— Артём, где твой мешок с шёлком? — удивился Мусса, увидев, что я иду налегке после того, как мы снова отправились в путь, но на этот раз среди редко населённой местности с возделанными огородами в низинах и редкими серебристыми оливами на холмах. Виноградника не увидел. Люди выживали на скудной земле, не до излишеств.
Я развёл руками. Стараясь быть, как можно беспечнее, произнес:
— Кто-то присвоил во время нападения на караван. Я оставил его на земле между валунами, чтобы не мешал в сражении.
В сущности, параплан был мне уже и не нужен, мешал своим наличием, а сейчас, остаётся лишь надеяться, что хроновозмущения будут не столь уж сильными: в толще времён много чего непонятного и удивительного находили, и каждый раз находку стремились приватизировать, чтобы извлечь собственную выгоду, но безжалостное время расставляло всё по своим местам, не давало разрушительных всплесков.
— Наши не могли взять, — обеспокоено уверил он.
— Знаю. Им было не до этого.
— Найди вора и накажи. Ты же видел, кто это?!
И снова он прав. Мои телекамеры должны были запечатлеть момент изъятия параплана, но для этого я должен остановить запись реальности и потратить время на бесполезный просмотр, потому что гнаться за воришкой не стану.
— Не велика потеря, — отмахнулся я.
— Что станешь делать без шёлка? Твои планы нарушились.
— Продолжу с вами путь. Как ещё далеко до Иерусалима?
— Скоро перейдем Иордан, а там уже рукой подать. К закату дойдем. Если бы не эта задержка с нападением, то пришли бы намного раньше. Ты торопишься? Я же вижу, как ты сдерживаешь себя. Ты легок на ходу, словно джейран, привык ходить быстро, неэкономно. Караван нетороплив. Иди вперед на запад. Не жди нас. Эта дорога приведет к городу. Впрочем, зачем я говорю, ты всё знаешь.
— Я тебе мешаю?
— Нет. Ты не хочешь никому мешать. Так боги часто делают. Не вмешиваются в нашу суетную, обыденную жизнь. Они выше этого. Не хотят замечать наших страданий, смерти детей, несправедливости властителей.
— Опять ты за своё! Боги всё знают, а я тебя постоянно обо всём расспрашиваю.
— Я тоже иногда так поступаю. Когда хочу усыпить бдительность собеседника. Нужно дать ему почувствовать свою значимость, превосходство хотя бы в малом.
— И зачем мне это нужно?
— Я тоже хочу понять, зачем? Чего ты хочешь добиться? Откройся, Артём. Может быть, я тот, кто тебе нужен. Искать другого нет необходимости. Я ещё крепок. Могу послужить, стать предводителем твоей веры. Чем Моисей лучше меня?
Я с удивлением посмотрел на старика. Что обо мне навоображал?
— Мусса, всё не так как ты думаешь. Я обыкновенный человек. Люблю путешествовать по царствам, рассматривать разноликие города, храмы многочисленным богам, диковинные постройки жилых домов, разговаривать с незнакомыми людьми. Лучше расскажи о царе Соломоне. Какой он? Почему ты хочешь с ним говорить? Неужели он действительно так умен, как о нем рассказывают?
— Значит, и у вас его знают?! И пяти лет не прошло, как он взошёл на престол… Хочу убедить его вложить золото на охрану караванных путей в Аравии, чтобы разбойники, скрывающиеся в пустыне, перестали жить неправедными делами. Тогда число караванов увеличится, товаров у всех станет больше. Ты ведь тоже к нему направляешься?
— Попутно. Изначально я не собирался к нему заходить.
— Ты же говорил, что идешь в Иерусалим?
— Ну да. Я же не знал, что Соломон там.
— А где он ещё должен быть?
— В Хевроне, в Иерихоне, в Вифлееме. Мало ли где может быть? Он же безвылазно не сидит в Иерусалиме?
Мусса недоверчиво посмотрел на меня, но не стал спорить, думал о своём.
