53.
Арабский бес, скакун известный,
Горяч донельзя, рвёт удила,
Ему же стойло, как тюрьма.
Пускай одесские просторы,
Хоть не сибирские пределы,
Деревня лучше, чем острог.
Но я не сдамся и в деревне –
По мне тотчас, как я приеду,
Простор Парнаса подавай!
Я встретил деву молодую,
В делах невинную, простую,
Одобрил выбор Аполлон.
Она, как пчёлка золотая,
Как ветерок, ко мне летая,
Несла волшебница моя
Покой души и настроенья,
И поцелуи вдохновенья,
Чтоб я не бегал от него,
Всегда надеждами богатый
По разуменью, не из платы
И строки светлые писал,
Под светлый кров уединенья,
На честный пир воображенья
Свою подругу призывал,
По зову Муза прилетала,
Со мною радости делила
И там – лишения мои...
Решили мы привал устроить,
Когда с землёй прощалось солнце,
Бросая хладные лучи.
Потом уснул, и сон приснился,
И я во сне себя увидел,
Что стало – чур! – не по себе.
А тот сидел меня напротив
Как будто в зеркале родился
И только вышел из стекла,
Собой довольный и счастливый,
Не хуже графа Воронцова
В богатом фраке, в орденах...
Сон (поэма в поэме)
Я (гордо):
... Теперь делиться мне восторгом
И унижать постыдным торгом
Мне музу сладостных даров?
Я, как любовник суеверный,
Хранил от черни лицемерной
Дары той девы молодой.
Она в беде меня не бросит,
Придёт по зову и без зова,
И я останусь верным ей.
Я благодарен ей безмерно
И в одиночестве страдаю,
Когда её подолгу нет.
Пусть говорят, что заменила
Мне слава тайную отраду
Моих мечтаний. Ерунда!
Блажен, кто про себя скрывает
Свои высокие творенья
И от людей, как от могил,
Не ждёт за мысли воздаянья.
Кто, тёрном славы не увитый,
Среди людей и тот блажен,
Когда в молчании творил,
И потому был неизвестный,
Когда и братьями забытый,
Без слов, как пыль, покинул свет.
Он (поучая):
Итак, напрасные надежды
При жизни что-нибудь добиться:
Как был, так будешь не у дел.
И это станется по смерти:
Кто был под солнцем неизвестным,
Тот неизвестным ляжет в гроб...
А будет слава у поэта,
Так будут деньги, уваженье,
Как говорится, и почёт.
Я (уверенно):
К чему мне слава? Что решает?
Затмит гонения невежды?
Иль восхищение глупца?
Когда живой, столбцы в газетах
И лесть, и скука, и подагра,
По смерти – плохонький портрет?
Найти читателей достойных
Своим душевным содержаньем
Поэт желает по плечу.
Он (с сожаленьем):
Глупец, глупец, пусты мечтанья,
Поток возвышенных речений
Твои слова и – ничего...
И что в тебе находят люди?
Зачем они к тебе стремятся,
А после ропщут на тебя?
Я (гневно и предостерегающе):
Милейший сударь, что за грубость?!
Вы будьте вежливы со мною,
А пистолеты уж при мне...
Он (сверкнув глазами):
Прошу прощенья, извините.
Не думал, мелочность приличий
Тебя заденет… или Вас...
Я (требовательно):
Но, тем не менее, извольте,
Когда придумано не мною
Приличья эти соблюдать.
Он (покорно):
Конечно, сударь мой, конечно,
Я признаю свою ошибку.
Зачем два раза объяснять?
Но в двух словах хочу заметить,
Поэта к богу причисляют,
Поскольку властью наделён!
Я (возмущаясь):
Да будет Вам, чего несёте?
Какую чушь мне рассказали...
Прошу сейчас же объяснить.
Он (про себя, раздражённо):
Люблю поэтов хладнокровных –
Те в горечь дней не раскисают,
И этот... видно, не раскис.
А, может, кажется умело, –
Умело слоги сочиняет
И носит маску на лице?!
(вслух, поучая):
Когда казнит, когда венчает,
Мне говорят, поэт умелый.
