Анна была одна. И он снова пел, теперь уже одной королеве. И когда закончил, королева спросила его:
-Откуда ты берешь такие песни?
-Они сами приходят ко мне, - ответил Ариэль. -И я не знаю, откуда они.
-Песни приходят из души человеческой, - сказала королева Анна.
-Должно быть, так, - согласился Ариэль.
-У тебя странная душа, - заметила королева. - Ты много страдал?
-На долю всякого человека выпадают страдания, - сказал Ариэль.
-Ты ищешь свой дом? - спросила королева.
-Я сам покинул свой дом, - ответил Ариэль.
-Чего же ты ищешь?
Ариэль молча посмотрел в ее лицо, потом чуть улыбнулся и отвел глаза. Он так и не смог ответить на вопрос королевы.
И после этого Ариэль еще не раз пел королеве Анне. И чем дальше, тем больше они говорили после того, как он заканчивал петь. И однажды он сказал, отвечая на вопрос королевы:
-Да, я и вправду не нахожу себе места. Ибо никто и ничто не хочет принять меня. А я хочу сохранить мое сокровище. Но, видимо, кроме меня оно никому не нужно. Кто-то говорит, что мои песни тревожат, кто-то говорит, что они заставляют грустить, кто-то не понимает, зачем вообще я слагаю их. Даже те, кому что-то нравится в них, видят и слышат то, что сами желают слышать. Мое сокровище существует только для меня одного. Мне мало этого.
-Можешь ли ты дать его на хранение мне? - спросила королева Анна.
-Я ничего не могу, ибо от меня ничего не зависит. Если сможете — берите.
Но скоро Ариэль понял, что полюбил королеву Анну. И ему стало казаться, что все, происходившее до сих пор, все его песни, все, что он стремился сохранить в своей душе и отдать, как и самая его душа, все это перестаёт иметь значение для него. «Зачем я вообще так настаивал на этом? - думал он. - Есть вещи намного большие, есть вещи прекраснейшие, пред которыми мои ценности — ничто. И нет у меня никакого сокровища. Это был только прах и пепел, и он развеялся». И ему было больно от этого, и было больно от своей любви, ибо ему казалось, будто королева Анна жалеет его, но любить не может. И в конце концов он занемог. Он не имел больше никакой опоры в жизни, не имел цели и смысла, и жизнь уходила.
Королеву Анну сильно встревожила болезнь Ариэля. Ибо она стала догадываться, что было причиной болезни: слишком много уже они сказали друг другу. И она пришла к Ариэлю и сказала ему, что любит его.
Но он не поверил. Ибо он потерял всякое представление о себе. И не понимал, как можно любить то, что в нем было, ибо не видел в этом ценности. Он по-прежнему считал, что королевой движет одна только жалость. И что она принимает жалость за любовь. И он сказал это ей, и она не могла убедить его в обратном.
Но после ее признания он заставил себя подняться и сам пришел к ней. И сказал:
-Вы должны знать, кому вы признались в любви, чтобы ваше признание в конце концов не обернулось унижением в ваших же глазах, когда вы поймете сами собственные чувства. Вы признались в любви сыну короля, человеку, равному вам. Мое настоящее имя Эдуард, и я принц Феанны. И клянусь вам своей честью, что о вашем признании никто никогда не узнает. Вы хотели вернуть меня к жизни своей любовью, и я бесконечно вам благодарен за это. Но я по-прежнему уверен, что вы принимаете жалость за любовь. Если же это не так, то тому так или иначе найдется подтверждение. Пока же я не хочу и не могу вас ничем стеснять, и вы не связаны вашими словами и ничем не обязаны мне. Вы мне ничего не обещали, напротив, это я перед вами в долгу. И я постараюсь отдать вам мой долг, так или иначе, если только у меня будут силы и время, или же требуйте этого сейчас. Но вы не хотите ничего требовать. Хорошо. Тогда я однажды постараюсь вернуться к вам. Может, я погибну, может, меня уже больше нет, но если я воскресну, то вернусь к вам. Ибо я нашел то, что искал, но потерял себя.
И принц Эдуард собрался и уехал в свое королевство.
Он явился к своему отцу, королю, и стал жить жизнью принца, помогающего править страной. И он не пел уже больше. Не мог. Все казалось ему чуждым, и он смотрел на окружающее будто из пустоты. В нем не могло ничего родиться, когда он настолько отрекся от себя прежнего. Это была духовная смерть.
Поначалу приходилось себя принуждать ко всему. Принуждать вникать в дела, исполнять поручения, входить в поставленные задачи. Другого выхода не было, но в этом было спасение. И он до поздней ночи разбирал документы, выслушивал просителей, планировал какие-то будущие действия, формулировал законы и указы и занимался еще множеством дел, благо королю или принцу всегда есть чем заняться. И его даже перестало тяготить это. Ему было безразлично, чем заниматься. И со временем он заметил в себе странное видение. Все его обязанности будто были чем-то посторонним, а сам он был где-то не здесь. Он только наблюдал. Действовал не он.
Он считал это состояние следствием своей внутренней смерти, и мог только ждать. Ждать, что будет, и будет ли что-нибудь. Ждать или смерти физической, или какого-то изменения, все равно, будет оно ко благу или ко злу. Он приготовился все вынести. Даже отсутствие всяких изменений до конца жизни, возможно, долгой. И так прошло года два. Он даже стал чувствовать легкость от такой отрешенности. Но саму эту легкость приходилось терпеть.
И в глубине этой пустыни вдруг постепенно начал разгораться свет. Он понял это, когда потерял безразличие к людям. Теперь он стал замечать людей, чем дальше, тем больше. В нем пробудилось участие, пробудился интерес. Он по-прежнему наблюдал извне, наблюдал за своим интересом, за своими чувствами, и ему показалось, будто он начинает оживать. Но он не был прежним. Он впускал в свою душу многое и многих, но в самом себе не мог удержаться. «Воскрес ли я?» - спрашивал он себя, но не мог ответить на этот вопрос. Одно он осознавал: что научился радоваться.
