Глава 2.8. Возвращение домой.
В аэропорту Ирина почувствовала какое-то странное облегчение: неимоверное напряжение, в котором она находилась на протяжении всей командировки, вдруг куда-то исчезло. Ей захотелось окунуться в прекрасный мир красоты, посмотреть на что-то особенное и зарядиться той самой положительной энергией, которой внутри нее совсем не осталось. Она вспомнила шахматы, подаренные Павликом отцу и подошла к самому большому бутику, в котором продавали сувениры и украшения из уральских самоцветов. Разглядывая панно, бусы, кольца и броши, Ирина восхищалась их цветовой гаммой и огранкой каждого камня, из которого они были сделаны. Наконец, она выбрала для мамы бусы, которые были похожи на браслет, подаренный ей Павликом на восьмое марта. Для Татьяны Николаевны она купила брошь. Традиция привозить родным подарки из каждой командировки зародилась сама собой и приносила ей огромную радость: Ирина любила не только выбирать и покупать подарки, но и дарить их.
Самолет Boeing произвел на Ирину особое впечатление: удобные, возможно, усовершенствованные кресла, чистота иллюминаторов и всего салона. Если бы ей сказали, что самолет только вчера сошел с конвейера и сразу был отправлен в рейс – она бы поверила.
– Что вам принести на ужин? – обратилась к Ирине стюардесса.
– Спасибо, только чай, если можно, в чайничке. И еще, принесите мне, пожалуйста, плед: я сдала все вещи в багаж, блузка совсем легкая, а индивидуальный кондиционер выключать не хочется.
– Хорошо, я вам все сейчас принесу и еще теплые булочки к чаю, не возражаете? Очень вкусные, со сладкой начинкой.
– Спасибо, и булочки, две!
Ирина не спеша выпила чай с булочками, закуталась в плед и закрыла глаза, чтобы еще раз вспомнить весь прожитый день.
«Расстояние от Екатеринбурга до Москвы – это граница между тем, что было «там», в Екатеринбурге и тем, что ожидает меня в Москве.»
Там, в Екатеринбурге была Галя, красивая и сильная, несмотря на болезнь, как-то по-особому относящаяся к тому, что жить ей осталось не более двух месяцев. Ирина вспомнила, как они ужинали вместе на кухне и вдруг у кого-то из соседей за стеной засмеялся ребенок.
– Смеется, слышишь? – радостно спросила ее Галя.
– Слышу. Это соседская девочка?
– Да, Светланка. Как я люблю, когда она смеется! Ты помнишь Евтушенко: «смеялись люди за стеной, смеялись, все-таки смеялись!»
От этих слов Ирине стало не по себе. Ведь Галя произнесла только последнюю фразу, перед которой была другая, а все четверостишье звучало так: «Желай, чтоб в час последний твой, когда замрут глаза, смыкаясь, смеялись люди за стеной, смеялись, все-таки смеялись!»
«Сколько же сил у этой еще совсем молодой женщины, сколько мудрости и как хорошо, что я встретилась с ней, пусть даже незадолго до ее ухода от нас…»
Воспоминания о Гале сменились воспоминаниями о демонстрационном показе на выставке вооружения. Оглушительный рев, близко летящего бомбардировщика, и грохот от танкового обстрела дальних и ближних мишеней, наверно, еще долго напоминали бы о себе, если бы не сменившая их тишина соснового леса, на небольшом островке которого разместился Мужской монастырь, о котором теперь Ирина знала все! И сейчас, продолжая свой полет из Екатеринбурга в Москву, основываясь на материале, ранее прочитанном в газетах, журналах и интернете, Ирина мысленно создавала собственный небольшой рассказ, повествующий о тех дальних исторических событиях.