Злодеев громом вечных стрел
В потомстве дальнем поражает;
Свою любовницу возносит;
Героев утешает он.
Ему хвала, как звон докучный,
Но сердце женщин славы просит:
Приятна лесть Анакреона
Для их изысканных ушей;
Дороже лавров Геликона,
Оригинального таланта
Златые кольца на руках.
Я (удивлённо):
Но разве так сейчас под солнцем?!
Он (утвердительно про себя):
Увы, всё так и длилось долго,
И будет дальше без тебя...
(вслух):
А с этим Вы столкнулись сами
В Одессе юной, деловитой,
На посиделках здешних дам...
Я (сокрушённо):
Да, да, всё так... как это грустно...
А как же верная подруга
Что мне жена, стихам же мать?
Он (про себя, досадуя):
Люблю поэтов! Что за странность?!
Найдёшь другую, их же – пропасть!
О чём печалиться нашёл?!
(вслух, меланхолично):
В доспехах юности безумной,
Одни средь бури жизни шумной,
Искали взгляды красоты.
Самолюбивые мечтанья!
Глаза прелестные читали
Нутро с улыбкою любви;
Уста волшебные шептали,
То на балу, то на прогулке
Те звуки сладкие для Вас...
Я (виновато):
Хочу признаться, это было,
И от того сейчас мне стыдно,
Как часто Музу забывал...
Но полно! В жертву той свободе
Любезный баловень природы
Уже к ногам не принесёт
Свои мечты...
Он (ликуя):
Теперь в пустыне –
Такая суть любой деревни –
Затянет ряской Вашу жизнь.
Стон лиры больше не коснётся,
И не слетятся уж камены,
В предел потерянной души.
А между сном воображенье
И признак бога, вдохновенье,
Вам станут чужды и смешны...
Когда с пером, в уединенье
Придёт на память Вам невольно
С чужих внушений некий стих,
То блёкло вспыхнете лучиной,
Вздохнёте с грустью и печалью:
«Мне стыдно идолов своих...
К тому ль, упорствуя, стремился?
Зачем страдал все эти годы
И унижал свой гордый ум?
Зачем я жил, читал и думал,
Писал с надеждой о народе,
Кого восторгом чистых дум
Боготворить не устыдился?»
Взгляните мне в глаза, без страха:
Кто Вы сегодня, кто же я?
Я (гневно и торжественно):
Но всё не так, клянусь собакой!
Своей судьбой без всякой маски
Пред небом искренно горжусь!
Он (заискивая):
Мне говорят, Ваш гнев приятен.
Таков поэт, и в том пикантность,
И любопытных тянет мух.
Причины мелких огорчений
Мне знать нельзя; но исключений
Для визави ужели нет?
Ужели ни одна особа,
Когда бывает так радушна,
Не стоит пламенных страстей,
И глупых песен не присвоит,
Трофей победы не возложит
Всесильной красоте своей?
Для Вас стишки одна забава,
Но разгласить успела слава
Везде приятнейшую весть:
Поэма, видимо, готова,
Осталось только два-три слова,
И надо Вам на миг присесть.
Дух новых умственных занятий
Уже встревожил всю отчизну
И докатился до царя.
Итак, решайте! Будет слово,
Как Вы расстанетесь с поэмой?
Назначьте сами цену ей,
Коль Вы, поэт, достойны денег,
Хороших денег, не стесняйтесь –
Вы заслужили гонорар.
А то ходили тут угрюмы
И одиноки, будто туча,
Когда в кармане ни гроша.
Сейчас стишки средь муз и граций
Рублями быстро мы заменим,
Листочки Ваши, чудеса,
Как плод бессонных размышлений,
Мы в пук наличных ассигнаций
На этом месте превратим.
Я (устало, в третьем лице):
Меня простите, но жестоко
Сейчас поэта сон тревожить –
Тревожить сердца тяжкий сон.
Пусть спит. Какое дело свету,
Как ныне можется поэту,
И как былое лечит он?
Он всем чужой, и то не скроешь.
Поможет образ незабвенный
Себя в деревне обрести?
Он (радостно):
Так знали Вы любви блаженство?
Тоскою долгою ранимы,
Сухим листом к зиме гонимы,
Таили слёзы в тишине?
