Общение со сбежавшим удавом дорого обошлось Гарри. Никогда ещё он не сидел в чулане так долго. Когда ему, наконец, разрешили выходить, школьные каникулы были в разгаре, а Дадли уже разбил свою новую видеокамеру, сломал пульт дистанционного управления самолётом и, впервые сев на гоночный велосипед, сбил с ног старенькую миссис Фигг, ковылявшую через Прайвет-Драйв на костылях.
Гарри радовался каникулам, но банда Дадли всё так же портила ему жизнь. Пирс, Деннис, Малькольм и Гордон, тупые здоровяки, наведывались в дом Дурслей каждый божий день, а Дадли, как самый большой и тупой среди них, был их главарём. Это он придумал забаву, к которой с радостью присоединились остальные, — Охота на Гарри.
Поэтому Гарри предпочитал проводить как можно больше времени вне дома. Он блуждал по чинным улочкам и думал о том, что его ждёт после каникул. Впереди средняя школа, а это значит, что он, наконец, будет избавлен от общества Дадли. Двоюродного брата и его лучшего друга Пирса приняли в частную школу «Смелтингс», в которой учился дядя Вернон и из которой домой возвращаются только на каникулы. Гарри же ожидало обучение в «Стоунволл Хай» — местной общеобразовательной школе. Дадли находил это невероятно смешным.
— В «Стоунволле» новичков в первый же день окунают головой в унитаз, — сказал он Гарри. — Не хочешь пойти в туалет и потренироваться?
— Нет, спасибо, — ответил тот. — В бедный унитаз не пихали ничего ужаснее твоей головы — наверняка ему плохо, — и Гарри убежал, прежде чем до Дадли дошёл смысл сказанного.
Солнечным днём в июле тётя Петуния поехала с Дадли в Лондон, чтобы купить ему школьную форму для «Смелтингса». Гарри остался с миссис Фигг, которая, как ни странно, вела себя почти нормально. Оказалось, что она сломала ногу, запнувшись об одну из своих кошек, поэтому её любовь к ним поубавилась. Миссис Фигг разрешила Гарри посмотреть телевизор и угостила кусочком шоколадного торта — такого чёрствого, словно он пролежал у неё несколько лет.
Вечером Дадли важно прохаживался по гостиной, щеголяя новой школьной формой. Мальчики в «Смелтингсе» носили бордовые фраки, оранжевые бриджи и соломенные шляпы, именовавшиеся канотье. Также ученикам полагались узловатые палки, которыми они поколачивали друг друга, пока учителя не видят. Это должно было подготовить их к взрослой жизни.
Глядя на сына в новой форме, дядя Вернон растрогался и сказал внезапно севшим голосом, что в жизни ещё не испытывал такой гордости. Тётя Петуния расплакалась и вымолвила, что не может поверить, что это её маленький Дадличек — такой взрослый и красивый. А Гарри молчал, опасаясь, что если откроет рот, то не выдержит и захохочет во всё горло.
* * *
Следующим утром, зайдя на кухню, Гарри с порога почувствовал ужасный запах. Он исходил, по всей видимости, от огромного металлического чана, стоявшего в раковине. Гарри подошёл ближе и заглянул внутрь. В чане, до краёв наполненном мутной серой водой, плавало какое-то грязное тряпьё.
— Что это? — спросил он тётю Петунию. Та поджала губы — как всегда, когда он смел обратиться к ней с вопросом.
— Твоя новая школьная форма, — ответила она.
Гарри вновь заглянул в чан.
— А, — сказал он, — я не знал, что она должна быть такой мокрой.
— Не говори ерунды, — огрызнулась тётя Петуния. — Я крашу старую одежду Дадли в серый цвет. Когда закончу, она будет выглядеть так же, как другие вещи.
Гарри всерьёз сомневался в этом, но спорить не стал. Он сел за стол и постарался не думать о том, как будет выглядеть в свой первый день в «Стоунволл Хай». Как будто нацепил ошмётки кожи старого слона.