***
«В середине XIX столетия, в эпоху уральской «золотой лихорадки», некий подрядчик Гавриила, прозванный местными жителями Ганя, купил участок земли в урочище Четырех Братьев, надеясь отыскать на нем желтый металл. Его надеждам сбыться было суждено только отчасти, так как вместо желтого металла он отыскал железную руду, добыча которой, в скором времени была прекращена. В начале XX века многие шахты, в том числе и шахта Ганина Яма, обвалились, поросли травой и лесом.
Возможно, мало кто часто вспоминал бы об этом месте, если бы не события, которые начались в России в марте 1917 г. и закончились в июле 1918 г.
В начале марта 1917 года Император Николай II и его Августейшая супруга были арестованы, что стало началом неопределенного пребывания царской семьи в Царском Селе, продолжавшимся около пяти месяцев.
Несмотря на то что комиссия, назначенная Временным правительством с целью расследования деятельности Императора, не обнаружила что-либо, из-за чего ему было бы необходимо предъявить обвинения, Временное правительство 1 августа 1917 года приняло решение отправить царскую семью в Тобольск, куда они прибыли через несколько дней.
О жизни в Тобольске повествуют записи в дневнике Николая II. Именно эти записи дают возможность восстановить не только хронологию событий того времени, но и переплетение политической жизни страны с личной жизнью царской семьи.
«9/22 марта. Пятница. Сегодня годовщина моего приезда в Царское Село и заключения с семьёю в Александровском дворце. На первой неделе начал читать Библию с начала. Так как нельзя читать всё время Библию, я начал также “A short history of the English people” J. K. Green. По вечерам вслух опять принялись за Тургенева – теперь читаю “Вешние воды”.
30 марта. Пятница. Что ни день, то новый сюрприз! Сегодня Кобылинский принес полученную им вчера бумагу из Москвы от Центр. [ального] Исполн. [ительного] Комитета к нашему отряду о том, чтобы перевести всех наших, живущих в том доме, к нам, и считать нас снова арестованными, как в Ц.[арском] Селе.
1 апреля. Воскресенье. Сегодня отрядным комитетом было постановлено, во исполнение той бумаги из Москвы, чтобы люди, живущие в нашем доме, тоже больше не выходили на улицу, т. е. в город.
8 апреля. Воскресенье. Двадцать четвертая годовщина нашей помолвки! День простоял солнечный, с холодным ветром, весь снег стаял. В 11. 1/2 была обедница. После нее Кобылинский показал мне телеграмму из Москвы, в которой подтверждается постановление отрядного комитета о снятии мною и Алексеем погон!
9 апреля. Понедельник. Узнали о приезде чрезвычайного уполномоченного Яковлева из Москвы; он поселился в Корниловском доме. Дети вообразили, что он сегодня придёт делать обыск, и сожгли все письма, а Мария и Анастасия даже свои дневники.
12 апреля. Четверг. После завтрака Яковлев пришёл с Кобылинским и объявил, что получил приказание увезти меня, не говоря, куда? Аликс решила ехать со мною и взять Марию; протестовать не стоило.
17 апреля. Вторник…Яковлев передал нас здешнему областному комиссару, с кот[орым] мы втроем сели в мотор и поехали пустынными улицами в приготовленный для нас дом – Ипатьева.»
Так Николай II с супругой и дочерью Марией оказались в Екатеринбурге, куда позже были доставлены и остальные члены царской семьи. Всех поселили в Ипатьевском доме, жить в котором было намного тяжелее, чем в Тобольске: письма практически не приходили, видеться с близкими людьми не разрешали. Несмотря на предчувствие возможности скорого конца, и взрослые и дети царской семьи продолжали оставаться людьми достойными: «Отец просит передать всем тем, кто ему остался предан, и тем, на кого они могут иметь влияние, чтобы они не мстили за него, так как он всех простил и за всех молится, и чтобы не мстили за себя, и чтобы помнили, что, то зло, которое сейчас в мире, будет еще сильней, но что не зло победит зло, а только любовь», – написала в одном из писем Ольга Николаевна.
