Иногда жаркое и солнечное, иногда прохладное и серое лето сменилось теплой солнечной осенью, с ее непременным периодом «бабьего лета», с путешествующими по миру пауками на их коврах-самолетах, называющихся паутинами. Опять для матроса каторга и маета любыми способами убрать всех этих путальщиков с судов земкаравана, бедный матрос почти не выпускал из рук веник, главный его рабочий инструмент ранней золотой осени.
В эту навигацию мы работали все перекаты снизу вверх, после подъема на новое место буксировщик сразу убегал от нас в Калач, видимо, был сильно там востребован. Да и перекаты настолько занесло песком, что на каждом мы останавливались углублять фарватер минимум на двадцать дней, поэтому навигация девяносто шестого года брала большими объемами на малом количестве труднопроходимых мест. Перекаты и плесы, к ним прилегающие, приедались одними и теми же пейзажами летней и осенней Донской природы, его хуторами и станицами, их базарами и магазинами, лугами и полями, садами и огородами, которые мы не забывали иногда проверять по ночам. Прилунные вылазки большими бригадами на мотозавозне сопровождались веселым приглушенным смехом и шутками-прибаутками, являясь чем-то, вроде ночной физзарядки с пробегом или ходьбой с грузом километров по пять-шесть. Ни столько результат, сколько просто вылазка на берег, размять ноги и плечи от постоянного сидения на судне, на железной замкнутой коробке, от ограниченной ходьбы по маршруту рубка – каюта – столовая – рубка, неформальное общение с членами экипажа, немного скрашивали рабочие процессы навигации. Жизнь текла своими чередом и вскоре, что мы совсем не заметили, как наступило начало октября и нас скоропалительно забрали обратно домой, все так же мотивируя отсутствием денежных средств на содержание такого земкаравана и отсутствием транзитных судов на участке, а, стало быть, и не было нужды в нашей работе.
Все как-то само собой плавно и быстро перетекло в двухсуточную буксировку назад, на базу, на разоружение и зимний отстой.
- Что-то в этом году совсем маловато мы поработали, я и заметить не успел, как осень пришла и скоро «белые мухи» полетят, - констатировал само собой разумеющийся факт я, когда мы сидели в рубке с Васильичем, моим механиком.
- Да, даже дизеля толком не нагрузили, разве, что вначале, - вздохнул он, - я не успел понять их действие после зимы, а предстоит по времени ремонт с демонтажем головок и притиркой клапанов, да еще по графику ремонтов у нас слип земснаряда и брандвахты в девяносто седьмом, два срока отходили.
Мы сидели тихо разговаривали о предстоящей зиме и летнем слиповании, смотрели на мелькающие унылые пейзажи берегов и каждый, наверное, между разговорами вспоминал о своем, о личном, как все быстро прилетит, пролетает мимо и мчится прочь. Я тоже вспоминал яркие моменты своей курсантской молодости, когда время, это самое пресловутое и неуловимое время, летело стремительной птицей от самого поступления до получения диплома, вспоминал…
…Муром тогда мне так и показался небольшими провинциальным городком середины двадцатого века, правда, с большой долей старины на своих улицах и проспектах. Такой же, как и все, ничем не отличающийся и ничем особо не выделяющийся, разве что тем самым «Чертовым колесом», да в некоторых местах булыжными мостовыми и буро-красного кирпича домами прошлого века. Со мной в Муром увязался парень из нашей группы, Сидоров Боря, мотивируя тем, что на противоположном берегу Оки находилась его родная деревня, и он думал, что будет по выходным домой ездить. Но не тут-то было…
- Направляем вас рабочими на изыскательскую партию к Игорю Ветрову, тоже некогда курсанту Горьковского училища. Познакомитесь, отдадите направление, через два дня в рейс, далеко вверх по Оке, - закончил свою речь седовласый кадровик, просмотрев наши направления на практику.
- Хорошо, а куда идти? – спросил я, поднимая на плечо спортивную сумку с вещами.
- Вниз, к реке, там увидите затон, ваша брандвахта двадцать третья, на ней и базируется партия…
- Наши, значит, ГРУшники? – спросил Игорь Иванович, парень лет тридцати, начальник партии.
- Да, двадцать первая группа, командир роты Малышев Владимир Петрович, - ответил я за нас обоих, Боря был неразговорчив, прямо, как мой друг Вовка Миронов, который со мной не попал в Муром.
