Любимое дитя Бога

Анна Маякова
     Господин Миллер, привлекательный  мужчина средних лет с круглым лицом и властным взглядом узких черных глаз, бывший военный пилот, а теперь вице-президент Республики Молуку-Селатан в изгнании, не был главой делегации, поскольку сопровождал супругу президента,  престарелую даму благородного вида, одетую  в блестящее сари. Леонид N., организовавший визит, не оплошал: был эскорт из нескольких автомобилей и сопровождавшие его машины ГАИ, была забронирована гостиница «Президент -отель»,  для охраны были наняты бравые ребята «секьюрити». Множество журналистов присутствовало на пресс-конференции.

     Дину, переводчика, милую даму лет сорока с обезоруживающе наивным взглядом голубых глаз,   зачем-то попросили переодеться в национальное сари, в котором она чувствовала себя неловко. Переводить было трудно. Супруга президента, в силу своего возраста, шамкала, говорила тихо - ничего нельзя было ни услышать, ни понять. Только то, что Дина была, что называется, «в материале» и работала пару месяцев назад с господином Миллером, спасло ее от неминуемого позора. 

     На следующей день у делегации был запланирован визит в Государственную Думу, но супруга президента неважно себя чувствовала после перелета и осталась в отеле, к скрытой радости Дины. В Госдуме Миллера принимал в своем кабинете на пятом этаже моложавый мужчина приятной наружности с манерами бывшего комсомольского работника, назвавшийся  Константином Елагиным.  Миллер взглянул на него, пожал протянутую руку, неторопливо, с достоинством лидера,не «снимая» улыбки с лица,  изложил известные факты: отделение в 1950 году от мусульманской Индонезии   Южно-Молукских островов,  где основная масса жителей исповедовала православие, само провозглашение независимой республики Молуку-Селатан,  последовавшая вскоре интервенция индонезийских войск, убийство законно избранного президента и вынужденная иммиграция правительства в бывшую метрополию – Нидерланды.

     По мере того, как он рассказывал о борьбе правительства в изгнании за восстановление республики, о своих личных успехах в ООН, голос его окреп, и просьбу о поддержке и помощи, адресованную правительству России, крупнейшей православной державы, он уже произнес словно выступал на митинге. Чиновник внимательно слушал, делая пометки "Паркером" с золотым пером в блокноте, задал много вопросов, а в конце встречи пообещал доложить о визите вице-президента и его просьбе Комитету по международным делам.

     Чувствовалось, что ему очень хотелось помочь молуканским патриотам в их справедливой борьбе, и будь это в советское время, когда наша страна оказывали щедрую братскую помощь другим народам в борьбе за самоопределение, чиновник, не дрогнув, послал бы умирать русских парней за великое дело молуканской революции, как бывало не раз. Но времена изменились, пришла перестройка, и кроме туманных обещаний Миллер не получил ничего.

     По пути в гостиницу Миллер молчал,о чем-то думая. Когда машина подкатила к входу и величественный швейцар с поклонном открыл дверцу, он подчеркнуто вежливо пригласил Дину в свой  президентский номер, где стал настойчиво выспрашивать ее мнение о визите, о чиновнике как о человеке, о ее личных впечатлениях. Переводчица, чистая душа, не подозревая подвоха, все, как ей думалось, ему и выложила. Тогда Миллер встал: «Вы знаете, какой вид открывается с моего балкона?»  - спросил он тихо и сделал приглашающий жест рукой.

     Они вышли  – вид действительно был потрясающий: майское солнце золотило кремлевские купола справа, внизу блестела Москва-река, слева, на другом берегу виднелась большая стройка – это шло воссоздание Храма Христа Спасителя, разрушенного Советами. «Ах, какая красота!» – восторженно воскликнула Дина. Но Миллер не разделил ее восторга, строго сказав: «Мадам, в штабном номере есть все необходимое. Идите туда и изложите  сказанное мне на бумаге». Тон был таков, что Дина, оторопев, немедленно повиновалась словно школьница.