Предчувствия сбылись. В ночь с 16 на 17 июля царскую семью разбудил комендант Ипатьевского дома Яков Юровский и сообщил о необходимости перейти в полуподвальную комнату, имеющую единственное окно с решеткой. Когда все спустились, Николай Александрович встал между супругой и сыном, которых члены семьи разместили на двух стульях, а дочери и прислуга разместились в разных частях комнаты, после чего Юровский произнес: «Николай Александрович, по постановлению Уральского областного совета вы будете расстреляны с вашей семьей.» Тут же все присутствующие услышали: «Что? Что?», – но Юровский не ответил, а в упор выстрелил в Николая Александровича несколько раз. Это был сигнал остальным расстрельщикам, каждый из которых заранее знал свою жертву.
Через несколько мгновений на полу лежало семь тел членов царской семьи и четыре тела их слуг: доктора Е. Боткина, комнатной девушки А. Демидовой, лакея А. Труппа и придворного повара И. Харитонова. Труппы вынесли во двор, и на ожидавшем грузовике вывезли в лес в окрестности деревни Коптяки, известной заброшенными шахтами. Именно «открытая шахта» или как ее еще именуют шахта №7, обозначена в материалах следствия как место, куда были вывезены трупы. Позже, в своей книге «Убийство Царской семьи» Следователь по особо важным делам Н. Соколов, занимавшийся расследованием убийства членов царской семьи и их слуг, отметил: «Главная цель была уничтожить трупы. Для этого прежде всего нужно было разделить трупы на части, разрезать их…Части трупов сжигались в кострах при помощи бензина и уничтожались серной кислотой. Оставшиеся в телах пули падали в костры; свинец вытапливался, растекался по земле ...Здесь та же самая картина, что и в ипатьевском доме: скрыть от мира совершенное зло.»
Однако, по версии, представленной некоторыми иными исследователями, все было иначе: вначале тела сбросили в шахты, которые оказались неглубокими, в результате чего останки были видны сверху, а попытка обрушить шахту гранатами оказалась безуспешной. Поэтому, тела извлекли и приняли решение везти их в сторону Сибирского тракта к более глубоким шахтам, но по дороге грузовик застрял в топком месте Поросенков лог, и тогда Юровский принял решение закопать останки на Старой Коптяковской дороге.
В 1979 году на Старой Коптяковской дороге действительно были обнаружены скелетированные человеческие останки. При официальном вскрытии могилы, состоявшемся в июле 1991 года, тела Алексея и Марии обнаружены не были.
Таким образом, было много противоречивого в освящении событий, произошедших, как в Ипатьевском доме в ночь с шестнадцатого на семнадцатое июля 1918 года, так и произошедших позже...
Этот рассказ Ирина знала наизусть, так как именно она была его автором, но не автором-историком, а автором, использующим выдержки из книг и газетных статей.
«Неужели Яков Юровский действительно, за секунду до рокового выстрела, сделанного им собственноручно, произнес, в присутствии супруги и пятерых детей Николая II эту жуткую фразу: «Николай Александрович, по постановлению Уральского областного совета вы будете расстреляны с вашей семьей.» Почему в одних источниках написано, что расстрельщиков было столько, сколько членов царской семьи и в то же время, согласно данным из других источников – до сих пор не найдены останки Цесаревича Алексея и Великой Княжны Марии? А ведь уже 2006 год!»
Временами, читая ту или иную публикацию о семье Романовых, Ирина добавляла новые данные в свой рассказ, но воссоздать окончательную картину всего произошедшего в роковую июльскую ночь, так и не смогла – для этого ей не хватало ответов на собственные вопросы, которых было достаточно много.