На кухне появились Дадли и дядя Вернон. Их носы, как по команде, сморщились, учуяв новую школьную форму Гарри. Дядя Вернон, как обычно, развернул газету, а Дадли стукнул по столу узловатой палкой, с которой теперь не расставался.
Из коридора донеслось шуршание: в прорезь для почты что-то просунули, и на коврик у входной двери шлёпнулись бумаги.
— Дадли, принеси почту, — сказал дядя Вернон, не отрываясь от газеты.
— Пусть Гарри принесёт.
— Гарри, принеси почту.
— Пусть Дадли принесёт.
— Ткни его своей палкой, Дадли.
Гарри увернулся от удара и пошёл за почтой. На коврике лежали открытка от сестры дяди Вернона Мардж, которая отдыхала на острове Уайт, коричневый конверт, похожий на счёт к оплате, и — письмо для Гарри. Он уставился на конверт. Не может быть. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Никто и никогда за всю его жизнь не писал ему. Да и кто мог бы? У него не было друзей и других родственников, он не числился в библиотеке, так что ему не приходили даже суровые послания с требованием вернуть книги. И всё же вот оно, письмо, адресованное настолько явно, что сомнений не оставалось:
«Мистеру Г. Поттеру, чулан под лестницей, дом 4, ул. Прайвет-Драйв, г. Литтл-Уингинг, графство Суррей».
Конверт был пухлым и тяжёлым, сделанным из пожелтевшего пергамента; буквы выведены чернилами изумрудного цвета. Гарри не нашёл обратного адреса.
Перевернув конверт дрожащей рукой, он увидел пурпурную восковую печать с гербом: большая буква «Х», по четырём сторонам от которой изображены лев, орёл, барсук и змея.
— Пошевеливайся, малец! — крикнул дядя Вернон из кухни. — Что ты там делаешь — проверяешь, нет ли в письмах бомбы? — и засмеялся над собственной шуткой.
Гарри вернулся на кухню, всё ещё разглядывая своё письмо. Он передал дяде Вернону счёт и открытку, сел и начал медленно вскрывать жёлтый конверт.
Дядя Вернон просмотрел счёт, с отвращением фыркнул и перевернул открытку.
— Мардж приболела, — сообщил он тёте Петунии. — Отравилась морепродуктами.
— Папа! Гарри тоже что-то получил!— выпалил Дадли.
Гарри уже почти развернул послание, написанное на таком же плотном пергаменте, когда дядя Вернон резко выхватил его.
— Это моё! — вскричал Гарри, пытаясь отобрать письмо.
— Да кто может писать тебе? — издевательским тоном спросил дядя Вернон, одной рукой развернул пергамент и глянул в него. В один миг его лицо сменило цвет с красного на зелёный. А затем стало серовато-белым, как засохшая овсянка.
— П-п-петуния! — задыхаясь, вымолвил он.
Дадли, изнывая от любопытства, попытался выхватить письмо, но дядя Вернон высоко поднял его. Тётя Петуния с интересом взяла послание и прочитала первую строчку. На мгновение показалось, что она сейчас рухнет в обморок. Тётя Петуния схватилась за горло и издала глухой стон.
— Вернон! Боже мой, Вернон!
Они смотрели друг на друга, словно забыв, что Гарри и Дадли всё ещё в комнате. Толстяк не привык, чтобы его игнорировали, и ударил отца по голове школьной палкой.
— Я хочу прочитать письмо, — громко сказал он.
— Это я хочу прочитать письмо, — яростно выпалил Гарри. — Оно моё.
— Пошли вон, вы оба, — прохрипел дядя Вернон, запихивая письмо обратно в конверт.
Гарри не двигался.
— ОТДАЙТЕ МОЁ ПИСЬМО! — заорал он.
— Дай посмотреть! — требовал Дадли.
— ВОН! — взревел дядя Вернон, схватил мальчишек за шиворот и выставил в коридор, громко хлопнув кухонной дверью.
