В этом городе все самое первое и самое дорогое. Мини – Одесса, утопающая в зелени, благоухающая акацией и маттиолой, конфетами «барбарисками» и жареной рыбой, многонациональная старая пристань на Днестре. Нарядный парк с толпами народа, Та Самая Скамейка и танцевальная площадка, представления и смотры художественной самодеятельности в летнем театре - красавце, спортивная школа и вратарские перчатки, полуденная жара и прохладный сумрак читального зала, человек – амфибия, мушкетеры и великолепная семерка, увесистый граненый стакан и на зубах хруст виноградной косточки, плавающей у дна. А еще мультикультурный человейник – базар, котел натуральной жизни. Перекличка на пяти-шести языках. Вкус сияющей, как солнце, брынзы. И абрикос, - с нежным, как на ее щеке, пушком, и такой же веснушчатый, сладкий, теплый и чуть тронутый загаром. А аромат! А вкус! Любите ли вы абрикосы так, как люблю их я?! А еще - возможность ходить-плавать в «заграничную» Молдавию за вином, и виноградом без чьего-то разрешения, без паспорта и визы ОВИРа. Достаточно было зеленого света ее глаз. А еще…
Неповторимый и одинаковый микрокосм базара жив до сих пор. Он разросся до нескольких гектаров и по площади равен бывшему индустриальному гиганту – заводу им. Кирова, («кир-завод» по совершенно конкретной причине называло его население). Экономика была плановой, и план был даже у вытрезвителей и лечебно-трудовых профилакториев, которые возникли в 60-х. Рассказывали, что от завода, согласно разнарядке, надо было направить в ЛТП работника на лечение от алкоголизма. Начальник цеха сломал голову, - этот передовик, у этого ребенок малый, этот вообще не пьет… Уговорил непьющего, мол, езжай отдохнешь на казенных харчах, передачи обеспечим, премию выпишем, завод выручишь. А через месячишко-другой походатайствуем о досрочном. Парень согласился. Администрация честно выполнила все условия, но за шесть месяцев «лечения» в ЛТП тот втянулся. Вышел через год законченным алкашом.
Рыночный оборот базара уже давно превысил финансовые показатели завода. Средопупие городской иннервации, он торжествует и довлеет настолько, что сейчас можно говорить не о базаре в городе, а о городе в базаре. В мое время город был причиной базара, порождал его. Теперь базар – причина города, его родитель и кормилец, его оправдание. Может это и правильно. Не мое наблюдение, - чем беднее страна, тем богаче ее рынки. Бывший пупок, а сейчас - чрево Могилева, пухлое от продовольственного и тряпичного великолепия, оно смердит и благоухает, будит аппетит и вызывает отвращение. Увы, это уже не мой базар. Когда-то свой среди своих, теперь я там свой среди чужих. Как говорится, I didn't get it, учитывая даже то, что при каждом приезде в город я обязательно заглядываю туда за брынзой и фруктами.
В 10-м классе мы ходили на рынок в Молдавию. Хозяева, торгующие вином, завидя нас издалека, срочно сворачивались. Немудрено, - существовал порядок, согласно которому возле каждого бочонка стоял стограммовый граненый стаканчик-проба, тарелочка с нарезанной брынзой и пучок зелени. С видом знатока – сомелье, сняв пробу и закусив брынзой нужно, было скорчить недовольную гримасу и сделать шаг к следующей «жертве». Даже зная тебя в лицо, и что ты покупать вино не собираешься, хозяин не имел права отказать в дегустации. Это было попросту неприличным. И ходили мы туда, и соперничали в количестве стаканчиков не пьянства ради, а чтобы, как сейчас говорят, поприкалываться.
Ныне, кокетливо дыша перегаром, мимо меня летит стайка старшеклассниц. А на траверзе пивного киоска от синюшного аборигена-аватара новой могилевской генерации на волнах густого сивушного выхлопа ко мне прибивается вечный сакральный вопрос. Он адресован то ли грядущему собутыльнику, то ли насущному миллениуму – Третьим бушь?
В этом городе изменилось многое. Часто – густо неузнаваемо. И все же есть места, где до сих пор разбросаны кусочки моего сердца, фрагменты меня. Мудрые подслеповатые окна усталых домов и теплая поземка сильно постаревших тополей. Поющие терпеливые заборы и морщинистые ностальгические ладони тротуаров. Свисающие с неба, пожарные лестницы и обшарпанные карманы дворов. Звонкие школьные стены, каленые жаровни крыш и манящие инопланетные корабли-чердаки. Обмелевшая весенняя артерия «дырла» и большая новая вода, в которую, как и в старое кладбище, нельзя залечь-окунуться дважды.
Говорю себе: не капризничай,
и жалеть о не купленном поздно,
жизнь, - с базара когда, уже призрачна,
да и цены выглядят несерьезно.
Кто душою прожил, а кто теменем,
кто-то задом вперед, кто-то – грудь
подставлял. Только в землю со временем
все уйдут, не рискуя блеснуть.
Но, уверены, было! А было ли?
Ведь вертелось же веретено, -
кто-то коз разводил, кто с кобылами
гарцевал, превращая в г...
божий дар. Кто с начесом исподнее
тупо штопал, морщинок вуаль
заунывной сплетая мелодией,
в ледяную узкую сталь
взгляд сведя. Все знакомо нам, -
кто-то пылью осядет, кто - пеплом,
вспомнят карканьем хриплым и гомоном
на базаре завистливом, цепком.
Как рукИ рыбаря усталой
взмах пустой, не пойми для чего, -
вроде вдоволь всего, а все мало.
Непривычен, угрюм, колченог,
декадент и осенний трутень,
вран * седой, погремушка сфер,
неприкаян, зелО * неуютен,
недобог и недОлюцифер,
я к стеклу прижимаю оконному
лоб горячий с утробным стоном:
завершается кошкой черною
жизнь обычной белой вороны.
* - врановые, семейство ворон.
* - старослав. – «очень, весьма, чересчур»
P. S. Дорого небо, да надобен огород. Хоть так читайте, хоть задом наперед.
Базар вечен.