«Если действительно на Ганиной Яме трупы облили серной кислотой и сожгли вблизи шахты № 7, то от них не могло что-либо остаться. В то же время, если было принято решение вывезти останки в другое место, что же в действительности произошло на Старой Коптяковской дороге в июле 1918 года? Найдут ли когда-нибудь останки Цесаревича Алексея и Великой Княжны Марии? Почему именно Марию, а не другую, их своих четырех дочерей, супруги Романовы взяли в Екатеринбург, оставив остальных детей в Тобольске, а теперь, именно останки Марии вместе с братом Алексеем, археологи не могут обнаружить?»
– Наш самолет идет на посадку, просьба ко всем пассажирам пристегнуть ремни и оставаться на своих местах до полного отключения двигателя, – услышала Ирина голос командира экипажа. «Вот теперь я действительно «тут», а все, что было «там» называется моим прошлым…»
***
В Москве была теплая летняя ночь. В Домодедово Ирину ожидала служебная машина. На этот раз с водителем она не была знакома, поэтому всю дорогу до Плющихи молчала, устроившись на заднем сидении. «Несмотря на то, что я соскучилась по малышам, маме и Сереже, больше всего сейчас мне хочется скорее войти в квартиру, принять ванну и уснуть часов на двенадцать», – сказала себе Ирина, когда машина остановилась возле родного дома.
Она поднялась на четвертый этаж, открыла дверь и по запаху, которым была наполнена вся квартира, поняла, что сегодня, а теперь уже вчера, мама пекла плюшки. Ирина на цыпочках вошла в кухню, поставила на плиту кофейник и приоткрыла заветный деревянный сундучок, в который мама обычно складывала выпечку. В сундучке лежали плюшки с вареньем.
– Добрый вечер, родная, с приездом, – услышала она голос Елизаветы Петровны.
– Добрый вечер или уже утро, мамуля, как вы тут? – ответила Ирина и положила голову на плечо Елизаветы Петровны. Она посмотрела в окно на огромные деревья и вдруг разрыдалась.
– Мама, ты все знала про Галю, и папа знал, но почему вы ничего мне не говорили?
– Тихо, тихо дорогая, Павлик не велел тебе говорить, сказал, что тебе нельзя волноваться, вот мы с отцом и решили, что не скажем тебе ничего. Время подошло, и ты все узнала. Как она?
– Плохо. Держится, как может, но постоянно повторяет, что у нее есть только месяц.
– Господи, спаси, сохрани! Спаси, сохрани нас всех!
Ирина в мыслях отругала себя за то, что расстроила Елизавету Петровну и решила переменить тему разговора.
– Мама, я привезла тебе в подарок бусы, а Татьяне Николаевне брошь. Вот, смотри!
Елизавета Петровна с интересом рассмотрела подарки, а затем вдруг задумалась и сказала:
– Ирочка, можно я возьму себе не бусы, а брошь?
– Конечно, вот ведь из головы совсем выпало! Ты ведь любишь брошки, а бусы не носишь! Как я могла это забыть!
– Помнишь, как я любила говорить: здравствующая ныне королева Елизавета II, как и мадам Тэтчер, на приемы и переговоры всегда прикалывают определенную брошь, которая приносит им удачу, – театральным голосом произнесла Елизавета Петровна.
– Конечно, помню, только в Екатеринбурге вдруг забыла!
– Спасибо тебе, дорогая. Брошь действительно очень красивая! Теперь у меня гарнитур: браслет от Павлика и брошь от тебя! А вот Татьяна Николаевна всегда в бусах, ты обратила внимание? Так вот, ей ты подари бусы!
***
Самолет из Москвы, где у Павлика, возвращающегося из Лондона, была пересадка, приземлился в Екатеринбурге точно по расписанию. Павлик вышел из аэропорта и направился к автобусной остановке. В кармане были последние двести рублей. «Суббота уже наступила. Зарплата будет послезавтра, в понедельник, – напомнил он сам себе. – Но, в среду должны были принести пенсию Гале, так что до понедельника деньги дома есть.»