Гарри и Дадли тут же устроили ожесточённую, но молчаливую борьбу за место у замочной скважины. Толстяк победил, и Гарри с повисшими на одном ухе очками лёг на живот, чтобы подслушивать через щель между дверью и полом.
— Вернон, — голос тёти Петунии дрожал, — посмотри на адрес. Откуда они знают, где он спит? Неужели они наблюдают за домом?
— Наблюдают, шпионят, возможно, преследуют нас, — исступлённо бормотал дядя Вернон.
— Что же нам делать, Вернон? Может быть, ответить им? Сказать, что мы не хотим…
Гарри видел, как чёрные блестящие ботинки дяди Вернона расхаживают взад-вперёд по кухне.
— Нет, — вымолвил тот наконец. — Нет, мы проигнорируем письмо. Если они не получат ответа… Да, так лучше… Мы не будем ничего предпринимать.
— Но…
— Я не потерплю этого в своём доме, Петуния! Разве мы не поклялись искоренить всю эту опасную чепуху, когда взяли его к себе?
Вечером, вернувшись с работы, дядя Вернон сделал то, чего никогда не делал ранее, — навестил Гарри в чулане.
— Где моё письмо? — выпалил Гарри, когда дядя Вернон протиснулся в дверь. — Кто написал его?
— Никто. Его адресовали тебе по ошибке, — коротко пояснил дядя Вернон. — Я сжёг его.
— Это не ошибка, — возмутился Гарри. — В адресе был мой чулан.
— МОЛЧАТЬ! — рявкнул дядя Вернон, и пара пауков свалилась с потолка. Он сделал несколько глубоких вдохов и растянул губы в болезненной улыбке.
— Э-э… Кстати, Гарри, насчёт чулана. Мы тут с твоей тётушкой подумали… Ты уже слишком большой, чтобы жить здесь… Мы думаем, что было бы неплохо, если бы ты переехал во вторую комнату Дадли.
— Зачем?
— Не задавай вопросов! — отрезал дядя. — Собирай вещи — и наверх, сейчас же.
В доме Дурслей было четыре спальни: одну занимали дядя Вернон и тётя Петуния, вторая предназначалась для гостей (обычно для сестры дяди Вернона Мардж), в третьей спал Дадли, а в ещё одной он хранил те игрушки и вещи, которые не поместились в его первой комнате. Гарри хватило одного раза, чтобы перенести свои пожитки из чулана. Он сел на кровать и осмотрелся. Почти все предметы вокруг были сломанными. Видеокамера, не прослужившая и месяца, лежала на игрушечном управляемом танке, на котором Дадли наехал на соседскую собаку. В углу стоял первый телевизор Дадли — он разбил его ударом ноги, когда отменили любимую передачу. А вот и большая клетка, где когда-то жил попугай, пока Дадли не обменял его в школе на настоящую пневматическую винтовку. Винтовка тоже пылилась на полке: однажды Дадли сел на неё, серьёзно погнув. Другие полки ломились от книг. Пожалуй, это были единственные предметы в комнате, которые выглядели так, словно к ним никогда не прикасались.
Снизу доносились вопли Дадли. Он орал на мать:
— Я не хочу, чтобы он жил там! Мне нужна эта комната! Заставь его убраться оттуда!
Гарри вздохнул и вытянулся на кровати. Вчера он отдал бы всё, чтобы поселиться в этой комнате. Сегодня он предпочёл бы остаться в чулане, но с письмом, чем быть здесь без него.
На следующее утро за завтраком все вели себя непривычно тихо. Дадли ещё не оправился от шока: накануне он кричал, бил отца школьной палкой, прикидывался больным, пинал мать, даже швырнул черепаху, разбив крышу теплицы, — но до сих пор не получил свою комнату обратно. Гарри же погрузился в невесёлые мысли о вчерашнем дне, горько сожалея, что не прочитал письмо в коридоре. Дядя Вернон и тётя Петуния мрачно переглядывались.
