Глава первая, вводная
Только сев в поезд, Тоня немного успокоилась и отдышалась. «Похоже, все получилось, я еду и не просто еду, а еду за границу!».
Она осмотрелась. Отличное двухместное купе в вагоне СВ поезда «Москва – Прага». Спасибо папе, расстарался, достал такой хороший билет.
В купе заселился попутчик, приятный, модно одетый мужчина средних лет. Поздоровался и, дыша духами и заграничными туманами, представился. Оказалось, что – немец, приехавший в командировку в Москву чем-то там помогать в подготовке к Московской Олимпиаде. Стал угощать импортными конфетами, с приятным акцентом без умолку сыпал комплиментами, но Тоня не сильно вникала в разговор, смотрела в окно на отплывающий Белорусский вокзал, потом на чумазые пакгаузы, потом на отцветающую сирень и пыльные дороги пригорода, вежливо кивала головой и удивлялась, как же все, наконец, сбылось.
Лет пять назад Тоня училась на втором курсе университета в своем родном городе, и местком университета выделил Тоне, опять же не без протекции заботливого папы, путевку в пансионат с каким-то геологическим названием, сейчас уже не вспомню, в славный город Евпаторию лечить больные ноги. С ногами было все не очень хорошо, но не это главное в нашем повествовании, потому что ко всему со временем привыкаешь и к больным ногам тоже, и перестаешь воспринимать это как трагедию. Вот например, южные люди не понимают, как можно жить в таком климате, как наш, а мы живем и даже любим свою Родину.
В этом Евпаторийском геологическим пансионате по утрам, вкушая в столовке неизменную для советских санаторий перловую кашу, Тоня рассматривала отдыхающих. В основном, здесь присутствовали грузные месткомовские тетки и сильно потрепанные жизнью дядьки, наверное, геологи. После завтрака все разбредались до вечера по своим делам: кто-то в душном автобусе ехал целый день валяться на пляже, а некоторые мученики и мазохисты на трамвае ехали принимать черноморские грязи.
Однажды Тоня заметила сильно хромающую женщину средних лет и довольно средней наружности, вокруг которой всегда собирались люди. Женщина часто что-то улыбчиво им рассказывала тихим голосом, при этом вывязывая крючком кофточки какими-то необыкновенными узорами. Тоне захотелось почувствовать, так сказать, на себе эту чужую магию общения, и она подсела к ней на садовую скамейку, чтобы познакомиться. Женщину звали Лидия, она работала профессором математики в Киевском университете, была замужем и имела двух дочерей.
В один прекрасный день в пансионате случился переполох: к Лидии приехал муж, казалось бы, чего особенного…. Но муж у Лидии оказался как-то неправильно красив рядом с ней. Десятки любопытных глаз наблюдали из окон, как они вместе идут по дорожке из пансионата, она – невысокая, довольно коренастая и притом сильно прихрамывающая, и он, стройный, высокий, с черными вьющимися волосами. Мимо этого невозможно было пройти стороной, не оглянувшись, потому что даже родная мать говорила Тоне: « Ну, кому ты нужна будешь,- ноги больные,характер противный, сплошная некондиция!» И вот перед глазами появился живой пример слома стереотипа. Тоня просто должна была увидеть этот мезальянс изнутри, возможно, примерить на себя, и, переступив через приличия, вечером она постучалась к ним в номер.
Лидия сидела на кровати, опустив ноги в таз с водой.
- Вот сустав очень болит,- сказала Лидия,- грею ноги, а у тебя как дела? Давай я тебя с мужем познакомлю.
Из ванной комнаты вышел мужчина с яркими синими глазами, еще более красивый, чем казалось сверху из окна.
- Лидочка, давай я тебе горяченькой подолью, а то вода, наверное, совсем остыла.
Это уже был просто контрольный выстрел! Вот тебе и мезальянс!
Пройдут годы, но эта сцена, как путеводная звезда будет освещать Тоне ее дальнейшую жизнь. «Ведь могут же люди, значит, смогу и я»,- решила тогда про себя Тоня.
Через несколько месяцев в своем родном городе Тоня получила от Лидии открытку: «Видела результат лечения твоего заболевания в чехословацком городе Янске Лазне, очень впечатляет. Мне уже поздно лечиться, а ты, если можешь, обязательно съезди». Тоня долго крутила так и сяк эту открытку, рассматривала карту Европы, соображая, где она, а где эти Янске Лазни. И как туда попасть, если даже в Болгарию в их закрытом для интуристов в ту пору городе трудно было турпутевку достать.