     В штабном номере, небольшой комнате на двоих, она, сев за стол, склонилась над бумагой   с логотипом «Президент-отель» и, покусав в задумчивости ручку, стала писать. «27 мая с.г. состоялся визит в Государственную Думу, где господина Миллера  принимал депутат Константин Ела…» И тут, несмотря на свою не проходящую с годами  наивность,уже похожую на глупость,  сработал инстинкт самосохранения. « Что же ты делаешь? – ужаснулась Дина.– Пишешь разведсообщение о российском парламентарии? Да это же вербовка, понимаешь?  Это же путь без возврата!» Дрожа от возбуждения, она  схватила телефонную трубку и набрала номер Миллера. «Господин Миллер! Я вам все сказала в личной беседе и писать ничего не буду! Мое решение окончательное!» «Не стоит так волноваться, - раздался на другом конце провода невозмутимый бархатный голос. – Можно и не писать. Обедать будем в отеле в два часа. Отдыхайте».

     На второй день Миллеру предстоял  визит к Павлу Бородину, в то время возглавлявшему Управление делами Президента Ельцина. Конечной целью вице-президента было найти подходы к Ельцину, и Павел Бородин, в силу своей должности и расположения к нему Президента, казался для этого вполне подходящим кандидатом. Он принял молуканца в своем скромно обставленном кабинете на Старой площади. Все в нем -  крепкое рукопожатие, улыбка, осветившая его русское симпатичное лицо при встрече -  излучало доброжелательность. Если бы Дина не работала несколько  лет в иностранном посольстве, она  сказала бы, что Бородин излучал искреннюю доброжелательность.

     Миллер вновь в тех же выражениях изложил суть дела  и попросил оказать поддержку и помощь молуканскому народу, исповедующему православие, в его справедливой борьбе за независимость. Управделами сочувственно кивал, его светлые глаза выражали полное понимание. Он обещал при первом удобном случае доложить президенту о Тиморе, о борьбе правительства в изгнании за восстановление Республики и передать подарок от господина Миллера. Это был необыкновенной красоты меч, рукоятка которого была инкрустирована драгоценными камнями – рубинами, сапфирами, изумрудами. Дина как-то видела подобный в Грановитой палате Кремля. Допив поданный секретарем чай,  гости поднялись, чтобы попрощаться. Бородин не жал руку изо всех сил, как другие  функционеры, его пожатие было теплым и даже нежным, так показалось переводчице.Он сделал Дине комплимент: «Вы замечательно переводили». «Школа МГИМО» - похвалилась та, не удержавшись.

     МГИМО-вская гордыня так въелась Дине в кровь, что до сих пор дает о себе знать. Зачем сказала? Чтобы дать понять, что они "одной крови"? Что обслуживают высокую номенклатуру? Что пользуются привилегиями? Само собой разумеется, переводчик  уровнем ниже, но тем не менее. Ей приятно было так думать, и образ симпатяги Павла Бородина еще долго стоял у нее перед глазами.

     По прошествии многих лет Дине  смешно вспоминать об этом. Как наивна она была, как не искушена в тайнах большой политики, из-за чего чуть  было не попала в сети иностранной разведки.  С Миллером,щедро вознаградившим  ее за работу, они расстались по-доброму, но никогда больше не встречались. Дина иногда вспоминала его -  красивого сильного человека с узкими непроницаемыми глазами, давно и навсегда покинувшего свою далекую родину. Она  жила своей жизнью, много работала, путешествовала, менялась по мере того, как уходили в прошлое советские лозунги и установки, как менялась страна. Переводчик - профессия зависимая, но теперь Дине нет никакого дела  до партийной номенклатуры, до людей, ее обслуживающих,ни до "новой элиты". Обретя свободу и веру, путь к которой был долог и не прост,она думает о себе иначе. Она - любимое дитя Бога, живущее  под солнцем, которое светит всем, наивным и не искушенным в том числе.