Мы вошли в низменную местность, поросшую серебристыми оливами, сикиморами, инжиром, фисташками, миндалём, акацией, тамариском, редкими кустами алоэ. Стройными рядами вдоль дороги возвышались серебристые тополя, тёмные вязы. Виднелись дубовые и пальмовые рощицы, небольшие поселения. Здесь часто пролетали крупные птицы, голуби, ястребы, от которых шарахалась мелкая живность, кормились редкие отары овец под приглядом одинокого пастуха с высоким посохом в руке.
Показалась жёлтая речка, глинистые берега заросли камышом. Упитанный далман, похожий на крота, спокойно лакомился в траве, на нас лишь покосился, но с места не тронулся. Забавная зверюшка, не боится людей, никто на него не охотится, вот он и благодушествует.
Худые верблюды, с горбами набекрень, долго и, как бы нехотя, медленно пили у брода, их желудки способны вместить до двухсот литров. Караванщики проходили вверх по течению, поднимали полы одежды, затыкая за пояс, чтобы не замочить края, жадно зачерпывали мутную воду ладонями, умывались.
Я не рискнул пить из реки, помня, что ещё в начале века, пусть и с разницей в три тысячи лет, Иордан превратился в «сточную канаву», загрязнённую отходами израильских ферм, сточными водами из Иордании и Сирии, но фляжку погрузил в воду, которая пройдёт через стенки, очистившись и заодно обеззаразившись. Из горлышка и напился.
— Это и есть знаменитый Иордан? Верблюду по колено, — я не удержался от ехидной реплики.
— Ты не видел его весной. Тогда редкий смельчак рискнет переправиться через мутную стремнину, несущую подмытые деревья с корнями, вздутые туши погибших зверей. Многие самонадеянные юноши тонули, и спасать их никто не решался, — ответил старик, набрав воды в ковшик рук, и отрешённо наблюдая, как она просачивается сквозь пальцы, оставив на ладонях белёсый глинистый налёт, который и смыл, нагнувшись. — Год на год не приходится. Бывали и такие времена, когда Нил переставал течь, в дельте превращался в скудный ручеёк, которого не хватало всем обитающим в округе утолить жажду. Голод стоял в Египте. Всё посеянное выгорело. Крокодилы в тоске разбредались по непривычной для них местности и поедали ослабевших животных, бегемоты не могли выбраться из быстро твердеющего ила. Зловоние, трупный смрад месяцами висел над страной. Было и такое, что Великая Зелень, включая устье Нила, покрывалась льдом, по которому брели отчаявшиеся люди, не зная, куда приткнуться. Народ терял веру в силу и божественную сущность фараона, который должен был следить за порядком и благополучием людей, начинались погромы, бунты. Жрецы и родственники фараона боялись выйти за пределы каменных стен. У них было всё: вода, хлеб, мёд, финики, кроме любви и веры народа.
— Но это было не при тебе?
— Нет. В очень давние времена. Сотни лет назад. Ты не веришь?
— Верю. Всё это было. Но в то, что Нил переставал течь, от тебя первого слышу. В манускриптах об этом ни единого слова, а я много прочитал. Странно. Что могло вызвать столь великую засуху?
— Боги разгневались на людей. Вот их и наказали.
— Но какая-то причина для гнева была?
— Ты считаешь, что богам нужна причина?
— Пожалуй, ты прав. Кто знает, что им взбредает в голову в каждом конкретном случае? Мусса, у тебя в караване нет лишнего халата? Я заплачу. У меня есть золото.
— Желаешь скрыть от людей своё странное одеяние? — проницательно спросил он, окидывая взглядом мой спецкостюм с многочисленными карманами. — Увы, у меня лишь ткани.
— Дай кусок любого грубого полотна. Я им обмотаюсь. Не хочу возбуждать лишние разговоры. В городе куплю халат и верну тебе полотно.