Кто жил в эпоху социалистического реализма, тот меня поймет. Поездка в заграничный санаторий была почти равнозначна полету на Луну.
Но отец Тони, чтобы помочь своему ребенку уверенно встать на ноги, решил использовать любой шанс, написал письмо в Министерство здравоохранения СССР, и, естественно, получил отказ.
Прошла пара лет, и все немного забылось.
Но судьба сильных желаний не забывает и, как всегда незаметно, начала подкрадываться кривыми кроличьими тропами издалека.
Тут Тоню от воспоминаний отвлек шум за дверью купе. Галантный немец тихо посапывал на своей полке. Тоня осмотрела свою довольно заурядную, как ей казалось, внешность с чуточку фальшивым цыганским оттенком в зеркале на двери в купе, причесала густые вьющиеся волосы и вышла в коридор.
В коридоре буянил здоровенный пьяный чернокожий мужчина с толстыми шелушащимися губами. Он отодрал гардину, на которой крепилась оконная штора, и крушил ею все, что попадалось под руки с воплем на ломаном русском: «Все вы русские – шовинисты, приеду в свою Танзанию и всех русских буду расстреливать из автомата».
Когда прибежали какие-то машинисты и заперли его в купе, проводница, рыдая, объяснила, что он, т.е. негр, вытирал руки, выходя из туалета, о занавески, и она, т.е. проводница, крикнула ему: «Эй ты, негр, кончай занавески пачкать, возьми полотенце». И получилась такая катавасия. Чем она его обидела, ей невдомек. Вот жили же на свете такие простые политнеграмотные советские люди!
Ехать еще надо было целые сутки. Пока не пересекли границу.
За окном стемнело.
Укладываясь спать, Тоня подложила под подушку сумку с банковскими дорожными чеками, как учила мать. Валюту в банке, а банк в те времена в каждом областном городе был один – Центральный, все остальные банки назывались сберкассами, на руки не выдали, а только чеки, которые предстояло в Праге обменять на кроны. Обняв подушку, Тоня попыталась уснуть, но снова нахлынули воспоминания.
Итак, как-то раз вороне бог послал кусочек сыру… в виде случайно появившегося в жизни Тони человека, причем потом оказалось, что он депутат районного совета и, вообще, зам. директора какого-то завода.
А дело было так. В один ненастный зимний вечер у Тони в квартире зазвонил телефон. Мужской голос спросил, Тоня ли это и не теряла ли Тоня записную книжку в физфаковском корпусе университета. Звонивший, оказывается, не поленился, рассмотрел все вложенные за обложку записной книжки фотографии, а там было написано примерно следующее: «Тоне от Моти», «Тоне от Коти». Дедуктивным методом, напрягая имеющиеся умственные способности, определил имя хозяйки, и позвонил, возможно, Моте, узнал Тонин телефон, а уж потом совершил последний подвиг - предложил завести книжечку к Тоне домой. Приличный, ответственный такой депутат. Тоня продиктовала адрес. И вскоре, как будто за углом стоял, он позвонил в дверь.
Тоня открыла.
На площадке, улыбаясь, стоял двухметровый темноволосый мужчина лет так немного за 30 довольно приятной внешности, в дубленке, галстуке и притом усатый. Он явно никуда не торопился, и Тоня ради приличия, надеясь на отказ, предложила ему чаю: все-таки старался, книжечку нес. Незнакомец представился, начал расшаркиваться, сказал, что с удовольствием выпьет чашечку кофе. Проклиная себя за необдуманное показное гостеприимство, Тоне пришлось проковылять на кухню. Мужчина явно искал знакомства, и Тоня злорадно подумала: «Ужо тебе, любуйся на мою походку, получай свой облом». Но мужчина оказался гораздо добрее Тони. ( Мужчины в массе, по моим наблюдениям, вообще, добрее женщин). Он сделал вид, что ничего не заметил, выпил кофе и удалился.
Но потом, как будто шефство над Тоней взял: звонил каждый день, предлагал свою помощь, исполнял мелкие поручения. Иногда по вечерам приходил в университет, когда Тоня с друзьями в какой-нибудь пустой аудитории после занятий рисовала факультетскую стенгазету, с явным удовольствием слушал пустопорожнюю веселую студенческую трепотню, на такси провожал ее домой. Потом вообще предложил Тоне выйти за него замуж.
