Восток - дело тонкое

Светлана Васильевна Волкова
Вот никогда не знаешь, где поймаешь колесом саморез. Ну ещё куда ни шло поцарапаться на родной убитой дороге где-то под Вышним-прости-господи-Сволочком или на заунывной трассе под Лугой, где асфальт и без того весь в коллоидных рубцах и взбугоривается маленькими кратерами, точно какому-то гигантскому подземному скотине-червю захотелось почесать темя именно в той части, где ты собираешься проехать. Но чтобы раскорячиться в Арабских Эмиратах, на дороге, вылизанной и гладкой, как палестинский шёлк, - такого я и предположить не мог!
За рулём я недавно, месяца четыре. То есть ровно столько, чтобы чувствовать себя бубновым королём, если машина отлажена, натюнингована, накормлена, а пепельница вычищена, - но недостаточно, чтобы понимать хотя бы с приблизительным прищуром, что у неё там в утробе урчит и всхрапывает. Особенно в автомобиле, по возрасту годящимся мне в ровесники. Хладнокровно воспринимать ерунду спущенного колеса я тоже пока не умел, ибо столкнулся с этим впервые.
По профессии я врач-эпидемиолог, и в Эмираты меня занесло священной миссией «Врачи без границ». Годовой контракт, как объясняли мне в офисе, следует воспринимать как почти что курортный отдых, потому что страна, в отличие от тех, где я работал раньше - Уганде, Буркина Фасо, Бутане и Лаосе, - и правда, цивилизованная донельзя. Но без автомобиля никак. Когда я выбирал коня на рынке подержанных автомобилей в Эд-Джуманият (рынок - в прямом смысле, так как рядом совершенно спокойно продавали верблюдов и новые унитазы), я долго бродил меж рядами стареньких фольксвагенов, ситроенов и фиатов, пока не наткнулся на встрёпанную Самару-Ладу, не весть какого лохматого года выпуска. Она стояла, кокетливо отставив переднее колесо, точно ножку в какой-нибудь балетной позиции, и на её пыльном жёлтом капоте пальцем были написаны два арабских слова. Я подумал, может быть это означает «Помой меня», но переводчик Мустафа лишь хмыкнул и, покачав головой, сказал, что это местная непереводимая игра слов. Я заглянул внутрь. На зеркале висели - нет, не чётки, что качаются здесь на каждом автомобиле, независимо от модели и стоимости, - там висела деревянная птичка с распахнутыми веерными крыльями, какие делают кустари-умельцы в Архангельске. И я уже не сомневался, что нашёл свою девочку.

Она, однако, оказалась капризной. Но добрые коричневые руки Али, брата Мустафы, привели мою Самарочку в хорошую физическую форму, а сам я вычистил салон до такого блеска, что хоть живи там. А бегала она, и правда, хорошо.

И вот стоим мы на раскалённом асфальте дороги на Эль-Куз, мимо проносятся майбахи и ламборджини с упитанными арабами внутри, белые коневозки с выглядывающими из них точёными головами породистых лошадей, кабриолеты с развесёлой светской молодёжью, и никто, ну абсолютно никто не останавливается. Несколько раз по обочине протрусили верблюды с тощими, запакованными в белые простыни, как в саван, погонщиками на спинах. Верблюды косили черносливовыми глазами в сторону мигающей аварийными сигналами Самарочки, тяжело вздыхали, сочувствуя моей беде, и, сплюнув себе под узловатые ноги, удалялись прочь.
Минут через десять остановился парнишка на трёхколёсном драндулете, похожим на индийский тук-тук. Жестами мы объяснились, что беда-беда, а домкрата у меня нету-нету. Хотя запаска и была. Парнишка пожал плечами и поехал дальше.
Что делать? Не было ни инструментов, ни хотя бы приблизительного понимания, какие действия надобно творить. К слову скажу, что мобильник у меня, конечно, имелся, но все, кто мог помочь в таких случаях, находились в Абу-Даби, километрах в сорока отсюда, а телефон местной полиции набирать отчего-то не хотелось.