Проходило время. Он привык к своей жизни. И убедился, что и в принятии на себя обязанностей можно черпать силу и радость. Но иногда ему казалось, что эта радость будто и не его радость. И тогда он снова ничего не понимал. Ибо он тосковал по утерянному сокровищу, но усилием подавлял свою боль, хоть и чувствовал каким-то инстинктом, что только в этой боли может искать опору.
-Ты многому научился, - сказал ему отец через несколько лет. - Ты повзрослел, стал серьезным, и можешь нести ответственность. Это хорошо. Ты уже много сделал, и, по всему судя, станешь хорошим правителем. Ну что ж, давно пора. Думаешь, я не знаю о твоей королеве? Но что за незадача, она уже несколько лет как королева, а ты только принц. Да, именно, я говорю о королеве Анне Лигурийской. Ты, конечно, думал, что если не говорил мне ничего, то я и не знаю. Как же, как же. Конечно, когда ты ушел странствовать, я и вправду всерьез опасался, что ты полюбишь какую-нибудь самую простую девушку, женишься на ней и забудешь о королевстве и о своем долге. С тебя станется. Но я не мог силком оставить тебя дома, от этого было бы только хуже. Однако ты полюбил королеву, благодарение Небу за это. И потому честь тебе и хвала, ты знаешь свое место. И вот что я тебе скажу. Пора тебе уже править самостоятельно. Довольно ты ходил в помощниках. Потому я передаю тебе королевство. Распоряжайся. А я посмотрю, как ты будешь справляться. И то, лучше сделать это сейчас, пока я жив и могу помочь советом. Ты уже взрослый. А мне от этого убытка не будет, наоборот. Я давно хотел отдохнуть. А потом как король придешь к своей королеве. Ведь вы с ней не захотите жить в разлуке, так и будете править Лигурией. А я снова стану правителем здесь, и что с того, что буду называться регентом, от этого ничего не изменится. А потом, даст Бог, и наследники у вас родятся...
«Отец, конечно, умен и опытен, - подумал принц Эдуард, - да только с чего он взял, что я буду править в Лигурии, может, и не нужен я там вовсе...»
-Отец, твое решение справедливо, - сказал он королю. - Ты прав, я уже должен нести ответственность в полной мере, как за себя, так и за своих подданных. Я согласен с тобой, ты все мудро рассудил. Про Лигурию, однако, говорить рано. И тем более про наследников. Ты, однако же, еще в силе, и, возможно, пожалеешь о своем решении, соскучившись в отставке, если я в конце концов останусь здесь. Потому решай, как будет лучше для тебя. Я не стремлюсь к власти, хоть и не отказываюсь от нее.
-Вот и поговорили отец с сыном, - сказал король. - Все-таки мы понимаем друг друга. Не беспокойся за меня, я твердо решил. Лучше тебе сейчас стать королем.
И принц Эдуард хоть и подумал, что отец знает гораздо больше того, что показывает, ничего ему не сказал. Что он мог сказать? - он знал, что король думал о его странствии. Король считал, что по молодости сыну надо было «перебеситься». Король не замечал, что происходило с сыном по возвращении, и был доволен, что тот «взялся за ум». Отец был мудр и многое видел, но в душе сын всегда оставался одинок рядом с ним. Да и как, какими словами можно рассказать об этом? И кому?
Но в одиночестве есть своя красота и свое достоинство. Принц Эдуард понял это еще в своем странствии, и не хотел лишаться обретенной силы. Он ценил одиночество и независимость. И если сейчас одиночество расширилось до размеров королевства, то что с того, - тем лучше...
И так действительно было лучше. Он чувствовал, что изменился, когда стал королем, что возмужал, обрел силу. Подданные скоро полюбили его, ибо он много заботился о них и честно решал дела, и они прозвали его Справедливым. Он мог действовать решительно, но при этом стремился избежать разрушения. Эдуард был человеком чутким и не хотел наносить боли, но в то же время он научился строгости, и в решениях был тверд. Это был уже не нежный юноша, искренний и свободный, как ветер, это был справедливый король, человек долга. Но в душе его по-прежнему оставалась рана, хоть он старался не думать о ней.
Прошло три года правления. И молодой король почувствовал, что в нем достаточно сил для того, чтобы решить и свою личную судьбу. «Я должен отправить послов к королеве Анне, - подумал он. - Теперь я готов к этому, и время настало. Необходимо открыться ей, дать знать о себе, и я буду просить ее руки. Не имеет значения, как меня примут. Я обещал вернуться, и я должен вернуться. Не знаю, воскрес ли я, но я остался жив. И мне надо заплатить мой долг».
Ибо он знал, что королева Анна до сих пор одинока. Она отклоняла предложения всех, кто к ней сватался. Ее подданные ее тоже любили, и говорили, что она мудра и даже прозорлива. И считали, что для мирного времени ее правление идеально, но если случится война, то ей нужен король.
И король Эдуард послал к ней гонца с письмом. «Ваше Величество, - писал он после формального предисловия, - человека, что пишет вам, вы и знаете, и не знаете, но он просит позволения приехать к вам. Когда-то вы сказали, что любите меня. Но я давно перестал понимать, кому вы это тогда сказали. И не знаю, как вы отнесетесь к тому человеку, что к вам приедет. Ибо певца Ариэля больше нет. Есть король Эдуард. И он не понимает, нужен ли он вам, ибо у него нет никаких сокровищ... Но всё равно. Я обещал вам, что вернусь, чтобы заплатить мой долг. Только поэтому я прошу позволения приехать. Вы можете требовать принадлежащее вам по праву». - И ему пришел ответ от королевы Анны. «Я помню вас тем, что вы есть, - писала она. - Приезжайте, и я возвращу вам Ариэля...»
И король Эдуард прибыл к королеве Анне. Он предстал перед ней, окруженный пышной свитой, в торжественном королевском одеянии, при короне и скипетре. Он не опасался, что его узнают. В этом величественном владыке уже невозможно было узнать странника Ариэля. Только один из старейших советников королевы Анны, всмотревшись пристальнее, спросил его:
-Ваше Величество, вы, должно быть, любили играть на лютне?
-Лучше будет тебе навсегда забыть про лютню, - ответил на это король Эдуард.
-Наконец-то ты вернулся, - сказала королева Анна. - Здравствуй.
-Кто вернулся? - спросил король Эдуард. - Вы это понимаете?