Это было вдвойне удивительно, поскольку романа у них в общепринятом смысле не было, и Тоня знала, что он женат и у него есть ребенок школьного возраста. Большого притяжения к нему у Тони не возникало, она часто отстраненно наблюдала, как он перед зеркалом любуется своими усами и куртуазно отставляет мизинец, когда пьет чай. При всем этом Тоне нравился бывший школьный приятель, с которым Тоня то встречалась, то по нескольку месяцев не виделась, но как бы по нему страдала, ведь надо же девушке иногда томиться от несчастной любви, чтобы с подружками было, что обсудить. И замуж совсем не хотелось, а хотелось приключений, необыкновенной жизни, стать профессором, как Лидия из геологического пансионата. Но ведь и замуж не каждый день предлагают, до этого Тоне не предлагали еще ни разу. Тоня отпросилась немного подумать.
И тут неожиданно нашего депутата и, вообще, зам. директора отправили в командировку, не поверите куда, да, именно, в Чехословакию. Через месяц он привез Тоне адрес Управления курортами в Праге.
Тоня, не надеясь по советской привычке на чиновничий ответ, написала письмо на русском языке в это Управление с просьбой выделить ей путевку в санаторий в Янске Лазне. Через месяц пришло приглашение, путевка на два летних месяца и счет в чешских кронах. В перерасчете на рубли выходило 5 среднестатистических советских месячных зарплат.
Зачем Тоне надо было ехать в этот санаторий, она до конца не понимала и не верила, что это поможет вылечить ноги, но это была единственная возможность для нее в то время посмотреть мир. Выехать, так сказать, за "железный занавес". Родители обещали помочь с деньгами, своих пока Тоня не накопила: она только что закончила университет.
В результате, Тоня подала заявление в ОВИР (вроде так называлась тогда контора, которая выдавала заграничный паспорт).
В один прекрасный день ей позвонили и строгим голосом предложили прийти в местное управление КГБ. В назначенное время Тоня пришла, куда велели, дежурный офицер провел ее в некое помещение с рядами стульев вдоль стен, выкрашенных краской неопределенного цвета с решетками на окнах, предложил немного подождать и запер за ней дверь.
Тоня огляделась. В комнате кроме нее присутствовал молодой парень. Он театрально закатывал глаза, как-то странно поводил перед своим лицом руками, и Тоня решила, что парень не теряет попусту время и репетирует на всякий случай сумасшествие. Но все-таки села на дальний от него стул. Через некоторое время офицер, опять заперев за собой этот "приемный покой" с сумасшедшим парнем, провел ее по длинному коридору в комнату с двойными дверями. Тоня с ухмылкой подумала, что это заведение похоже на Гестапо из кино про Штирлица, а двери с тамбуром для того, чтобы не слышно было криков, когда бьют.
Мужчина за столом в кабинете, не представившись, стал расспрашивать, куда и с какой целью Тоня собирается поехать. Тоня как можно преданней и придурковатей старалась смотреть ему в глаза, отвечая на вопросы, а сама держала фигу в кармане. Мужчина объяснял Тоне, что нельзя рассказывать за границей о талонах на продукты, что в стране просто временные трудности и, вообще, надо лишний раз держать язык за зубами и думать о Родине, чтобы не было в дальнейшем неприятностей. Тоня усиленно кивала головой и из последних сил сдерживалась, чтобы не засмеяться.
А что было делать?! Приходилось терпеть, ради поездки за границу. Все тогда играли в эти игры. Тоня, как и все, на занятиях по политэкономии заучивала решения 24 съезда, сами знаете какой, партии.
В итоге разрешение на выезд вместе с заграничным паспортом выдали. Выдали какую-то бумагу, разрешающую обмен рублей на валюту согласно выставленному чешским санаторием счету. Все удалось!
Вот ведь какие кульбиты делает история – сегодня уже надо брать разрешение не на выезд, а на въезд в ту же Чехию.
Поскольку надо было ехать лечиться аж на два месяца, то вопрос о замужестве откладывался, слава Богу, на неопределенное время, а там видно будет, может все само-собой рассосется, решила Тоня.
Она старательно подготовилась к поездке: самолично пошила себе синий батник, за несколько дней и ночей по картинке из «Бурды» связала из дефицитного мохера, хранившегося на необыкновенный случай, кофточку. И апофеоз всего, – двоюродная тетка, директор магазина, достала умопомрачительный голубой кримплен. Тоня по лекалам той же «Бурды» сшила из него себе брюки-клеш и, вертясь перед зеркалом в обновках, осталась довольна.
Тогда мы все умели делать сами. Развивали, так сказать, мозги вместе с развитием мелкой моторики руки, а не по интернету шарили. А не шарили потому, что его на свете не было. Даже девушкам приходилось иногда книжки читать, а не только кошечек с цветочками в телефоне рассматривать. Наверное, поэтому и девушки были другие.