Несмотря на поздний вечер, на автобусной остановке стояли старушки и продавали садовые цветы. Павлик подсчитал, сколько денег он может потратить на цветы с учетом оплаты билета на автобус, и купил Гале небольшой букет. «Главное, я везу ей драгоценное лекарство на целых два месяца, которое успокаивает и помогает от боли», – прошептал он.
Лифт в подъезде не отремонтировали. Павлик поднялся пешком по лестнице, открыл дверь квартиры и остановился, не веря своим глазам. В прихожей все было так, как будто Галя и не болела. Дверь из прихожей в гостиную была приоткрыта, Павел вошел и тут же увидел на столе вазу с цветами, которые он всегда дарил Гале. Он обошел стол и бережно приоткрыл дверь спальни: Галя спала.
Павел вернулся в прихожую, затем принял душ, поужинал, выбирая из плошек в холодильнике свои любимые котлеты с овощами, и только потом, в синем плюшевом халате пристроился рядом с женой на огромной, подобранной когда-то под его рост, кровати. Галя лежала такая родная, такая красивая в тонкой розовой ночной сорочке с шоколадными кружевами, которую год назад он подарил ей на день рождения.
– Ты вернулся, Павлик! Как ты долетел? Как Петр? Расскажи мне все, – прошептала она, просыпаясь. Почувствовав, что он рядом, Галя нежно положила свою бледную руку на его грудь. Павел бережно спрятал ее руку в свои огромные ладони, и начал, не спеша, рассказывать обо всем, что было в Лондоне.
– Я привез тебе фотографии, много фотографий, где мы с Петром в его школе, в парке и в театре. Я привез тебе, родная, лекарство, теперь ты будешь принимать его каждый день, и не будешь переживать, что оно скоро закончится.
Галя не дала ему договорить, так как знала, сейчас он начнет успокаивать ее, повторяя, что она обязательно выздоровеет, понимая в душе, что это невозможно. Она, как и раньше, не хотела, чтобы ее жалели, особенно он, ее Павлик.
– Правда, у нас в доме красиво, везде чисто, даже цветок на окне пустил целых три новых листочка! Это все Ирина. Она прилетала на неделю, пока тебя не было, и похозяйничала. Так мне и сказала: можно я тут у тебя немного похозяйничаю?
– Она останавливалась у нас? – удивленно произнес Павлик.
– Да. В четверг вечером мы с ней устроили праздничный ужин. Достали из твоего кабинета коньяк и вынесли кресло. Сели на кухне и весь вечер говорили, ели, пили, пели, плакали и смеялись. А рано утром она уехала...
– И ты мне каждый день звонила в Лондон и не говорила о том, что Ира в Екатеринбурге?
– Нет, не говорила, я хотела, чтобы это было для тебя сюрпризом. Знаешь, ты в понедельник надень на работу свой синий костюм с рубашкой в мелкую цветную полосочку, будешь самым красивым! В шкафу, как в магазине, все костюмы из химчистки и рубашки все отглажены.
– Галка, ну, причем здесь отглаженные рубашки! Главное, чтобы ты себя чувствовала лучше, ведь у нас есть лекарство! Давай фотографии смотреть, а то ведь уже послезавтра мне на работу!
– Утром к нам придет Мария Яковлевна, помощница по дому. Она будет приходить к нам каждый день, вести хозяйство и готовить еду. Ты поговори с ней, пожалуйста, чтобы она питалась с нами, потому что она говорит, или вы мне немного деньгами платите или питание. Но так ведь нельзя, она ведь работает у нас, а за работу платить надо.
– Хорошо, я с ней поговорю. В понедельник я получу зарплату, отпускные и премию, мы с тобой будем снова богатые, а пока отдыхай от плохих мыслей. Ты ужинала?
– Да, ужинала. Давай, скорее, начнем смотреть фотографии!
Продолжение на "Человеческая история 2.9. Ирина."
http://www.proza.ru/2016/07/01/1194