-Понимаю, - ответила она.
-А я не понимаю, - сказал он. - Я совсем потерялся, и до сих пор не знаю, что происходит. Во мне действует какой-то чужой человек. Человек достойный и уважаемый мною, и даже мне симпатичный, но я не понимаю, кто он и откуда. Нет, конечно, я помню, как он появился, я сам воспитал его в себе. Ибо жизнь принуждала меня действовать и принимать решения. И я не имел права просто лечь и от всего отказаться. И во мне родился король и воин, тот, кого назвали Справедливым. Я не ожидал, что когда-нибудь буду способен на такое... Нет, это не плохо. Это только непонятно. И я уже давно смирился и привык с этим жить.
-Ты только сам себя мучаешь, но ведь все просто. Ты всегда был, - сказала королева Анна. - Ты единое целое, но сам себя не знаешь. Ариэль и король Эдуард — это не два разных существа, это две грани тебя одного. И не надо думать, что ты разучился петь.
Я помню почти все твои песни, - продолжала королева Анна. - Я их тогда пыталась записать на слух, - конечно, не всё я помнила, и что-то добавила от себя...
Он удивленно, чуть растерянно улыбнулся на это.
-Песни — это не главное, - сказал он.
-Кто знает... Я слышала в них твою душу. Мне они дороги.
-Почему я в юности пел?.. - задумчиво проговорил король Эдуард. -Потому что чувствовал в себе нечто, без чего не мыслил себя. Хоть сам не понимал, что это, и до сих пор не понимаю... А потом я заставил себя забыть об этом. Я стал другим. Но кто стал другим? И мог ли он им стать?..
-Он не изменился в себе, хоть и стал им.
-Но как это происходит?
-Я не знаю. Никто не может знать, что случилось с твоей душой, это твоя тайна. Но твоя душа добровольно пошла на лишение. Она отвернулась от того, что ей было дорого, и стала смотреть вовне. И все же сокровище никогда не будет утеряно, если только оно сокровище.
-И ты смогла сохранить его?
-Оно хранится в тайная тайных и никому не принадлежит. Я тоже ничего не могу, и от меня тоже ничего не зависит. Но я люблю тебя.
-Ты не знаешь.
-Знаю. Это я знаю. Хоть ты еще тогда не верил мне. Но я тогда была слишком молода и не умела говорить о своей любви к тебе, я не могла ее выразить.
-Я тоже был слишком молод и ничего в жизни не знал и не понимал. Потому я тебе не поверил.
-А сейчас веришь?
-Сейчас — вижу. И прости мне мое неверие.
Я был глупцом, что не верил, - продолжал он. - Но если бы не эта «глупость», я погрузился бы в одно и не расширил бы настолько свою душу. И сейчас я понял, для чего все это было. Разлука оказалась для меня в конечном итоге во благо. И сейчас я вижу. Вижу, что мир, воспринимавшийся будто в одном цвете, начинает играть всеми красками. Живое было там, в моей юности. Тогда я чувствовал, что я есть. Но сейчас я уже не смогу быть Ариэлем, но и не останусь королем Эдуардом, таким, каким его знаю. Я становлюсь тем, чем были они оба, и чем они не были. Ибо это нечто бесконечно большее. Я не знаю, что случилось с моей душой, не знаю, что случилось тогда, и не знаю, что происходит сейчас. Но, может быть, это можно назвать счастьем.
-Да, можно назвать и так, - сказала королева Анна. - И когда ты станешь тем, что ты есть, ты будешь счастлив и полон. И тогда ты поймешь, что никогда ничего не терял, и потерять не можешь...
Король Эдуард и королева Анна правили долго. У них родилось четверо детей, два сына и две дочери. Когда сыновья-наследники выросли, а дочери вышли замуж, они ушли на покой. Но их подданные всегда вспоминали о них с благодарностью и почитали их как великих правителей.
Поэма о короле-скальде
Этот довольно обширный фрагмент – сохранившееся начало «Поэмы о короле-скальде», сложенной в юности королем Эдуардом Справедливым. Продолжение поэмы утеряно. Речь в ней идет о короле Оллерны Александре, названном Победителем, ибо он одолел в поединке короля Маграта и тем предотвратил войну между Магратом и Западным королевством, уже готовую тогда разразиться. Это были времена, когда Оллерна переживала свой расцвет, а Запад только оформился как Западное королевство, и война с Магратом для Западного королевства могла стать роковой. Король Оллерны Александр, как и король Эдуард в своей юности, накануне вышеизложенных событий пару месяцев странствовал под видом бродячего скальда и называл себя Уриэлем, и тогда познакомился со своей будущей супругой, сеньорой Магдой, герцогиней Леарнской. Это и побудило его сражаться на стороне Запада. Для короля Эдуарда король Александр был одним из любимых исторических героев и примером для подражания, и не случайно во время своих юношеских странствий король Эдуард взял себе созвучное имя.
Пролог
Сеньоры, позвольте начать рассказ
О тех временах, когда
Люди были прекраснее нас
И чище, и в те года,
На исходе счастливых дней,
Когда-то, века назад
Жил в Оллерне и правил в ней
Светлый король Александр.
О деяниях его
Далёко идет молва.
Я не прибавлю к ней ничего,
И бессильны мои слова.
Всем известно, что он побеждал
В битвах, но войн не хотел,
Что законы благие стране своей дал
И свершил много славных дел.
Но когда-то, когда без него
Мог процветать народ,
Он решил, что ничего
Не случится, коль он из страны уйдет.
Он покинул страну и трон позабыл,
И сложил королевский венец,
И с лютней своей по земле ходил,
Как странник, обычный певец.
И он себя Уриэлем назвал,
Исполняя простую роль,
Он был прост, и никто не знал,
Что в скитальце скрывался король.
И я тоже не ведаю, чем мне стать,
Чтобы милость у вас заслужить,
Но, сеньоры, ведь я – всего лишь скальд,
И могу только песнь сложить.
Судеб людских много,
И неповторимы они,
Но и судьба – дорога,
И вьется она, как нить.
Нитей таких сплетенье –
Покров, что несет на себе земля.
Пусть песнь моя станет тенью
Странника-короля.
Пусть по его дорогам
Она за ним поспешит.