Где та была, которой очи,
Тепло одну ли, две ли ночи,
Смеялись Вам, как небеса?
Приют любви, он вечно полный
Прохлады сумрачной и влажной,
Там никогда стесненных волн
Не умолкает гул протяжный,
И каждый, веруя в удачу,
Наивно милостыни ждёт.
Я (устало):
И что же? Стон любви докучный,
А, наперёд, слова признаний
Предстали лепетом одним.
Я всё приму без содроганья,
Свои страданья и разлуки,
Что мне судьбою вручены.
Но отступать? Того не знаю,
Писать стихи – забава дней.
Уже давно всё решено...
Но дева с горделивым видом,
Не глядя, странному поэту
Могла бы юность оживить,
И сны поэзии бывалой
Да и надежды неприкрытой
Толпою снова возмутить?!
Она одна бы разумела,
Одна бы в сердце пламенела
Лампадой чистою любви!
Увы, напрасные желанья,
Когда отвергла заклинанья –
Стихи неясные мои;
Когда душевных излияний,
И поэтических молений,
Как божеству, не нужно ей.
Он (загадочно):
Итак, любовью утомлённый,
И Музой пришлой увлечённый,
Смущённый лепетом молвы,
От Вашей лиры вдохновенной
И от самих стихотворений
Вы отреклись. Какой герой!
Теперь, оставив шумный праздник
И муз, и ветреную моду,
Что избираете себе?
Я (гордо, непреклонно):
Я избираю лишь свободу,
Что для меня праматерь мира
И тайный гений красоты!
Он (одобрительно, довольный):
Отличный выбор Вас достойный,
Что достигает лишь упорный:
Прекрасно! Вот же вам совет;
Внемлите истине полезной:
Наш век — торгаш; в сей век железный
Без денег и свободы нет.
Что слава? — Яркая заплата,
Когда нам нужно только злата:
Копите злато до конца!
В ответ предвижу возраженье,
Коль дорожите Вы твореньем.
Пока на пламени труда
Кипит, бурлит воображенье,
Растёт, как завязь, сочиненье,
Вы, по натуре, великан.
Но вот когда оно застынет
И примет формы, очертанья,
То Вы, по сути, лилипут...
Толпа лишь любит обмануться,
Поэт же любит гонорар,
Что независимость приносит,
Авторитет приумножает
Да избавляет от долгов.
Как говорится, vade mecum,
Со мной пойдёмте к той свободе,
И не узнаете нужды.
Я (растерянно):
Как не крути расположенье
Планет на карте Зодиака,
Отчасти, бестия, ты прав...
Когда дышу, я размышляю,
Когда пишу, я независим –
Лишь от меня зависит труд.
Но только этот труд закончу,
Как начинаются мученья,
И, словно зуб, душа болит.
Что делать с Музой, коль осталась?
Что делать дальше мне с твореньем?
Куда же сбыть? Кому отдать?
Он (сочувствуя):
Кому отдать?! Грустить не стоит.
Отдайте рукопись любимой,
Коль Вы писали для неё?
Улыбка уст, улыбка взоров...
Какие ножки! Как танцуют?!
И там другое, при луне...
Любая женщина – измена.
Верней, изменчивость желаний,
Непостоянство от вина.
Я (взглянул на него с презрением):
Вина любви, прошу заметить,
А не злорадствовать усердно
И женщин всуе поносить.
Он (просительно):
Увы и ах! Перестарался,
Язык не ведает речений –
Сосуд дырявый, голова.
Меня простите, замечтался.
Что нужно нашему поэту?
Потребно деньги получить.
Уж коли честь не продаётся,
Не продается вдохновенье,
То можно рукопись продать.
Чего же медлить? Тут заходят,
Интересуются моментом
Нетерпеливые чтецы;
Вкруг лавки журналисты бродят
И что-то пишут на листочках,
За ними – тощие певцы.
Меня всё это развлекает,
И признаюсь – от Вашей лиры
Предвижу много я добра.
Я (требовательно):
В молчанье золото таится,
Как в Древнем Риме говорили,
И потому прошу, молчи!