Я открыл капот, как блондинка из анекдота, посмотрел на серые прокопчённые щупальца-провода. Мотор, казалось, вздохнул, плюнув мне в лицо пыльной пудрой.
Солнце жарило немилосердно, воздух плавился метрах в пяти от меня, искажая всё вокруг, и одинокие машины виделись мне, как сквозь волнистую слюду. Футболка прилипла к телу, а мозг отказывался выдавать нагора хоть какое-нибудь внятное решение проблемы. Единственное, что я смог сделать - это позвонить в больницу и предупредить, что задержусь.
Вспомнилась Родина. Именно так - с большой буквы. Эх стоять бы сейчас под мелким холодным дождичком где-нибудь на дороге в Краснокакашинск… Поднимаешь руку, и первый проезжающий мужичок на жигулях останавливается, вылезает, хлопнув дверцей, подходит вразвалочку и говорит: «Ну что, брат, на болт наступил?» А ты киваешь ему в ответ, счастливый.  Потом достаёшь из багажника запаску, присаживаешься вместе с мужичком у колеса. «Новичок?» - спрашивает он. Ты киваешь, и совсем не стыдно, что не знаешь, как тут чего делать, ведь и этот просмолённый Серёга или Витя тоже был когда-то таким же салагой, как и ты.
- Ну что, брат, на болт наступил? - раздался рядом со мной высокий голос.
От неожиданности я дёрнулся, больно стукнувшись головой о крышку капота, и даже не сразу сообразил, что слышу чистую русскую речь. Рядом с Самарочкой стоял, пульсируя аварийкой, серебристый мерседес, а из-за спущенного стекла выглядывала девушка в голубом хиджабе.
От растерянности я лишь кивнул, успев подумать, что в этой пустыне на солнцепёке я словил энциклопедичную галлюцинацию.
Девушка вышла из машины. Легкий порыв ветра от проехавшего мимо грузовика надул её светлый балахон до пят, подобно парусу.
- Запаска есть? - спросила она, засучивая рукава и оголяя точёные запястья в браслетах.
Я пришёл в себя.
- Откуда вы знаете, что я русский?
- Я земляков за милю чую, - девушка засмеялась, и смех её показался таким родным.
- Из Питера.
- Новичок? - она подняла чёрную бровь, и карие глаза заискрились.
Я кивнул.
- А зачем капот открыл? Что-то с двигателем?
Смутившись, я захлопнул крышку.
- Ничего страшного, с кем не бывает! Я тоже поначалу на трассе загорала, только никто не останавливался.
- Неужели красивой девушке никто не хотел помочь? - удивился я.
- Боялись. А вдруг потом в суд подам, что приставали? Тут Восток, брат, дело тонкое.
Она присела у спущенного колеса, и балахон обрисовал изгиб её тонкой фигуры.
- Доставай запаску. Делов - минут на десять!
Она подошла к мерседесу, вынула из багажника инструменты и домкрат, подала мне.
- Я сама всё сделаю, отойди.
- Ну уж, домкрат - дело мужское! - начал было я, но она посмотрела на меня таким серьёзным взглядом, что я осёкся.
- Если не отойдёшь - уеду! Не шучу.
Да! Восток - дело тонкое. Я, правда, ещё раза три делал потуги помочь ей что-то подержать, на что-то надавить, и запоздалый мой стыд паршиво царапнул горло наждаком. Но девушка упрямо гнала меня прочь, и, убедившись в своей собственной никчемности, я отошёл в сторону и любовался её ладными движениями. Там, под балахоном, она, должно быть, была красивой. Невероятно красивой, а иначе и быть не могло. Я смотрел на то, как ткань обтянула острое колено, как обозначила грудь, когда она закручивала болт, и думал о великой несправедливости мира. Вот я, здоровый мужик, не альфонс, не дебил, стою и наблюдаю, как хрупкое создание, цветок султанского гарема, меняет мне колесо. А, может, у них так принято здесь?
- Ну всё, - она выпрямилась и улыбнулась мне.
- Как зовут тебя, красавица? - спросил я.
- Люба. По-местному - Латифа.
Она впрыгнула в мерседес и помахала мне рукой.
- Поеду, а то муж осерчает. Наверное, уже спохватился.
Девушка завела двигатель и подняла стекло.
- Откуда ж ты будешь, Люба-Латифа?
Она засмеялась - переливчато, как колокольчик.
- Из Самары.
И умчалась прочь, оставив после себя лишь облако пыли.
Вот так. А говорят, чудес не бывает. Мою Самарочку спасла самарочка…
Где ж ты сейчас, тонкая-звонкая? Знает ли твой муж-падишах, каким сокровищем обладает? Хочется верить, что знает, и ты счастлива в этой жаркой стране. Наверное, счастлива, ведь тебе ли знать, что Восток - дело тонкое.