Меня не судите строго:
Молва мою участь решит.
Песнь первая
Он вышел давно из дома,
И на исходе дня
Он в город вошел незнакомый,
В душе молчанье храня.
Вечерело. Летучий
Ветер почти утих,
Солнце садилось в тучи
И скоро спряталось в них,
Синий сгущался сумрак,
Под ногами темнела земля,
Но были светлыми думы
Странника-короля.
И пусть он чувствовал голод,
На сердце было легко.
Туман ложился на город,
Густея, как молоко,
И сквозь туман слабо
Горели в окнах огни…
И вдруг он почувствовал сладость,
Разлитую в воздухе, и
Пошел туда, где сильнее
И гуще был аромат,
Миновал в тумане аллею,
И калитку увидел в сад.
Он вошел. В тумане качались
Цветы на упругих стеблях,
Деревья в дымке терялись
И выступали впотьмах
Из гущи белесой, и ветви
Их колыхались, клонясь…
Король был в саду этом,
Как и в городе, в первый раз.
Его побудила усталость
На землю под куст прилечь,
Он уснул… И ему казалось,
Что во сне он услышал речь
Непонятную, но благую,
И цветы склонялись над ним…
И эту ночь голубую
Тумана окутывал дым.
Но наутро волокна тумана
Растаяли в синеве.
И на рассвете рано,
Босиком по влажной траве,
Вдыхая утра свежесть,
По саду своему
Шла герцогиня Магда, и нежно
Ласкал ветерок волос ее тьму,
И в утреннем этом покое
Ничто не тревожило сердца. Но вдруг
Она увидела нечто такое,
Что душу тронул испуг.
У тропы в траве, под кустами
Незнакомый спал человек.
Кто в сад заповедный входить станет
Без позволенья? Вовек
Не решался никто на такое,
Только враг… И она замерла,
Прикрывая глаза рукою,
И смотрела, как тень легла
На лицо незнакомца, и травы
Вдруг качнулись от ветра в такт…
Будет наказан неправый
Нарушитель закона. Пусть так.
Надо сейчас же стражу
Сюда позвать… - Но она
Всмотрелась внимательней. – «Даже
Если это его вина,
Он человеком выглядит мирным,
И, верно, не держит зла…
Не заслужил он, кем бы они ни был,
Чтобы я с ним жестокой была.
Он знать не мог, конечно,
Что я сюда приду.
Неужели он так беспечен?
И в заповедном саду
Как может он так безмятежно спать…
И лежит на грифе лютни рука…
Должно быть, он странствующий скальд,
И пришел издалека.
Пусть он нарушил чужие владенья,
Но нет в том его вины.
Наверное, он чужеземец
И не знает обычаев нашей страны.
Как ароматом дышат
Цветы над его головой…
Пусть спит». – И она вышла,
Не разбудив его.
Через час пробудился
От сна король Александр.
Свет утренний в росах дробился
И заливал сад.
Король огляделся, цветенье
Радовало его,
И утренних птиц пенье
Звучало как торжество.
Он медленно поднялся
И к выходу тихо пошел.
В саду, где рассвет разгорался,
Было так хорошо,
Что уходить не хотелось.
И он вернуться решил
Обратно, когда закончит дело
В городе. И поспешил
Он выйти, закрыл калитку
И обернулся назад.
Белела мраморная плитка
У самого входа в сад.
И он прочитал на бледном
Камне, прикрыв от солнца глаза,
Что этот сад – заповедник,
И сюда заходить нельзя,
Что нарушитель запрета
Будет наказан за то.
Он прочитал все это,
И еле сдержал стон.
Законов гостеприимства
Он не хотел нарушать.
Он как варвар непрошенный здесь появился,
Откуда он мог знать?
Ведь и в его королевстве
Были такие места, -
Переходившая по наследству
Заповедная красота…
Песнь вторая
В тот день был памятный праздник, когда
Поминали павших в бою,
Бросая в реку цветы, и вода
Уносила долю свою.
И герцогиня Магда пришла
На берег со свитой своей
И белые лилии принесла,
И белое платье было на ней.
И пели песни о подвигах тех,
Кто жизнь в сраженьях отдал,
Был ясен день, но не для утех,
А ради печали таким он стал.
И солнце горело подобно щиту
В торжественный этот час,
Как будто несло дозор, на посту
Бессменном своем светясь.
Когда же песни закончили петь,
Молчаньем почтили своих
Собратьев, в битвах принявших смерть,
И в сердце замкнули их,
Их лица, и песни, и голоса,
Их подвиг и их слова.
Как сталь светилась воды полоса,
Рябью волнуясь едва.
И бросили в воду лилий цветы,
И вниз поплыли они,
Белы, торжественны и чисты
В объятьях речной волны.
Король Александр сидел у реки,
Волны созерцая блеск.
Дробились искорки и огоньки
В воде, и сквозь тихий плеск
Он слышал далекой песни припев,
Торжественный, медленный ритм.
Он обернулся на звук. Вдалеке
Кавалеры стоят, дама в белом стоит…
Должно быть, они – свита ее,
А она – их госпожа…
Как вдохновенно она поет…
И на ней он взгляд задержал.
Хоть невозможно лица рассмотреть,
Что-то дрогнуло в сердце его.
Зачем им у берега песни петь?
Должно быть, у них торжество…
И он снова к волнам взгляд обратил,
Но что-то тревожило ум,
И у него уже не было сил
Отвлечься от странных дум.
На берегу закончили петь,
И снова тихо плескалась волна.
Он продолжал на воду смотреть.
Какая здесь тишина…
Такой просвеченной глубины
Он не встречал нигде,
Как чисты эти воды… Но что это в них,
Что белеет в воде?
То белых цветов узор на волне…
И, не предчувствуя беды,
Не думая, грешен он, прав или нет,
Он вынул лилию из воды.
-Кто этот дерзкий, что возмутил
Память погибших друзей? –
Герцогине Магде он виден был,
И виден свите, стоявшей с ней.
И она сказала: - Он вырвал то,
Что должна унести вода.
Кто смел бы взять священный цветок?
Приведите его сюда.
И четверо рыцарей подвели
Короля Александра к ней.