— Можешь не возвращать, ты сберег мне гораздо больше. Мы все у тебя в долгу. Есть у меня лёгкая и немаркая ткань. Перед входом в город я достану из вьюка. Пока она же тебе не нужна? Караван должен остановиться на привал. — Он взглянул на моё лицо и вдруг проницательно заметил: — Значит, мы первые, из тех, кого ты, спустившись с небес, увидел на Земле? Расскажи, Артём, я никому не проговорюсь. Я уже старый, скоро уйду из этого мира. Да мне никто и не поверит, что встретил ангела и разговаривал с ним.
Я посмотрел на впереди идущего Алима, который жадно прислушивался к нашему разговору — его шея напряжена, голова неподвижна, боялся слово пропустить, глаза выпучены, не моргнёт.
Мусса понял, придержал шаг до третьего верблюда, чтобы проводник ничего не смог разобрать — слабый горячий ветер относил наши слова в сторону.
— Мусса, я не ангел. Если пообещаешь никому не рассказывать, то так и быть, открою свою тайну. Я заурядный простой человек из будущего, которое отстоит от вашего времени на три тысячи лет. Точнее, на 3050 лет. Да, это почти вечность для любого смертного. Даже для нас это огромный срок. Но тем и ценнее пребывание в нём. По сути, для вас я ещё не родился. Кто знает, может быть, я твой очень дальний потомок. Всё человечество произошло от малочисленной группы, не более десяти особей.
Мусса долго молчал, изредка недоверчиво поглядывая на меня, на, украдкой оглядывающегося, Алима, потом спросил:
— Артём, разве это возможно, прийти из будущего, которое ещё не существует? И никто не знает, каким оно будет. Я много рассуждал об этом. В караванном пути достаточно времени, чтобы обо всём подумать.
— Ты прав. Три тысячи лет это было невозможным. Почти два века люди мечтали о перемещениях во времени. Потом перешли к практическим опытам. Долго ничего не получалось. Но сейчас мы начали посещать почти все времена прошлого, жить в них, осторожно наблюдать за происходящим в разных государствах, а потом рассказывать своим современникам о вашей жизни.
— Что в нашей жизни может быть интересного? Неужели у вас всё не так?
— Ты хочешь сказать: «То же солнце и та же вода, небосвод голубой надо мною?»
— Разве иначе?
— Всё другое. Нет, разумеется, солнце, вода и небо такое же, но города, люди сильно изменились. Не внешне, нет. Я же не сильно отличаюсь от вас? Просто знаю намного больше, умею. Вот поэтому мы, приходя к вам, ни во что не можем вмешиваться, чтобы ваша жизнь, а с нею и наша последующая, не менялась особенно сильно. Если я случайно, сам того не желая, кому-то из вас помешаю очутиться в нужном месте, он может не встретиться со своей будущей женой, не окажется предком влиятельного рода в будущем, может быть, даже моим. Существенно изменится расстановка сил.
— Ты уже вмешался. Если бы не ты, наш караван был бы разграблен, а нас убили, в лучшем случае, продали в рабство. Я знаю — треть караванов не доходит до цели. Я уже пять раз был пленником. Три раза удавалось бежать. Два раза мои друзья и родственники оплачивали выкуп.
— Да. Я нарушил наши правила, и это не понравится моим начальникам.
— Тебя убьют?
— Нет. Но отлучат от перемещений по временам.
— Ну, это не страшно. Главное — будешь жить.
— Ты прав. Я уже привык, мне нравится изредка жить в прошлом. У вас всё иное. Проще. Естественнее. Сам виноват.
— Ты не можешь сам себя судить. Предоставь это право богам.
Мы поменялись ролями, теперь уже Мусса жадно расспрашивал, а я осторожно отвечал, понимая, что на его месте не молчал бы, докопался бы до подноготной.
— Есть ли у вас разбойники, которые грабят ваши караваны?