Я буду краток, vade retro,
Беги меня, оставь в покое
И не являйся больше мне!
Мой визави, прости, по слову,
С тобой поддерживать беседу,
Как обращаться к мертвецу.
Он (язвительно):
Смотрю, лисиц запрячь решили?
Ой, не смешите... Как вульгарно!
С какой же стати мне молчать?!
Ведь надо Вам читать газеты,
Ходить в театр, одеваться,
Но, прежде, кушать каждый день.
Я (огорчённо):
Зачем меня ты искушаешь?
Зачем мою волнуешь душу?
Знать, на земле святого нет,
И всё за деньги продаётся?
И лишь от случая зависит,
Кто сумму выше назовёт?
Как это мерзко! Гадко, гадко...
Как это пошло, хоть стреляйся,
Когда талант, и тот – товар,
И, значит, я – вот откровенье! -
Товар такой же? Как прискорбно...
Что говорить, железный век.
Я понял ныне аксиомы:
Храни слова и деньги мудро,
И трать их с пользой, на дела;
Ты не лишай свой год весны,
Она пусть время украшает,
А сам людей не обижай;
Делись талантом и карманом,
Вставай за честь своей Отчизны
И поднимай народ с колен;
Ты делай то, что сам умеешь
И на чужое не старайся,
Себя в обиду не давай.
Он (окружает меня со всех сторон своими копиями, словно забором, а сам ложится предо мной и говорит, самоуверенно поучая):
Смешно хранить, чего не видишь,
И, видно, деньги Вас боятся
Коль осчастливить не спешат?!
Всё это вздор, что говорите, -
Слова, конечно, не побои,
Но бьют сильнее кулаков.
Себя, поэт, избили сами,
Свой дух затюкали словами,
Пора Вас в чувство приводить.
Я (гордо):
Я вол, желающий трудиться,
И приводить меня не надо...
Он (насмешливо):
Но у вола хозяин есть?!
И я добавлю здесь с пристрастьем,
Что трудовой на чернь походит,
По мне – так сразу золотой!
Я (защищаясь):
Что ты сказал, то улетает,
Что написал, то остаётся...
Он (язвительно):
И остаётся лишь продать...
Я (разбитый и подавленный):
Зачем так грубо ... Это пасквиль
На всех людей, кто ценит совесть
И подчиняется труду.
Моё терпенье на исходе,
Свяжи язык верёвкой крепкой,
Иначе свяжет он тебя.
Прошу, молчи, болтун известный...
Он (философски рассуждая):
И где найти в степи верёвку,
Связать чтоб собственный язык?
Ах, эта молодость рассудка,
Когда горячность возражений
Теряет время наблюдать.
Все притворяются умильно,
И каждый роль свою играет,
Стремясь других переиграть.
А если он и выйдет в дамки,
То, подожди, себя покажет,
Согнёшься вдвое перед ним,
Хотя недавно были ровня,
Но тут случайно фарт случился
И всё расставил по местам,
Что остаётся удивляться.
Как написал Шекспир когда-то,
Один театр вся жизнь людей.
Но англичанин здесь ошибся,
Другие ценности сегодня,
И надо к сведенью принять.
Отсюда жизнь – как распродажа:
Всё продаётся, продаётся:
Не жизнь, а рынок наших дней.
То не становится секретом
Как под луной, так и под солнцем,
Везде – со всех земных сторон.
Как всякий мелкий неудачник,
Стремитесь сами безуспешно,
Поставить творчество на банк…
Я (решительно):
Не смей, блудливый проходимец,
Терзать минутные желанья
И лишний раз меня терзать!
Сейчас, не ведая границы,
Меня желая одурачить,
Ты врёшь в глаза и за глаза.
Он (повторяет):
Помилуй, друг, зачем дурачить?
Зачем друзей тиранить ложью?
Правдивей правды говорю.
Я говорю, к чему стремится
Вся Ваша гневная натура:
Из грязи встать и белым быть!
Я (с прежней горячностью):
Кто ты такой? ; Не смей касаться
Болящих мест души гонимой
И почему разлёгся здесь
С прямым лицом, пустынным взглядом
И окружил меня забором,
Чтоб оглянуться я не смел?