По сравнению с тем, что он видел вдали,
Стал ее облик пред ним ясней,
Поразив еще больше. И он стоял,
Глубоко изумленный, став
Только взглядом и верностью, и не знал,
Что пред ней оказался неправ.
И она узнала его, и всё
Прочитала в его глазах.
И подумала: «Будто я вижу сон…
Так смотрит любовь, не страх.
Он нарушил не ведая торжество,
Но не разгневал меня…»
И сказала только: - Оставьте его,
Поедем. – И ей подвели коня.
Король Александр потрясенно,
Ладони сложив на груди,
С благоговейным поклоном
Взглядом ее проводил
И после этого долго
Смотрел на дорогу вслед.
И опустела дорога.
И будто померк свет.
Под вечер ему сказали,
Чему он свидетелем стал.
Что у реки поминали
Тех, кто в сраженьях пал.
А он вмешался в торжество
И павших покой осквернил…
И сожаленье пронзило его,
Он понял, что натворил.
И герцогине Магде
Он написал письмо.
Если вину искупить надо,
Пусть накажет его.
Он не хотел нанести оскорбленья,
Но он пред ней виноват.
Он скальд, он загладит вину пеньем,
Если ему разрешат.
Впрочем, ему снисхожденья не надо,
И песнь не искупит вину.
Он назвал себя Уриэлем, скальдом,
И письмо слуге протянул.
Пусть он уже дважды обычай нарушил,
Скрываться он не хотел.
Он примет все. Для него будет лучше
Наказанье, коль честь он блюсти не сумел.
Лучше открыться, чем кары бежать…
Слуга принес ответ поутру:
Ему было велено лютню взять
И в замок прибыть ко двору.
Песнь третья
И вот он предстал в зале торжеств,
Поклоном почтив господ.
Был прям и смиренен этот жест,
Как у того, кто берет
На себя искупление и вину.
Но когда он поднял глаза
На сеньору, видя ее одну
И не замечая зал,
То ему показалось, она не прочла
Ничего ни в его лице,
Ни в приветствии. В окнах сгущалась мгла,
День уже был в самом конце.
Он приветствовал общество, скромный скальд,
И ответ получил простой.
Он не имеет права сказать,
Что у него за душой.
Сеньора Магда молчит, и понять
Невозможно, что думает она.
Никто не стал его обвинять,
Хоть на нем и лежит вина.
Может, не знают они ничего.
Здесь песнь нужна, не слова.
Сеньоры внимают, и от него,
Как от скальда, ждут торжества.
И по всем правилам, он сейчас
Напрямик объясняться не мог,
Он должен был в притче вести рассказ
И в песне начать диалог.
Вокруг сидела местная знать,
И, в диадеме из синих камней -
Сеньора Магда, пытаясь понять,
Какой человек перед ней.
В нем стать благородная, скромность видна,
Он выходец из другой страны…
Известно, что скальды берут имена
Не те, что с рождения им даны.
Кем мог бы он быть? Но не все ли равно.
Пусть в деле покажет себя.
Ему поднесли на блюде вино.
Бокал слегка пригубя,
Сказав: «За здравие госпожи»,
Он сел, и лютню свою
Настроив, молвил: «Я рад служить
Сеньорам, и вису для вас спою».
Сеньоре Магде был ясен намек
В приветственной песне его.
Он возвращал ей белый цветок
И взамен не просил ничего.
Он говорил ей, что в лилии той –
И тело его и душа.
Он весь в ее власти. Ее рукой
Судьба может губить и воскрешать.
Она может смять белый цветок
И может отдать волне.
Он все возвратил бы вспять, если б мог,
Но потоку возврата нет…
-Я бы не стала бросать в поток,
Чтоб потерять навсегда,
Ни свои надежды, ни ваш цветок…
Пусть спокойно течет вода, -
Так сказала сеньора Магда, когда
Он закончил. – Спойте еще.
Ведь вы видели страны и города;
Укрываясь своим плащом,
Проводили ночи в степи… Вы должны
Много песен знать. Спойте нам
О преданиях вашей родной страны
И о том, что дорого вам.
И он пел о земле Оллерны, о тех
Временах и людях, и подвигах их,
Что в сердце хранил посреди всех
Дел и битв, и невзгод своих…
О себе он не пел. Но ему вопрос
Задала одна из дам:
-Вы любили, вы любите? – Он произнес:
-Нелегко мне ответить вам.
У меня есть владычица дум моих
И царица моей души.
И будто за окнами ветер затих,
Все замолкло, и в этой тиши
Прозвучали горько, но нежно слова
Герцогини Магды: - Я рада за вас,
И всем сердцем желаю счастья вам.
Но теперь уже поздний час,
Вы, должно быть, устали, -
Издалека ведь пришли сюда, –
Вы достаточно спели нам и рассказали.
Вы лилии любите, да?
Что ж, в награду за песню
Я вам подарю одну.
Вас проводят, идите. На новом месте
Вы сможете отдохнуть.
Песнь четвертая
Прошло совсем немного дней.
Никто не тревожил его.
Герцогиня его не звала, и о ней
Он не знал ничего.
Но однажды он в аллее бродил
И увидел ее вдали.
В сад заповедный он не заходил.
Приближаясь к нему между лип,
Она вышла навстречу, и, увидав
Его, улыбнулась. И он,
Ладонь почтительно к сердцу прижав,
На ее ответил поклон.
-Не хотите ли вы разделить со мной
Мой досуг? – сказала она. –
Вы знаете, что за этой стеной?
Вон и калитка видна,
Пойдемте. – И она повела
Его ко входу в сад.
Конечно, она всего знать не могла…
Смутился король Александр.
Он молча следовал за ней,
Не в силах ту ночь позабыть.
-Ну что же, входите. По воле моей
Вы можете здесь быть.
Время признаться, иного пути
Нет. Он поднял на нее взгляд:
- Я не могу за вами войти:
Я уже заходил в этот сад.
Я только прибыл в вашу столицу,
Горели огни в домах…
Мне было негде остановиться,
И сюда я пришел впотьмах.
Был поздний вечер, и зыбкий
Туман над садом висел,
И надписи у калитки
Во тьме я не разглядел.
-Меня радует ваше признанье, -
Сказала она ему. –
Вас бы ждало наказанье,
Если б вы промолчали, и к моему
Саду вам не было бы дороги.