Наконец-то, все позади, - колеса убаюкивающе стучат - тук-тук-тук, немец мерно сопит – хр-хр-хр, а Тоне не спится, ей и страшно и весело, никогда еще она одна никуда не ездила, а тут сразу в такие дальние края.
Глава вторая, испытательная.
Ночью где-то в Белоруссии не прощаясь, по-английски, хоть и немец, сосед тихонько вышел, а на его месте поселилась толстая тетка. Утром предстояло пересечь границу.
Перед приходом пограничников тетка стала готовиться: достала разрезанную копченую рыбу и разложила ее на газете. Потом засунула в рыбу маленький сверток и объяснила Тоне, нисколько в ней не сомневаясь, что провозит не записанное в декларацию кольцо с брюликом, и Тоня должна ей помочь – как бы есть вместе с ней во время проверки эту рыбу. А почему не помочь, решила Тоня,- российскому человеку всегда приятно обдурить пограничников, гаишников, и прочих начальников. Впрочем, это чувство у нас взаимно.
Погранцы вошли в купе, проверили все, даже обувь, но рыбу не тронули. Фокус удался. Потом Тоня с теткой рыбу доели, умылись, в окно поглазели на Варшаву и стали готовиться к выходу в Праге.
Вещей у Тони было немного, сборы были недолгие, и она все свободное время смотрела в окно. Ее поражал контраст: на нашей стороне бескрайние поля, луга, леса с поваленным сухостоем, какие-то полуразвалившиеся сараи времен гражданской войны вдоль дороги, а там - белый домик на домике, все обработано, обихожено, культурненько. Российскому человеку и плюнуть негде.
В Праге на вокзале Тоня доплелась до ближайшей стоянки такси, сунула таксисту бумажку с адресом Управления чешскими курортами. Таксист проворчал себе под нос что-то вроде: «Вы из Союза ховне платите», но поехал. А как платить не «ховне», если на поездку сверх необходимых расходов разрешали обменивать только шестьдесят долларов, вот и будешь провозить кольца в рыбе!
Нужный адрес оказался в самом центре Праги на Парижской улице. К Тоне демократично в холл вышла удивительно приветливая местная чиновница, выдала необходимые документы, на хорошем русском объяснила, как добраться до санатория, где обменять дорожные чеки. Выдала Тоне свою визитную карточку и предложила ей звонить при любой трудности.
Может быть, и у нас с иностранными пациентами так же обращаются?! На каждого своего-то ведь добрых слов не напасешься!
Тоня вышла на улицу. Моросил мелкий дождь, но было жарко и даже солнечно. Почти оглушенная новизной, чужой непонятной речью вокруг, необыкновенно душистым запахом кофе и незнакомой еды из ближайших ресторанчиков, в душевном трепете от предстоящих походов по неудобным мощеным улицам иностранного города для поиска нужного банка, чтобы поменять дорожные чеки на кроны, Тоня, не замечая дождя, дошла до широкой дороги, которую предстояло пересечь. Светофор мигал где-то далеко. Тоня со своей тростью стояла на краю тротуара, с тоской соображая, как добраться до перекрестка, чтобы пересечь улицу. Вдруг все машины остановились, все шесть рядов! и из передней машины Тоне помахали рукой. Тронутая до слез, Тоня перешла дорогу, Потом в Чехии Тоня переходила дорогу, где хотела, просто подняв руку, все автомобили смирно останавливались. И дети там таким же способом переходили дорогу.
Вернувшись в Москву, Тоня чуть не попала под машину, по привычке рванув через дорогу не на перекрестке. Вот такие мы, « тут вам не там»!
Оказалось, что Янске Лазне – это небольшой курортный город в Судетских горах у польской границы. Ехать предстояло два часа на автобусе через всю страну из Праги на север сначала через бесконечные как бы пригороды, а потом в горы через настоящую тайгу. Все было так красиво и непривычно! Непривычно тем, что вокруг почти тайга, многовековые сосны и ели, но дорога отличная, асфальтовая, даже столбики светоотражающие по краям, никакой тебе раздолбанной грунтовки и разрухи. Если попутчик садился в соседнее с Тоней кресло, то всегда здоровался, приобщая Тоню к европейской культуре. Доехав до места, Тоня уже выучила такие слова, как AHOY(привет) и NASHLEDANOU(до свидания).
Когда Тоня немного привыкла к чешскому языку, то заметила, что он похож на старозаветный язык ее бабушки в глухой деревне, только испорченный латиницей.
