Был у меня в Питере друг по имени Иван Игонченков, эрудит, скромняга-парень, романтик, запойный чтец, да и вообще мой коллега по "Вторцветмету". С его уст не сходило финское слово tuntturi (а может, tunturi - не уверен, что букву "t" надо в этом слове дублировать). От "тунтури", кстати, произошло слово "тундра". Под "тунтури" Иван подразумевал просторы Кольского полуострова, в первую очередь Хибинских гор, где он многократно бывал - летом пешком, зимой на лыжах. И казалось, нету в мире более крутых знатоков района, чем Иван. Он прошел все помеченные и малоизвестные ущелья и перевалы Хибин.
(Будучи жителем США, все пытаюсь определить координаты Ивана и не могу - ни электронного, ни почтового адреса, ни телефона. Помог бы кто. Это просто лирическое отступление от основной темы).
Я тоже не был абсолютно сер в географии Хибин, ибо побывал там (преимущественно весной, на лыжах) одиннадцать раз. Прошел основные перевалы (Петрелиуса, Рамзай, южные и северные Чорргор и Рисчорр, Ворткеуай и пр. - не буду пудрить мозги читателю мудреными лопарскими названиями), побывал в Ловозерских и Монче-тундрах, пересек во тьме ночной замерзшее озеро Имандра, защитив продуваемый ветром глаз спичечным коробком, засунутым под маску. И даже единожды прошел совершенно ненормальный маршрут - траверсом по хребту, спускаясь в перевальные дырки дюльферами и поднимаясь далее по противоположным стенкам. Удовольствия море.
Природа Кольского полуострова - это чудо. Изумительные хвойные леса, мощные гранитные скалы, журчащие по весне ручьи. В марте-апреле солнце почти не прячется за горизонт - наступает исключительно длинный полярный день. С пустым рюкзаком, имея на плече лыжи с палками, поднимаешься утром от стоянки на перевал. А там, наверху - солнце лупит уже во-всю, по-летнему! Раздеваешься до плавок, одёжку в мешок, глаза квадратные, сопли по ветру - вниз!!!! Загар - страшнее, чем летом на черноморском побережье. Падаешь - купание в снегу, тоже довольно забавное приключение.
А однажды такая вот интересная штука случилась. Спускаемся мы это с перевала Северный Чоргорр. Солнце лупит, снег кисловатый, лыжи скользят плохо. Потом склон становится круче и оказывается в недосягаемости от лучей могучего светила. И тут - по подмерзшему склону — как понесло!!!! Стремительным домкратом (© Никифор Ляпис-Трубецкой) выкатываюсь на горизонталку, пролетаю по инерции двадцать - тридцать метров, чувствуя при том страшное торможение лыж. Гляжу назад - мать моя, след от лыж весь черный!!!!! Вода полузамерзшего ручья таким вот варварским способом мой след очернила. Но меня, к счастью, пронесло безаварийно. Ору спускающимся следом: стоп, утонете!!!! Народ, услышав мой вопль, останавливается. А что дальше?? Они на том, а я на этом берегу. У меня в рюкзаке личный спальник и коммунальная палатка, но еды никакой нет. У них - жратва, но категорическое отсутствие палатки и топлива, которого на моем берегу полно. Вот так и проторчали визави, покуда к вечеру речка не замерзла и публика не переправилась ко мне по тонкому льду, блюдя всяческие меры безопасности.
Увы, я, как всегда, отвлекся от темы - это как мы с Иваном Игонченковым надумали свершить великий геркулесов подвиг в Хибинах. А именно, пройти непоименованный и не известный широкой публике перевал, ведущий в район Ловозерских тундр.
Придумано - сделано. Беру свои законные десять отгулов, заработанные честным и самоотверженным трудом на предприятии Ленвторцветмет. Иван, мой коллега, орудует под копирку. Запихиваем барахло в рюкзаки, устремляемся на Кольский.
Время - конец апреля, а к тому же начало горбачевской перестройки и великой непримиримой борьбы с пьянством и алкоголизмом (Об этом далее).
Благополучно нашли и пересекли непоименованный непопулярный перевал. Перевал крутой, сложный, лавиноопасный. Движемся в сторону Ловозерских тундр. Все идет прекрасно и согласуется с намеченным нами графиком.
Неподалеку от Сейдозера, на третий день пути, встали на ночевку. Крепко задувало, мороз — минус семнадцать. А потому нарезали снежных кирпичей и соорудили надежную стенку с наветренной стороны.
Дело к вечеру, лезем в палатку, уже как бы недоступную для продуваемости. Я подвешиваю к коньку свечечку, пожаробезопасную - ибо крышу палатки от ее пламени защищает продырявленная консервная банка. И сплю. Зная при том, что Иван, патологический чтец, будет долго-долго читать при свете свечки взятую с собой книжку. А потом потушит свечку и тоже ляжет спать.