Но я прощаю вас,
Хоть законы и строги.
Ибо в рассветный час
Я видела вас в саду, вы спали
И не заметили меня.
И в тот же день вы стали
Нарушителем праздника… Этого дня
Не забыть мне. Ну что ж, идемте.
Вы сегодня в саду мой гость.
Пусть станет он вашим домом,
Чтоб у нас вам грустить не пришлось.
В саду цветы колыхались,
Ветви к земле клоня.
Кусты под ветром качались,
Танцуя при свете дня,
И говорила тихо
Сеньора Магда: - Вот здесь
У нас растет облепиха,
А там и пионы есть…
Есть лилии, и азалий
Скоро цветы зацветут…
Под этим кустом вы спали.
Да, прямо под ним. Вот тут.
-Я узнаю эту тропку
И этот душистый куст…
После дальней дороги
Мой походный мешок был пуст,
Я чувствовал легкость и радость,
И я пришел в ваш сад, -
Меня привела сюда сладость
Невесомая, этих цветов аромат…
Я странствовал немало,
Знал и замки, и города,
Но ничто меня так не привлекало,
Как этот сад. Я пришел сюда
Словно в волшебную обитель…
Все было как сон наяву.
Я уснул здесь, и вы мне простите,
Что я вам помял траву.
-Хорошо, хоть по всем законам
Я должна бы вас наказать.
Я сегодня к вам благосклонна.
У меня есть право прощать.
-Я исправлюсь, вы только скажите,
Что могу я сделать для вас,
И я преданно буду служить вам.
Я увидел вас в первый раз
И подумал: как жаль, что эта
Красота не нуждается в том,
Чтоб я жизнь ей и смерть посвятил, и светом
Неприступным престол ее окружен.
Если бы вы меня наказали,
Я б вас только благословил.
Пусть вы жизнь мне за вас отдать приказали,
Я исполню. Превыше сил
Мне немилость ваша, но если вы в гневе –
Я гнев за милость почту.
Я ваш всецело, где бы я не был.
Я вашу буду хранить красоту.
-Я даже не знаю, что вам сказать
После признаний таких.
Вам надо бы слов поток удержать,
И в обещаньях своих
Вы не должны были так спешить.
Вы неправду сказали сейчас,
И царица вашей души
Рассердится на вас.
-Нет, я вам правду сказать решил.
В тот вечер, в присутствии других
Я сказал о царице моей души,
О владычице дум моих.
Так сказал я, и в этом моя вина.
У меня ни тогда, ни сейчас
Не было дамы, лишь вы одна,
Я тогда имел в виду вас.
Получилось, что я будто лгал вам,
И опять совершил грех.
Вас ввели в заблужденье мои слова,
Но что я мог говорить при всех?
Он умолк. Герцогиня Магда
Посмотрела ему в лицо.
Что скрывалось за этим взглядом?
Положив ладонь на кольцо
Калитки, она толкнула
Легко узорную дверь.
Они вышли из сада, и улыбнулась
Сеньора Магда. Теперь
Было светло на сердце ее.
Она в душе этот день сохранит.
И, пройдя немного вдвоем,
Молча расстались они.
Песнь пятая
Время бежит быстро
И минут не хранит.
Король Александр был готов возвратиться
Домой, но в иные дни
Он мог находиться часами
Среди сеньоров и дам,
И в зале торжеств вечерами
Пел он им иногда.
Также он пел герцогине
Магде наедине.
Он был хорошо принят,
И часто общался с ней.
Однажды они сидели
Вдвоем, беседуя, и
Без всякой видимой цели
Вспоминали мечты свои.
И сеньора Магда сказала:
-Уриэль, как-то раз вы пели о том,
Как странника буря в пути застала.
То же было и с королем
Александром когда-то, и песня,
Я слыхала, об этом есть.
Вы с ним путь совершили вместе?
Вы знакомы с ним? – Перенесть
Тягость странствия может каждый.
Был скитальцем и я, и он.
-Мне не это в итоге важно.
Ведь и он был от смерти спасен
Лишь случайно, и так похоже
Это было на вашу песнь…
Пусть вы были скитальцем тоже,
Что-то странное в этом есть.
Если вспомнить песни начало,
Если вспомнить ее конец,
То вы пели о нем. Но я слыхала,
Что король Александр хороший певец.
Его песни у нас известны,
И полнится слухом земля.
Скажите, сеньор, это ваша песня,
Или вашего короля?
Уриэль промолчал, но сеньора
Магда сказала вновь:
-Вы должны мне ответить, коль скоро
Вы пели про смерть и любовь.
Может, король ваш вам вторит,
Может быть, вы ему.
Есть здесь загадка, которой
Я до сих пор не пойму.
-Кто кому вторит – не важно, -
Ответил ей Уриэль. –
Песню сложить может каждый,
Коль такова его цель.
Песен сродство не зазорно,
Если не лжет душа.
Слово имеет глубокие корни,
Когда оно истиной может дышать.
Вы говорите, что схожи
Сюжеты у нас и звукоряд, -
Я это знаю тоже,
И люди про то ж говорят.
Как будто мы с ним играем
На одной и той же струне.
Но я короля понимаю,
И чем-то он родствен мне.
-Что ж, если ваши песни
Так похожи на песни его –
Вам это должно быть лестно –
Я хочу спросить про него.
Быть может, вы скажете верно
Про вашего короля.
Каков правитель Оллерны?
-Каков? Он такой же, как я.
Все мы, сеньора, люди,
И наш король человек.
О нем у нас разно судят.
В наш переменчивый век
Шатки людские мненья.
Кто-то полюбит нас,
Кто-то же, к сожаленью,
Имеет недобрый глаз.
Я скажу то, что слышал,
То, о чем говорят.
Кто-то считает, что двор его пышен,
Что он и сам богат,
Кто-то, напротив, думает: беден
Он и свита его…
Говорят, что его боятся соседи,
Но я не вижу того.
Надеются на него, что он может
Свой народ защитить,
Что налогами подданных не потревожит,
Когда не смогут платить…
Песни его нравятся людям,
И, может быть, в этом одном
Его и заслуга, но он не будет
Сам судить о том.