Въехав в Янске Лазне, Тоня ощутила сладкое чувство сопричастности этому почти сказочному мирозданию: город - весь в подъемах и спусках на фоне дремучего леса, оштукатуренные яркие домики под красными черепичными крышами со стеклянными входными дверями (здесь жулики, наверное, не водились - через несколько дней ей принесли забытую на уличной лавке сумку с кошельком), масса цветов и густой сосновый воздух.
Автобус, на котором приехала Тоня, остановился практически у нужного адреса. Санаторий представлял собой длинное белое двухэтажное здание со сложной крышей у подножия высокой горы. Перед входом была большая площадка со столиками и резными стульями и рядом автостоянка с табуном иномарок. А Тоня-то приехала из СССР, где и старый москвич считался автомобилем, а иномарка выглядела как НЛО на дороге.
Тоне так все нравилось, что, не ощущая на волне воодушевления тяжести дорожной сумки, она легко вошла в вестибюль и … Высокая музыка сфер, звучащая в ее голове, бздынь!, и оборвалась. А почему? А потому что в вестибюле на трех высоких окнах висели кримпленовые шторы небесно - голубого цвета, как и кримпленовые брюки, которые были на ней.
Родной «совок» всегда с нами. Много ли надо человеку для счастья?! Много! А для несчастья женщине хватит и ерунды.
После похода в дирекцию и оформления каких-то документов администраторша проводила Тоню в ее комнату на втором этаже. Поднимаясь в лифте, Тоня прочитала табличку на стене лифта «POZOR чему-то». «Вот-те раз! Даже и тут кого-то позорят, наверное, как и у нас в лифте рисуют», - решила Тоня. В дальнейшем оказалось, что некоторые чешские слова звучат по-русски, а значат совсем другое. Если вам интересно, то POZOR – означает «Внимание», а «POZOR – POLICIE VARUJE» значит совсем не то, о чем вы подумали, а совсем наоборот – «Внимание – полиция предупреждает».
В своей комнате Тоня, раскладывая свой небогатый гардероб в шкафу, прикидывала, чем заменить свои теперь уже ненавистные голубые кримпленовые брюки. « Банка черной икры есть, бутылка водки есть, коробка конфет есть, фотоаппарат «ZENIT» есть, а нормальных штанов нет, придется мне здесь начинать спекулировать», с тоской подумала Тоня. Она еще не знала, что потом это занятие будет уважительно называться «бизнесом».
Но этот длинный, испытывающий на прочность Тонину психику день все никак не заканчивался. Оказалось, впереди было главное испытание: Тоню пригласили на ужин в столовую.
В санатории было две столовые – одна для чехов, другая для иностранцев. Тоню записали в иностранки и направили в столовую для представителей загнивающего буржуазного мира, а не в дружественный социалистический лагерь.
Медсестра в белом халате завела Тоню в большое помещение, где уже за столами сидела масса народа, в основном молодые брюнетистые мужчины, некоторые были в инвалидных колясках, и объявила: « To je Antonina z Sovetskoho Svazu». Что тут началось, мама дорогая! Кто-то начал свистеть, кто-то стучать по тарелке ложкой, а кто-то, извините, довольно громко пердеть! (Позднее в Москве в Институте Мориса Тореза Тоне объяснили, что публичный пердеж – довольно распространенная вещь у итальянцев). При этом еще раздавались возгласы – «Чи чи чи пи капут! La Russia caput!».
Но автомата или гранаты с собой не было, поэтому Тоне пришлось пугливой ланью сесть за ближайший столик, склониться к тарелке и, не замечая вкуса, доесть, что подали, и, не оборачиваясь, уйти в свою комнату. Можно было, конечно, поплакать, но в те времена девушки считали неприличным публичные слезы из-за такой ерунды.
В комнате Тоню ожидала соседка - миловидная и добрая на вид чешка лет восемнадцати. При этом - отдохновение души! она понимала и говорила по-русски. Соседку звали Рената. Она рассказала , что изучает в школе русский язык и поэтому попросилась жить с Тоней.
Все, наконец-то, "кучей дел, суматохой явлений день отошел, постепенно стемнев", Тоня из последних сил умылась, натянула на голову одеяло и отрубилась.
Глава третья. Поучительная.
Утренний поход на завтрак в столовую прошел для Тони также мучительно, как и предыдущий ужин.
Представителям демократических и таких толерантных буржуазных стран было не лень с утра постучать ложками и прокричать что-то непонятное в адрес Тони, когда она вошла. Тоня неожиданно для себя показала всем язык, чем вызвала бурный гогот мужской части столовой. Стараясь в этот раз сидеть как можно прямее, поскольку советское кино и литература учили нас встречать трудности с высоко поднятой головой, но чувствуя себя глупой козой в темном лесу, Тоня доела завтрак, а затем побрела искать комнату сестры-хозяйки, чтобы попросить утюг.