— Разбойники есть во все времена. Изменились лишь караваны. Верблюды у нас не перевозят грузы, их разводят для собственного удовольствия, как и лошадей, устраивают скачки, игры с мячом — такой круглый предмет, который хорошо прыгает после удара. Шелка, благовония и другие товары доставляют на железных… Как тебе объяснить? Ну да. Кораблях. Наши корабли плавают не только по морям, но и ездят по земле, по специально проложенным дорогам.
— Это же, сколько дорог надо проложить?!
— Ты прав. В моём царстве до сих пор не во все селения проведены хорошие дороги. Даже оправдывающую поговорку придумали, что во всех наших бедах виноваты дураки и дороги. Но мы научились летать в кораблях над землёй. Им дороги не нужны, как и попутный ветер.
— Вам хорошо и радостно живётся там, в своём времени?
Вот он коренной вопрос, квинтэссенция бытия. Ради чего человек и живёт, рожает детей, строит дома, города, воюет с соседями, терпит рабство, надеясь на лучшее будущее.
— Мусса, человек такое состояние назвал бы счастьем. Это высшая радость, — довольство собой и жизнью. Но вся беда в том, что человек, по своей особенности, не может долго ощущать счастье и жить в абсолютном покое. Ему становится невыносимо скучно, и он начинает искать приключения, даже если они полны угроз и риска.
— Я тебя понимаю. У меня дома есть всё: жена, заботливые дети, внуки, при виде которых тает сердце от умиления, виноградник, прекрасный сад, в котором люблю работать и отдыхать, но больше двух недель спокойной жизни не выдерживаю, мне постоянно чего-то не хватает, друзья соблазняют рассказами о выгодной сделке. Я снова покупаю товар и ухожу с попутным караваном. Может быть, здесь, в пути, я, как ты говоришь, счастлив, несмотря на то, что моя жизнь постоянно подвергается опасности? Если бы ты знал, сколько удивительных людей я повстречал в дороге, разговаривал с ними. Слушал занимательные истории. Я не мог поверить, что такое возможно. Вот, и с тобой встретился. И снова мне никто не поверит. Ты не мог бы взять меня с собой в своё будущее? Я здесь своё отжил. Хочу увидеть и другой мир. Узреть рай — это моя мечта. Да и не только моя. Может быть, я смогу потом как-то рассказать о нём своим внукам.
— Был бы я ангелом или дэвом, обязательно взял бы тебя с собой. Ты мне нравишься, Мусса, — засмеялся я. — В тебе нет зашорености обывателя. Но я обыкновенный человек, без каких-либо особых полномочий. Даже не начальник. Мне никто не разрешит приводить с собой друзей. И у нас далеко не рай. Тебе там не приглянется. Очень скоро всё надоест, и скажешь: это у вас преисподняя, а не рай, запросишься домой. И будешь прав. Даже мне у вас больше по душе, нет того злодейства, что творится у нас. Миллионы людей гибнут от голода и разбоев, многие не выдерживают, ломаются духом и кончают жизнь самоубийством. Не думай о рае, его нет. Рай нужно делать на земле, вокруг себя. Всем людям вместе. Но это недостижимая мечта, даже для нас. Отдельный, редкий человек из-за особенностей своего воспитания ещё способен на пожертвование ради высшей цели, а всё общество — нет. Часто большинство неправо, поддаются эмоциям, чувствам, и берут верх своим напором, агрессией. Отсюда и многочисленные стычки соседей, войны, вселенский хаос, раздрай в умах.
Мусса иронически посмотрел на голубое знойное небо, потом, с прищуром, на меня, словно на мальчика, который учит старшего, и я вынужденно проговорил:
— Да, ты прав. Мы все разные. Нам трудно договориться о совместных действиях, каждый хочет личного обогащения. Будь ты на месте царя, о чём бы ты больше всего думал, о личной безопасности, о врагах, которые ежедневно мечтают отравить, сбросить тебя с трона, или о благополучии подданных, процветании Митанни?
Мусса задумался, понурив голову и поджав тонкие губы, едва заметные под седыми усами, ответ был очевиден: «Власть развращает абсолютно…».
продолжение следует: http://proza.ru/2012/03/15/367