Если вы слышали его песни,
То можете знать его.
Я же добавлю, что мне нет чести
Ни хулить, ни хвалить короля моего.
-Вы ничего не сказали. Не вы ли
Пели про радость его и боль?
Про Александра же мне говорили,
Что он хороший король.
-Не знаю, судить мне трудно,
Плох он или хорош.
Может, правителем мудрым
Его и не назовешь.
Он рыцарь долга и чести
И правит по мере сил…
Другой на его месте
Наверное, лучше бы был.
Сильнее, мудрее и строже,
Должно быть, правители есть…
Он делает все, что может,
И в том его долг и честь.
-Сеньор, мне даже обидно
Слышать ваш отзыв о нем.
Вы вольная птица, и сразу видно,
Что не были вы королем.
А знаете, сколько надо,
Чтоб лишь рассудить малый спор?
И к королю Александру
Вы слишком строги, сеньор.
Песнь шестая
День в воскресенье ненастный был,
Сгущались тучи, и вдоль двора
Король Александр беспокойно бродил,
Он ждал герцогиню Магду с утра.
Смутно было на сердце его.
Он больше не мог оставаться здесь.
Потому что он получил письмо,
И тревожной была весть.
Наконец сеньора вышла к нему
Во двор, отвлекаясь от дел,
И стала спрашивать, почему
Он видеть ее хотел.
-Я вас ждал, и причина есть
Нам увидаться в столь ранний час.
Хорошо, что я застал вас здесь,
И простите, что потревожил вас.
Мне вам нужно о следующем сказать:
Я был рад посетить ваши края,
Но готова сейчас разразиться гроза
Над всеми нами, и я
Должен ехать. Может случиться беда.
Я хочу попросить у вас коня.
Но я вернусь к вам, и, может, тогда
Вы не узнаете меня.
-Хорошо, поезжайте. Так лучше для вас.
Должно быть, вы слышали, что говорят:
Для нас наступает тяжелый час.
Нам с недавних пор угрожал Маграт,
И я получила недобрую весть:
Может скоро начаться война.
Вам небезопасно быть здесь.
Пусть вам станет прибежищем ваша страна.
-Я все это слышал. Потому
Я и должен спешить.
Я помочь постараюсь и битву приму,
Чтоб могли вы здесь мирно жить.
За гостеприимство у вас я в долгу.
Сеньора, отбросьте страх.
Я знатного рода, и могу
Быть полезен вам в этих делах.
Ведь у меня достаточно сил,
Чтоб сразиться в этой войне.
Сеньора, я друг вам, и я решил
На вашей быть стороне.
Если бы поговорить с врагом
И предотвратить набег…
Правитель Маграта мне знаком,
Он трудный человек…
Ну да ладно. Коль битвы не избежать,
Я ко всему готов.
И позвольте сраженья мои посвящать
Вам – вместо песен и слов.
-Уриэль, я б не желала вам
Сражаться в этом бою,
Давать отпор чужим врагам,
Чтоб землю защитить не свою.
Вы не наслушались лязга мечей,
Не пресытились смертью сполна?
Ведь вы не воин, вы скальд, и зачем
Нужна вам эта война?
-Простите меня, я бы тут же умолк,
Не смея вас укорить,
Но я думал, что вы, зная мой долг,
Не станете так говорить.
Я думал, что вы поймете меня
И благословите на бой.
Честь своей дамы свято храня,
Стал бы сражаться любой.
Что с вами будет, если враги
Вашу страну разорят?
Если бы даже я в битве погиб,
Пусть сохранится ваш сад…
Но я не погибну, и к вам вернусь.
Я ведь вам обещал.
Вы обо мне не тревожьтесь, и пусть
Не гнетет вашу душу печаль.
Мы в радости встретим победы день,
И я вам открою одну
Тайну. Да не омрачает тень
Вашу душу и вашу страну.
Он уехал. Его проводила
Сеньора, и долго смотрела вдаль.
Вроде бы все было
Таким же, как и всегда.
Но ей уже не хватало
Покоя родных мест,
И она вспоминала
Постоянно его отъезд.
«Зачем он только сражаться
В этой войне захотел…
Лучше бы удержался…
Как будто нет других дел…
Но явно он что-то придумал.
Он был так напряжен,
И ускакал, как безумный…
Что же замыслил он?
Вдруг, захотев стать дипломатом –
За ним нужен глаз да глаз –
Он к королю Маграта
Поедет впереди нас?
На что он еще способен?
Или поскачет в бой
С войском не больше сотни…
Он готов рисковать собой.
И за него беспокойство
Ночами мне спать не дает.
Мне легче вести войско,
Чем думать, что он умрет».
И она убедила
С врагом сражаться народ,
И собрав военную силу,
Выступила в поход.
Песнь седьмая
Дни тянулись под небесами,
И не раз уже солнце взошло.
На ветру колыхалось знамя,
И давно уже войско шло.
Перед ним поля простирались
И серебряный водоем…
Но сеньора не восхищалась,
Угнетала тревога ее,
И она не могла насладиться
Красотою родной земли.
Подходило войско к границе,
Пограничная крепость виднелась вдали.
Все быстрей она приближалась,
До нее недолго скакать.
Вот совсем немного осталось…
Дозорный сеньоры войска
Приветствовал стягом зеленым.
Но тут подъехал к ней
С почтительным поклоном
Один из ее людей:
-Вы слыхали, наверно,
Сеньора, добрую весть:
Нам идет на подмогу король Оллерны,
И войска его не счесть.
Она угадала тайную цель,
Пока он так говорил.
«Теперь понятно, зачем Уриэль
Так спешно в Оллерну отбыл.
Видимо, он короля убедил,
Чтобы тот к нам на помощь пришел.
Он его понимает, и он говорил
Так, будто знает его хорошо.
Как быстро решился король, побужденный
Участвовать в этой игре…
Уриэль, должно быть, его приближенный,
Скальд при его дворе.
Над душами людскими
Песни скальда имеют власть,
И даже король пред ними
Готов побежденным пасть».
В воздухе предосеннем
Висела серая мгла.
Мимо затихших селений
Оллерны армия шла.
Тучи стелились низко,
Дорога была нелегка.
Все знали: уже близко
Враждебные были войска.