Придя к сестре-хозяйке, Тоня достала заготовленную заранее бумажку и старательно прочитала то, что ей написала Рената:
- « Пани, просим Вас жехлиг» - это утюг, значит.
- « Не разумим», - ответила сестра. Тоня еще раз повторила просьбу и получила тот же самый ответ.
«Не судьба мне здесь с народом подружиться, ну и пусть, буду ходить мятая назло врагам», - решила Тоня и вышла на улицу.
На площадке перед санаторием люди за столиками сидели с чашками, в воздухе стоял сильный запах кофе и хороших сигарет. У Тони, как у собаки Павлова, можно сказать, слюна закапала. «Точно! надо купить сигареты», - подумала Тоня и пошла вниз по склону туда, где виднелось что-то похожее на магазин. В магазине Тоня ткнула пальцем в нужную пачку сигарет и достала деньги. Продавщица с презрительным видом демонстративно удалилась внутрь чрева магазина, задернула за собой занавеску и затаилась. Тоня несколько раз позвала: - «Але», но продавщица не выходила.
« Они мне бойкот, что ли, объявили?! Как же я здесь два месяца протяну?» - Тоня вернулась в свою комнату и стала ждать Ренату.
Когда пришла Рената, Тоня попросила ее сходить вместе с ней за покупками. Зайдя в магазин, Рената с широкой улыбкой сказала:
- « Добрый день, пани. Просим Вас, сигареты», ну или что-то в это роде, и продавщица ее так же приветливо обслужила.
- Вот оно что! Я же такой дебильный советский колхоз, не поздоровалась! – догадалась Тоня.
В дальнейшей жизни она всегда и везде здоровалась прежде, чем что-то спросить. В Чехии это было нормой, а в России разные кассирши и продавщицы удивленно поднимали брови на такое приветствие.
После следующего «гостеприимного» обеда в столовой, когда Тоня возвращалась к себе в комнату, в коридоре молодой парнишка по виду итальянец лет шестнадцати-восемнадцати стал дразнить ее: «La Russia caput! Брежнев капут!". Сердце Тони не выдержало насмешек, и она решила проучить паршивца. «BONBONI, BONBONI,”- запела Тоня со сладкой улыбкой запомнившееся недавно чешское слово и стала заманивать рукой мальчишку в свою комнату. Парнишка пошел за ней. В комнате Тоня подошла к полке у своей кровати и, показывая пальцем на лежащую на ней коробку конфет, все повторяла: «Бонбони, бонбони», стараясь лицом изобразить, что она - добрая русская душа и ей не терпится угостить этого итальянского мальчишку конфетами. Подросток купился на сладкую улыбку и потянулся рукой к открытой коробке. Тут Тоня, хоть и считала себя незлым человеком, но всему есть предел! схватила парня за ухо и с силой стала пригибать его голову к кровати, приговаривая: «Говори – Вива ля Руссия!». Парнишка как-то сразу понял русский язык и запищал: «Viva la Russia». «Громче!», - поднажала на вывернутое ухо Тоня. «Viva la Russia!”, -заорал пацан.
- «Вот и умница»,- Тоня отпустила парня, и он мигом смылся из ее комнаты.
- «Что теперь будет? Зачем я так погорячилась?!», - распереживалась Тоня, когда немного успокоилась.
После приема положенных медицинских процедур, которые ей назначил лечащий врач, Тоня, собрав всю волю в кулак, пошла на ужин. При виде ее мужская часть столовой неожиданно для Тони стала скандировать: «Viva la Russia!” Многие показывали большой палец, и никто уже не стучал ложкой по тарелке. А после ужина, когда Тоня вышла на улицу, у нескольких стоящих у входа машин пооткрывались двери, и выглянувшие из них мужчины стали ее звать: «Синьорита! Ресторанте! Please!».
Но Тоня не сдвинулась с места, она, молча, всем помахала рукой, решив пережить свою маленькую победу в одиночестве. Ну, и честно сказать, как-то страшновато было.