А спальника полноценного я не имел - довольствовался собственной пуховой курткой и "ногой", взятой на время у подружки Ленки Белозеровой. "Нога" - это некий полуспальник, доходящий примерно до пояса. Но сделанный, как и куртка - из полноценного гагачьего пуха.
Ну вот, сплю я это и чувствую, что к моей ноге прис_О_С_А_лась огромная и страшная О_С_А. И я эту осу во сне пытаюсь прогнать, но безуспешно.
Спустя несколько секунд обнаруживается, что никакой осы нет, и вообще никаких кусачих насекомых, а это просто горит Белозерихина нога и жжет мне кровную, родную, личную ногу, а кроме того, горит и вся палатка.
Я ору (как мне тогда казалось) что-то не вполне приличное и выскакиваю из горящей Белозерихиной ноги. Начинаю судорожно и лихорадочно "ногу" тушить, потому как это не мое имущество, а чужое. Куртка, мол, моя - и хрен с ней. В тот момент я не сообразил, что моя куртка содержит тройное количество гагачьего пуха, который можно было бы трижды пустить на компенсацию белозерихиного ущерба.
Как выяснилось по здравому размышлению, пожар случился по причине, что Иван при свете свечки читал книжку и заснул - понадеявшись, что я свечку затушу. А я понадеялся, что Иван по прочтении очередного сюжета сам свечку затушит. Защита в виде продырявленной консервной банки не сработала.
КОРОЧЕ, горим мы оба и издаем определенные звуки. Позже Иван, который ранее служил матросом торгового флота и обошел все популярные порты мира, где русский мат среди грузчиков, хоть и иностранный, был в большом почете - сказал, что таких отчаянных выражений, когда я горел, он не слышал ни разу в жизни.
Я отшвырнул ногой фляжку со спиртом - бухни эта фляжка, нам бы с Иваном точно не жить. Уже потом, когда основное пламя прогорело, я заорал: Ванька, мочи спиртом ожоги, последствий будет меньше! Иван в ответ: Леопольд, да ты охренел - драгоценную жидкость пускать на такую ерунду! Я обработал спиртом свои личные ожоги, а Иван остатки спирта выпил. В итоге (забегая вперед, скажу) я остался без видимых ожоговых последствий, а Ванька - вся вывеска в шрамах.
А что было дальше?? Трясясь от холода и воя от ожоговой боли, дождались рассвета. Вокруг - горелое шмотье, в основном капрон (рюкзаки, продуктовые мешки, куртки, спальники, бахилы). Именно горящий капрон и оставил на наших телесах основное количество следов. А дальше - Иван натягивал мне на ноги и зашнуровывал мои полуобугленные ботинки, ибо своими обгоревшими руками я сделать этого не мог. Потом рылись в пепелище, отыскивая остатки обгорелой крупы - гречки там, риса. Сварили что-то жуткое, не поддающееся воображению, из остатков горелого капрона и обугленных круп. Подкрепились этим варевом. Прогоревшие дырки в рюкзаках пытались заткнуть фрагментами не до конца сгоревшей палатки, но куда там - бросили это занятие, тем более что рюкзаки были не нужны, все сгорело, тащить с собой было нечего, кроме уцелевшей веревки. Слава Богу, не сгорели еще и лыжи (они торчали в снегу в стороне).
И рванули обратно в Кировск.
Путь, который мы рассчитывали одолеть за три ходовых дня, проскочили аж за десять часов. При том на означенном перевале я еще умудрился обеспечить адекватную страховку Ивану.
В городе Кировск сразу шасть в поликлинику. Очередь посыпалась подобно фишкам домино, когда мы с Иваном нарисовались в коридоре - народ пропустил нас безоговорочно. В кабинете нам вскрыли пузыри, обработали ожоги каким-то антисептиком.
А далее мы дернулись на вокзал.
В зале ожидания я заметил, что встревоженные люди как по команде начали водить носами, принюхиваться - еще не подозревая, что никакого пожара нет, что это просто в зал пришло пропахшее дымом и вполне олицетворенное лесное пожарище.
Напомню, что время это было - пик горбачевской борьбы с пьянством и алкоголизмом. Подходит к нам в зале ожидания мент: "Вы, я смотрю, ребята спортивные - немедленно сообщите, ежели увидите, что кто-то в зале спиртное пьет".
"Угу" - мычу в ответ. Связно ответить не могу, потому что у меня за поясом бутылка, в которую погружен конец покоящегося под курткой полиэтиленового шланга, а второй конец - вблизи рта. Иван был оснащен подобной системой.
Вернулись в Питер, быстро забыли неприятности.
А что осталось в памяти - КРАСНЫЙ СКЛОН. Идем это мы и видим, что склон горы, обтаявший с южной стороны, красный. Иван (высказывающий свое геологическое предположение): Леопольд, это железное рудопроявление - гематиты там, магнетиты и прочие там пегматиты. Я почти было согласился. Подходим поближе и обнаруживаем - мать моя! - огромное количество перезимовавшей брусники. Все вокруг красно от брусники!!!! Такого количества сей ягоды я никогда не видел - ни до, ни после описываемых событий.