- Ладно, сейчас шкипер покажет вашу каюту, располагайтесь, - доброжелательно ответил начальник, а шкипер повел нас по длинному коридору брандвахты…
Время полетело стремительной птицей первых глотков свободы по просторам красивой благоухающей зелеными сочными лугами пойменных берегов Оки, реки, которая несла свои прозрачные синие воды с запада на восток и там, в черте третьей столицы страны, города Горького, впадала, растворяясь, в могучий поток Волги. Время совершенно не задумывалось о завтрашнем дне, предстоящем третьем курсе обучения и хождении строем на занятия и обратно, о нудных сидениях за партой в ожидании окончания учебного дня. Оно дышало теплым июньским воздухом и солнечными лучами, легким восточным ветерком и встречными потоками бегущей вдаль реки, предстоящей самостоятельностью и финансовой независимостью. Я уже мечтал на заработанные здесь деньги купить себе магнитофон, первый в своей жизни предмет на первые свои деньги. Мечтал, думал, размышлял и мне все больше и больше нравился романтизм моей будущей профессии речника, моей будущей работы, вообще, моего будущего…
Два месяца красивого лета пролетели, как один день, отложив в моей молодой памяти несколько ярких, запомнившихся на всю оставшуюся жизнь, моментов…
- Давай переплывем на ту сторону, - лежа на крыше брандвахты и загорая, предложил Борька, умирая от скуки воскресного дня, - что мы просто тупо греем животы. Так хоть мускулы разомнем.
Дело в том, что вся изыскательская партия, исключая нас, практикантов, жила в Муроме и на выходные дни они старались на проходящей рейсовой «Ракете» уехать домой. Ракета тогда ходила по маршруту Рязань – Муром, а дальше с пересадкой можно было и до Горького добраться. Вот и оставляли они нас одних на субботу и воскресенье, выдав сухим пайком четырехкилограммовую банку сгущенного молока и два килограмма печенья. Как мы тогда объедались этим лакомством, правда, не забывая иногда запивать водой, как нам нравилась такая сладкая жизнь после курсантских однообразных завтраков и обедов, полдников и ужинов, предсказуемых по своему содержанию на неделю вперед.
- А поплыли! – быстро согласился я, зная свои силы и умение плавать.
Только знали бы мы тогда, чем все это могло нам обернуться, вряд ли бы детское, юношеское наивное «слабо» сыграло роль. А нет, не щелкнуло в мозгу, не екнуло в сердце, задор и безбашенность возобладали над разумом и расчетливостью и мы прыгнули в воду с борта брандвахты.
Заплыв на ту сторону пролетел мгновенно по водной глади, правда, сильно сбив течением нас вниз по реке, мы вылезли отдышаться на прибрежный песочек и только тогда, подняв голову, я увидел, где далековато, вверх по течению, осталась наша крыша, на которой мы недавно спокойно лежали вверх брюхом.
- Слушай, Борька, а хорошее течение, смотри, куда нас снесло. Прежде, чем плыть обратно, давай по берегу пройдемся, - предложил я напарнику по заплыву.
Борька тоже лежал рядышком на песке и не мог отдышаться, вроде бы, быстро доплыли, но эйфория улетучилась моментально, как капли воды с тела под жаром солнечных лучей. И он, посмотрев на ту сторону, сказал:
- Пошли, пока идем, дыхание восстановим, по-моему, обратно будет труднее.
И мы прошли по берегу настолько, чтобы наша брандвахта осталась внизу, будет ориентир для обратного заплыва, который впоследствии показался нам многокилометровым и многочасовым, когда посередине реки у нас кончились силы, а течение радо стараться, подхватило наши тела и понесло вниз. Брандвахта осталась уже где-то сзади, а мы не могли собраться с силами и доплыть до берега. И в тот момент, впервые в моей жизни, в голове промелькнула мысль «это конец». Я не знал, что делать, пытался сосредоточиться, читать молитвы, которых никогда не знал и… только тогда вспомнил, что на груди висит крестик, надетый мамой с напутствием на первую мою далекую самостоятельную поездку. Я схватил его левой рукой и попросил у Господа для себя хоть немного силы доплыть до берега…
Я лежал на берегу и минут сорок пытался восстановить дыхание, лихорадочно перешедшее в хрип раненого зверя, пытался понять, жив я или нет…
Больше таких заплывов никогда в жизни я не делал, хотя юношеское «слабо» в виде споров с коллегами по работе еще много раз меня провоцировало на подобные действия на реках, где я работал. Нет, с меня хватило одного раза, запомнившегося на всю оставшуюся жизнь…
…Я сидел в рубке, наблюдал пейзажи за бортом, а караван шел по большой плавной дуге, все ближе и ближе продвигаясь к дому и через несколько минут вдалеке показался «горб» Калачевского автодорожного моста…
«Вот и все, и закончилась еще одна тяжелая и поучительная навигация», подсознательно мелькнуло в моей голове. То ли еще будет впереди, страна никак не могла вылезти из кризиса, катила свое большое колесо в пропасть, глубокую темную пропасть, а мне предстояло растить и воспитывать своих маленьких сыновей и заниматься серьезно корпусными работами для подготовки к весеннему слипованию, значит, год будет без навигации и заработков. Худо, совсем худо…