Надо заметить, что ежедневное посещение этой столовой, насквозь пропахшей "оппортунистическим" буржуазным духом, просто крышу от непонимания срывало у Антонины. Иностранцы, вместо того, чтобы тихо и культурно кушать то что дают, постоянно шумели, возмущались непонятно чем. Тоне то все нравилось, такое количество разнообразной колбасы, подаваемой на закуску, она вообще в наших санаториях не встречала. Однажды за ужином итальянцы так разбушевались, что побросали поданные с едой тарелки прямо на пол. Потом собрались кучкой и написали какую-то петицию. Тоня, втянув голову в плечи и всем своим видом показывая, что с этими сумасшедшими она не имеет ничего общего, тихонько поедала свой ужин. Потом она попросила Ренату выяснить, из-за чего был весь сыр-бор. Оказалось, что при поступлении в санаторий все подписывают договор, в котором среди прочего расписано меню. А в меню был указан десерт в конце ужина, который ни разу за первую неделю в столовой не появился, что и привело в такую ярость итальянцев. Вот это требовательность!
На другой день в столовую принесли каждому сухой паек из разных печений и конфет. Это был настоящий урок для Тони отстаивания своих прав. Правда, Тоня понимала, что она так никогда не сумеет поступить. Не тот воспитательный замес.
В последующие дни Тоня через Ренату продала и икру, и фотоаппарат, и водку. Собралась некая сумма чешских крон, которая позволила поехать в соседний город Трутнов для похода по магазинам.
Тоня купила себе умопомрачительные по советским меркам белые кроссовки, итальянские джинсы, и подарки домой. Возвращаясь, она присела на скамейку возле стоянки автобуса и, разглядывая старинный неработающий фонтан в центре маленькой городской площади и проходящих мимо прыщавых казахов в советской военной форме, закурила, а покуривши, не задумываясь, бросила окурок, куда попало, как это она обычно делала в своем родном городе. Однако, стоявшая недалеко старушка, божий одуванчик, подобрала Тонин окурок и бросила его в ближайшую урну. Причем, сделала это спокойно, без видимого упрека. Тоня с трудом дождалась автобуса, побыстрее забралась в его дальний угол: ей казалось, что все на нее смотрят.
Вот так наши мелкие победы и обидные поражения ходят вместе рука об руку.
Первые две недели Тоне было одиноко. В свободное время она гуляла по этому сказочному городу в котором жили, наверное, какие-то небожители, потому что нигде белье на веревках не висело, не бегали одичалые собаки и куры не копошились в пыли, а только цвели цветы и увядала сирень. Привыкала к новому быту, но общалась в основном с соседкой Ренатой, стараясь запоминать новые слова. Она даже нашла в этом маленьком городе библиотеку, но чешско-русского словаря или хотя бы разговорника там не было. По вечерам этот удивительный город становился совершенно пустым, как будто в нем был установлен комендантский час. Это очень удивляло Тоню, пока она не зашла как-то вечером в ближайшее кафе. Людей в кафе была тьма-тьмущая, народ заседал семьями, и даже дети ползали под столами.
Однажды от тоски она, будучи в душе диссидентом и поклонником тяжелого рока, которое иногда можно было услышать по «Голосу Америки», даже слушала Кобзона по радио, которое стояло в их комнате и ей хотелось плакать. Представляете, как она скучала?!
Поскольку все чехи в то время изучали в школе русский язык, Тоня могла с ними общаться. Они ее понимали, а она их не очень. И постоянно попадала в неудобные и даже неприличные ситуации, хотя до этой поездки считала себя вполне адекватным человеком.
Однажды вечером она в чешской компании сидела в соседнем кафе, за окном моросил дождь. Тоня спросила, как сказать по-чешски, что идет дождь. «Говори – «чурать»,- научили ее знакомые чехи. В один дождливый вечер Тоня, сидя в кафе и томно покуривая, в разговоре с умным видом применила это выражение, оказалось, что это неприличное слово – по-русски «ссать». Отсюда стали понятны многие фамилии, такие, например, как «Чуров».
Постепенно итальянцы, как представители враждебных буржуазных стран и скрытые шпионы, которые наверняка хотели разузнать о наших тайных талонах на продукты, перестали пугать Тоню. Она стала отвечать на их приглашения зайти выпить кофе.
В каждой итальянской комнате была привезенная с собой электрическая кофеварка, какую Тоня до этого не видела ни разу, и кофе они делали необыкновенно густым и ароматным, возбуждающим, как вино. Но любопытство и детская простодушность, граничащая с глупостью, опять поставили Тоню в неудобное положение.
Однажды, угостив кофе, новые итальянские знакомые, мужчины, естественно, дали ей в руки книгу, обернутую газетой, и предложили почитать. Мол, давай посмотрим, как вас в Союзе учат латинской графике. Наивная Тоня без задней мысли, стараясь ученость свою показать, стала читать примерно следующее: «фига…, фига пелоза. Каццо…, каццо гонфьо …». Итальянцы от хохота попадали со стульев. Поняв, что она куда-то опять вляпалась, Тоня сняла с книги газету и увидела на обложке голую бабу в невероятной гинекологической позе лицом к читателю. И это была первая в жизни Тони печатная порнуха, а что уж она там перед этим зачитала с выражением, трудно представить, да и не надо.