Дождь струился по латам,
Ветер знамя кружил…
Спешил правитель Маграта,
Король Александр спешил.
Он должен был до заката
В пограничную крепость прибыть.
Пусть не смеет правитель Маграта
Его опередить.
Он и так задержался
Не по своей вине.
Маграт уже знал, что сражаться
Будет Оллерна в войне,
Так пусть теперь устрашится.
Король Александр взглянул
Своим полководцам в лица,
И повод коня натянул.
Он в крепости въехал ворота
Раньше, чем предполагал.
Его пропустили, и кто-то
На входе честь ему отдал.
Его ждали король и войско.
Он пред ними предстал,
И среди полководцев
Сеньору свою увидал.
Ему это было труднее,
Чем выдержать тяжкий бой.
Но он склонился пред нею
И овладел собой.
Сказал: - Я не ждал, что встречу
Среди воинов вас.
Зачем вам бросаться в сечу?
Не отводя глаз
От лица его, герцогиня,
Не ответив ему на вопрос,
Сказала: - Я вас доныне
Только скальдом считала. И вот довелось
Мне здесь встретиться с вами. Спасибо.
Я поддержку вашу ценю.
Нам будет нужна ваша сила,
Как нужны поленья огню.
-Я посчитал, что обязан
На поле битвы прибыть.
Я с вами узами связан,
И здесь не могу не быть,
Когда вам нужна подмога.
Это не трудно, на мой взгляд,
И за исполнение долга
Не благодарят.
-Долг? – вам ничто не грозило,
Вы остаться могли в стороне.
Вас никакая сила
Не склоняла сражаться в войне.
Нет, то не долг, то иное.
И вам известно вполне,
Зачем, подружившись со мною,
Вы сражаетесь в этой войне.
-Хорошо, но мне непонятно,
Зачем в ней сражаетесь вы.
Вы дама, и ваши солдаты
В победах своих боевых
За нежность вас чтут, не за силу,
И посвящают вам
Сраженья. Зачем же было
Утрачивать эти права?
-Они меня чтут и за верность.
Я герцогством правлю одна,
И их не оставлю и в бой пойду первой,
Если начнется война.
-Не думаю, что это может
Их воодушевить.
Их это скорее встревожит,
И лучше вам в замке быть.
Как будто нет в подчиненье
У вас надежных людей,
Что могут вести сраженье
Успешнее вас? И моей
Любовью не пренебрегайте.
Я прямо вам говорю.
Я тревожусь за вас. Отдайте
Под мое начало войска. Я смотрю,
Вы волнуетесь слишком, - не надо.
Вы так не добьетесь побед.
Тем более что никакой отрады
Во всех этих войнах нет.
Я вас обидел? Простите.
Я этого не хотел.
Может, вы мне уже не разрешите
Быть подле вас… Видно, я вас задел
Своим попеченьем, иль был навязчив,
Но во мне говорил страх.
Пусть я разрушил навек свое счастье –
Оно в ваших было руках –
Но все же, примите мое признанье, -
Пусть не станете вы говорить со мной
После речей моих, - мне в наказанье…
Будьте моей женой.
Ведь только любовь меня побудила
В это сраженье вступить.
Вам это известно, и в ваших силах
Смерть от меня отвратить.
-Я тоже люблю вас, - сказала просто
Сеньора Магда в ответ. –
Я буду женой вам, на вашу просьбу
Я не отвечу «нет».
Вы правы, не место на поле брани
Даме, и для нее
Лучше будет отдать вам знамя
Вместе с щитом и копьем.
Мне не на что обижаться,
И могу вам сказать сейчас:
Я тоже боялась за вас, и сражаться
Я пошла из-за вас.
Но видно, и вправду мне нечего делать
На поле битвы, я вам не смогу
Помочь в сраженье, и не сумела б
Я дать отпор врагу.
Но только прошу: себя берегите,
Я вас не могу потерять.
Да защитит вас Бог и хранитель!
А я в этой крепости буду ждать,
Чтобы быть рядом в грозный час,
Если с вами случится беда.
Я не могу покинуть вас.
Вы с этим согласны? – Да.
(. . .)
На этом сохранившийся текст кончается. Известно, что далее идет повествование о том, как король Александр просил у короля Запада благословение на брак и получил его; о дипломатических переговорах; о том, как король Александр сражался в поединке с королем Маграта и одержал победу, но был тяжело ранен, и сеньора Магда выхаживала его… Поэмы такого рода обычно были достаточно подробны. Королю Эдуарду Справедливому в своей жизни не пришлось вступать в единоборство с враждебным владыкой, но он тоже одержал победу в войне с Магратом. Судьба короля Александра чем-то напоминала ему его собственную. И даже территориально север Феанны – Тэкна – это почти Оллерна до завоевания ее Восточным королевством, а Лигурия – почти Леарна…
. . .
Расцвет Оллерны длился недолго. Потом начался период войн с Восточным королевством. В конечном итоге Оллерна была почти полностью завоевана Востоком, и правители ее ушли в северные леса и там основали новую столицу. Последним королем династии Оллерны был Эугенио II (хоть строго говоря Эугенио II к династии Оллерны не принадлежал). У него не было наследников, и преемником его стал сын одного из его приближенных, Элиас. От Элиаса пошла новая династия. Будучи более демократичным, Элиас присоединился к Западному королевству и принял западное подданство, Оллерна же стала герцогством. До того же, когда Оллерна пала, в долину реки Оринны из Западного королевства стали стекаться недовольные и провозглашать себя независимыми племенами. Люди там были самые разные, зачастую противоположных умонастроений, и между ними то и дело вспыхивали распри. Положение усугублялось тем, что туда же начали прибывать недовольные из Маграта, а также те, кому в Маграте было просто физически тесно из-за многолюдия. Территории эти принадлежали Восточному королевству, Восточное королевство требовало со всех этих племен дани, и они сильно разоряли землю, на которой жили. С помощью западных герцогов и короля сын Элиаса 1, также носивший имя Элиас, вернул себе эти земли - юго-запад бывшей Оллерны - которые Восток удерживал с трудом и, фактически, отдавал в откуп племенам Оринны и переселенцам из Маграта. Образовавшееся герцогство было названо Оранделлой.