Доставили почту. Дядя Вернон, который старался быть любезным с Гарри, отправил за ней Дадли. Было слышно, как тот колотит своей палкой по всему подряд, плетясь по коридору. Вдруг он заорал:
— Здесь ещё одно! «Мистеру Г. Поттеру, самая маленькая спальня, дом 4, ул. Прайвет-Драйв»…
Сдавленно вскрикнув, дядя Вернон сорвался с места и побежал в коридор. Гарри ринулся за ним. Дяде Вернону пришлось повалить Дадли, чтобы вырвать из рук письмо, но ему мешал Гарри, повисший сзади на шее. После минутной борьбы, в которой каждому досталось по несколько ударов палкой, дядя Вернон, задыхаясь, выпрямился. В руке он сжимал письмо Гарри.
— Марш в чулан… то есть в свою комнату, — просипел он, обращаясь к Гарри. — Дадли, ты… Иди, просто иди.
Гарри наворачивал круги по своей новой комнате. Кто-то знал, что он переехал из чулана. И что не получил первое письмо. Значит, они могут предпринять ещё одну попытку? И в этот раз Гарри сделает всё, чтобы она увенчалась успехом. У него есть план.
Заклеенный будильник прозвенел в шесть утра. Гарри быстро выключил его и бесшумно оделся. Только бы не разбудить Дурслей. Не зажигая света, он на цыпочках пошёл вниз.
Гарри собирался дождаться почтальона на углу Прайвет-Драйв и первым получить письмо. Его сердце бешено колотилось, когда он крадучись пробирался к двери.
— А-А-А-А!
Гарри от неожиданности подпрыгнул. Он наступил на что-то большое и мягкое, лежавшее на коврике у входной двери, — что-то живое!
Вспыхнул свет, и Гарри к своему ужасу обнаружил, что большим и мягким оказалось лицо дяди. Тот улёгся у порога в спальном мешке — очевидно, чтобы не дать племяннику сделать то, что он намеревался. Дядя Вернон орал на Гарри около получаса, а затем велел пойти и сделать ему чаю. Гарри уныло поплёлся на кухню, а когда вернулся, почта уже лежала на коленях дяди Вернона. Среди бумаг были три письма с выведенным зелёными чернилами адресом.
— Я хочу… — начал Гарри, но дядя на его глазах разорвал письма на мелкие кусочки.
В тот день дядя Вернон не пошёл на работу. Он остался дома и заколотил прорезь для почты.
— Понимаешь, — объяснял он тёте Петунии, зажав в зубах гвозди, — если у них не будет возможности доставить эти письма, они перестанут пытаться.
— Не уверена, что это сработает, Вернон.
— О, мозг этих людей устроен совсем по-другому, Петуния. Они не такие, как мы, — сказал дядя Вернон, пытаясь забить гвоздь куском кекса, который ему только что принесла тётя Петуния.
В пятницу пришло не менее дюжины писем для Гарри. Поскольку они не могли проникнуть в дом через прорезь для почты, то протиснулись под дверью, затесались в щёлки, а несколько даже пробралось сквозь малюсенькое окошко в ванной на первом этаже.
Дядя Вернон вновь остался дома. Он сжёг письма, достал молоток и гвозди и заколотил все щели в двери, так что никто не мог выбраться наружу. Работая, дядя Вернон напевал «На цыпочках через тюльпаны» и подскакивал от малейшего шороха.
В субботу ситуация начала выходить из-под контроля. Тётя Петуния обнаружила двадцать четыре письма, свернутые и спрятанные в яйцах, которые, сильно смущаясь, передал молочник через окно гостиной. Пока дядя Вернон в ярости обрывал телефоны почты и молокозавода, пытаясь найти виновного, тётя Петуния измельчила письма в кухонном комбайне.
— И кому это так сильно нужно пообщаться с ТОБОЙ? — изумлённо спросил Дадли, обращаясь к Гарри.
* * *
В воскресенье утром дядя Вернон, выйдя к завтраку, выглядел утомлённым и не вполне здоровым, но определённо счастливым.