Вообще итальянцы с собой привозили массу нужных и ненужных вещей, и Тоня воочию увидела и была поражена размахом мелкого и практически ненужного приобретательства общества потребления. Какие-то бесконечные мелочи, сумочки, свитера, джинсы пачками, магнитофоны. Однажды она наблюдала, как некий итальянец собирался домой. Он подкатил автомобиль под окно своей комнаты на втором этаже и сбрасывал вещи прямо в открытый багажник, ничего не жалея. А мы у себя на родине часами простаивали в очередях, чтобы купить какую-нибудь импортную ерунду, потому берегли ее, а потом срезали с нее бирку и пришивали ее на видном месте на какой-нибудь самодельной вещи.
В основном в санатории проживали чехи и итальянцы, но иногда встречались арабы и сирийцы.
Оказывается, как позже узнала Тоня, в Италии, в силу определенных исторических причин (сильная обособленность в горной местности городских общин и широко практикующиеся браки между двоюродными братьями и сестрами), широко распространена тяжелая генетическая болезнь опорно-двигательного аппарата – миопатия, по-нашему - «мышечная сухотка», поэтому итальянское правительство построило в Янске Лазне детский санаторий для итальянских детей и выкупало много путевок во взрослый санаторий, чтобы потом на льготных условиях раздавать эти путевки своим инвалидам.
Тоне «повезло»: за одной стеной ее комнаты жил совсем молодой, слегка прихрамывающий, богатый араб из какой-то нефтяной страны. К нему постоянно прошмыгивали сногсшибательной красоты чешские девицы явно не из санатория, которые потом за стеной охали, ахали и даже визжали, стучали кроватью об стенку, причем так долго и бурно, так раздражающе, что Тоня, встречая этого довольно тщедушного брюнетистого парня, испытывала странный коктейль чувств - ненависти и восхищения.
С другой стороны комнаты жил молодой итальянец Кармело Мамоне, щуплый, кудрявый, смешной, в смысле – смешливый, что-то у него там было с суставами, приставучий, как репей. Как -то раз, еще в самом начале проживания Антонины в санатории, Кармело постучался к ней в комнату, представился и показал банную губку. Жестами объяснил, что ему надо помыть спину, а руки не сгибаются. Тоня, наивная душа, закивала головой:
- «Конечно, обязательно помогу, вот прямо сейчас все брошу и приду».
А постучавши и вошедши, увидела, что Кармело стоит посередине комнаты абсолютно голый с этой дурацкой губкой, которой моют только годовалых детей, и ржет, заливается, видя, как Тоня опешила. Чтобы поругаться, словарного запаса совершенно не было. Тоня покрутила пальцем у виска и вернулась к себе.
Практически все итальянцы были завсегдатаями этого санатория, хорошо знали чешский язык, чувствовали себя в Чехословакии богачами, имея на руках твердую валюту и продавая ее местным один к четырем, поэтому вели себя как «золотая молодежь». И наверняка, перед отъездом в Чехию никто не вызывал их в «определенные органы» и не советовал беречь честь своей страны. У Тони сложилось впечатление, что основная цель приезда сюда иностранцев был секстуризм, говоря сегодняшним языком, а уж потом лечение.
Однажды два итальянца, взрослые такие дядьки, толстые, за сорок, с тяжелой одышкой, но с виду дружелюбные, на общей кухне готовили виноградных улиток. Тоня подошла поглазеть, такое чудо она не видела никогда и не представляла, как эту штуку с рожками можно засунуть себе в рот, поэтому с радостью согласилась, когда они пригласили Тоню к себе в номер, попробовать улиток. Улитки на вкус оказались похожими на вываренное в томатном соусе говяжье сухожилие. Тоня, закрыв глаза, смогла прожевать только одну, а итальянцы сразу, пока она жевала, стали показывать фотографии своих домов и предлагать переехать к кому-нибудь из них в Италию. Ну, простые, как дети!
В другой раз Кармело пригласил ее покататься в автомобиле, но как только выехали за пределы городка, Кармело остановил машину, не стесняясь, побрызгал себе чем-то мятным в рот и нагло полез целоваться. Тоне было смешно и немного обидно, ей казалось, что все обходятся с ней как- то не совсем вежливо, а поставить себя в нужное положение пока не получалось, поэтому решила для себя впредь с итальянцами не общаться.