Увы, напрасны все старанья,
Твою науку не приемлю
И остаюсь самим собой.
Прочь убирайся, ты, скотина!
Так я с такой поганой рожей
В сортире рядом бы не сел...
Я (вынимаю два пистолета)...
Он (притворно, испуганно лепечет):
Постой, постой же ты, безумец!
Ты присмотрись, ведь я не заяц.
Я весь такой же, как и ты!
Скажу я более...
Я (горячо, нервно):
Не стоит.
Мы ж договорились, иль забылось.
Напомню, мне не надо «ты»?
Ты предлагаешь мне сегодня
Встать на колени и смириться,
И паруса отдать судьбе?
Он (удивлённо):
Я предлагаю только мудрость,
Она читается по виду,
По напряжённому челу...
Я (устало):
А надо мудрым быть не с виду,
По существу своих поступков
И по следам открытых слов.
Словами кожу не срывают,
Словами душу убивают,
И человек ложится в гроб.
Словами море не марают,
Словами дружбу укрепляют,
На подвиг армии ведут.
(вздыхаю):
Словами делают тревогу,
Жизнь человека невозможной
И угнетают каждый миг,
Что лучше было бы скончаться,
Чем жить так, будто на вулкане,
Не зная то, когда взлетишь...
Он (примирительно):
Смотрите, минула тревога,
И ночь на землю опустилась,
И сну природа предалась.
Средь вечных звёзд летают ведьмы,
А по земле шагают тени...
Часы уже двенадцать бьют.
Я (устало):
Часов удары только ранят,
Удар последний убивает,
Рукой стирая все миры,
И умножает тем тревогу,
Что в сердце горестном гнездится,
Свою иллюзию создав,
Как будто этот мрак покинул
И вышел к солнцу, на свободу.
Он (злоязычно):
Ты вышел к солнцу? Хорошо!
И вот с иллюзией расставшись,
Как узник Байроном воспетый,
Вздохнул и кинул мрак тюрьмы.
Но из одной тюрьмы в другую,
Ты угодил, не разобравшись, –
В тюрьму расчёта и нужды.
Ты каждый день желаешь денег;
Когда же все к тому стремятся,
То это глупо отрицать.
А к Воронцову ты ревнуешь,
Его от зависти кусаешь
Ты знаешь сам, что это так.
Ведь он успешный, хоть вельможа,
В его руках горит работа...
Твоя любимая мозоль?!
Я (взбешённый):
Не смей, кричат слова и голос,
И сам скорее убирайся!
Он (поднимается, встаёт на ноги):
Не то мне пустишь пулю в лоб?
Стреляй, стреляй без сожаленья:
Рука не дрогнет, глаз нацелит.
Успел же многих подстрелить!
Я смерть приму. Чего ты медлишь?
Меня в слезах ты не увидишь,
И пред тобой ничуть не дрогну.
Наш бонвиван, болван известный,
Он не поэт, маратель жалкий,
И не бретёр – всего болтун!
А Воронцов пусть спит спокойно
И умножает превосходство:
Тебя за пояс он заткнёт!
Ведь он умеет делать деньги
Из вас двоих – талант полезный! –
И этим дорог он стране.
Ты ж, эгоист, того не знаешь
И лишь себя любить умеешь,
Своё достоинство храня.
Я (в отчаянии):
Не смей, не смей, не смей, болезный!
Он (зло, не слыша меня и не слушая):
А что ты сделаешь, курчавый?
Тебя бояться? Не смеши!
Они в Одессе не шутили
И не в бирюльки там играли –
Служили честно каждый день:
Одни час службы исполняли,
Другие торги наводили,
Лишь ты один баклуши бил,
Писал никчемные безделки
Да от безделья волочился
И совращал замужних дам.
И поделом, тебя случилось
С позором выслать из Одессы
За то, что страстью воспылал,
Что посягнул ты на святое,
Когда в безумии решился
Чужое счастье осквернить...
(Я не выдерживаю, стреляю...Наступают мрак и тишина, и в тишине раздаётся его голос):
Остановись, очнись несчастный,
Пойми премудрой головою,
Ты не меня, себя убил...