— Никакой почты по воскресеньям, — радостно напомнил он домочадцам, намазывая варенье на газету, — ни одного проклятого письма сегодня…
В дымоходе что-то просвистело и резко ударило дядю Вернона по затылку. В следующее мгновение тридцать или сорок писем пулей вылетели из камина. Дурсли пригнулись, а Гарри высоко подпрыгнул, пытаясь поймать хотя бы одно.
— Вон отсюда! ВОН!
Дядя Вернон схватил Гарри за пояс и вытолкнул в коридор. Тётя Петуния и Дадли, в ужасе прижав к лицу руки, выбежали следом. Дядя Вернон закрыл за ними дверь. Они слышали, как поток писем со свистом залетает в комнату, шлёпаясь о стены и пол.
— Значит, так, — дядя Вернон старался говорить спокойно, но руки предательски дёрнулись, вырвав из усов большой клок. — Я жду вас здесь через пять минут, готовыми к отъезду. Возьмите самое необходимое. Это не обсуждается!
Он выглядел так жутко без половины усов, что никто не посмел возразить. Через десять минут они выломали доски, которыми была заколочена дверь, сели в машину и понеслись по направлению к шоссе. Дадли обиженно хныкал на заднем сидении: отец дал ему подзатыльник, потому что он слишком долго возился, пытаясь впихнуть в спортивную сумку телевизор, видеомагнитофон и компьютер.
Они ехали и ехали. Даже тётя Петуния не осмеливалась спросить, куда они направляются. Иногда дядя Вернон резко разворачивался и какое-то время ехал в другую сторону.
— Сбить их с пути… сбить с пути… — бормотал он.
Они ехали весь день, не останавливаясь даже на обед. Когда стало темнеть, Дадли взвыл. Это был самый ужасный день в его жизни. Он хотел есть, пропустил пять любимых телепередач и слишком долго не взрывал инопланетян в компьютерной игре.
Наконец, дядя Вернон остановился у мрачной на вид гостиницы на окраине города. Дадли и Гарри заняли комнату с двумя кроватями, застеленными сырыми, затхлыми простынями. Толстяк быстро захрапел, но Гарри не спалось. Он сидел на подоконнике, смотрел на огни проносившихся внизу машин и размышлял…
На завтрак путники съели сухие кукурузные хлопья и тосты с холодными маринованными помидорами. Они уже собрались уходить, как к их столу приблизилась хозяйка гостиницы.
— Извините, среди вас есть мистер Г. Поттер? Я только что получила около сотни таких писем.
Она протянула конверт так, чтобы они смогли прочитать написанный зелёными чернилами адрес:
«Мистеру Г. Поттеру, комната 17, гостиница «У железной дороги», г. Кокворт»
Гарри потянулся, чтобы схватить письмо, но дядя Вернон шлёпнул племянника по руке. Женщина не уходила.
— Я заберу их, — сказал дядя Вернон, быстро встал и последовал за хозяйкой гостиницы.
* * *
— Может, лучше вернёмся домой, милый? — робко предложила тётя Петуния, но дядя Вернон словно не слышал. Что именно он искал, не знал никто. Дядя Вернон завёз их в глубь леса, вышел, огляделся и отрицательно покачал головой. Сел в машину, и они поехали дальше. Он повторил эти действия в центре свежевспаханного поля, на середине моста и на самом верху многоуровневого паркинга.
— У папы поехала крыша, да? — уныло спросил Дадли у тёти Петунии, когда дядя Вернон остановился у побережья, запер их в машине и скрылся из виду. Уже перевалило за полдень.
Полил дождь. Крупные капли забарабанили по крыше машины. Дадли шмыгнул носом.
— Сегодня понедельник, — сказал он матери. — Вечером покажут шоу «Великий Умберто». Я хочу куда-нибудь, где есть телевизор.
Понедельник. Это напомнило Гарри кое о чём. Если сегодня действительно понедельник — а Дадли в таких вопросах можно было доверять: он знал все дни недели благодаря телевизионным передачам, — значит, завтра, во вторник, Гарри стукнет одиннадцать. Конечно, его дни рождения нельзя было назвать весёлыми. Например, в прошлом году Дурсли подарили ему плечики для одежды и пару старых носков дяди Вернона. И тем не менее вам не каждый день исполняется одиннадцать.
Вернулся дядя Вернон. Он загадочно улыбался и нёс в руках длинный тонкий свёрток. На вопрос тёти Петунии, что он купил, дядя Вернон не ответил и прокричал:
— Я нашёл идеальное место! Давайте, выходите!
Они вылезли из машины и задрожали от холода. Дядя Вернон указывал на большую скалу посреди моря. На её вершине скособочилась самая жалкая в мире лачуга, какую только можно представить. Одно было ясно: телевизора там нет.
— Вечером обещают шторм! — радостно сообщил дядя Вернон, хлопнув в ладоши. — И этот джентльмен любезно согласился одолжить нам свою лодку.
Беззубый старикашка подковылял к ним и, неприятно ухмыляясь, указал на старую лодку с вёслами, подпрыгивавшую на свинцово-серых волнах.
— Я уже прихватил кое-какой еды, — сказал дядя Вернон. — Так что все в лодку!
В лодке было невыносимо холодно. Ледяные солёные брызги и дождь сползали за шиворот, и промозглый ветер хлестал по лицу. Казалось, прошло несколько часов, прежде чем они причалили к скале. Дядя Вернон, поскальзываясь, направился к покосившейся лачуге.
Внутри дом выглядел ещё хуже. Сильно пахло водорослями, сквозь щели в деревянных стенах гулял ветер, а сырой камин пустовал. В лачуге было только две комнаты.
Едой, которую прихватил дядя Вернон, оказались четыре пачки чипсов и столько же бананов. Он попытался разжечь камин при помощи пустых пакетиков из-под чипсов, но они только съёжились и задымились.
— Вот бы сейчас те письма, да? — весело сказал дядя Вернон.
Его настроение заметно улучшилось. Очевидно, он полагал, что никто не решится выйти в море в такой шторм, чтобы доставить письма. Гарри думал так же, хоть эта мысль крайне удручала.
Когда стемнело, разразился обещанный шторм. Высокие волны хлестали лачугу, разбиваясь о хлипкие стены; замызганные оконные стёкла дрожали под натиском свирепого ветра. Тётя Петуния нашла несколько заплесневелых одеял и соорудила Дадли постель на изъеденном молью диване. Они с дядей Верноном заняли продавленную кровать в соседней комнате, а Гарри отыскал наиболее мягкое местечко на полу и улёгся, накрывшись самым тонким и рваным одеялом.
Буря и не думала утихать. Наоборот, с каждым часом волны с ещё большим ожесточением разбивались о стены, а окна ещё более жалобно стонали. Гарри не мог уснуть. Он дрожал и ворочался, пытаясь устроиться удобнее. В животе урчало. Около полуночи разразилась гроза, заглушившая храп Дадли. Его жирная рука свесилась с края дивана, и Гарри глянул на подсвеченный циферблат часов: через десять минут ему исполнится одиннадцать. Гарри следил за движением стрелки, приближавшей этот момент, и гадал, вспомнят ли Дурсли об его дне рождения и где сейчас автор писем.
Осталось пять минут. Снаружи что-то громко затрещало. Гарри надеялся, что крыша не рухнет под натиском бури, хотя тогда, наверное, ему стало бы теплее. Четыре минуты. Может, когда они вернутся на Прайвет-Драйв, в доме будет так много писем, что Гарри удастся стащить хотя бы одно…
Три минуты. Это море так хлещется о скалу? И что это за (две минуты) страшный скрежет снаружи? Неужели скала разваливается на части?
Одна минута, и ему исполнится одиннадцать. Тридцать секунд… двадцать… десять… девять... — может, разбудить Дадли, просто чтобы позлить его? — три… две… одна…
БУМ!
Лачуга содрогнулась. Гарри резко вскочил на ноги, глядя на дверь. Снаружи кто-то стоял и стучался.