31.
«О, Пушкин, Пушкин, бедный Пушкин!» –
Над ухом голос вдруг раздался,
И я, во сне открыв глаза,
Тотчас увидел попугая.
Тот при захватанном бикорне
И при разверзнутых крылах,
Как будто в птице воплотилось
Самодержавие России,
Включая графа и царя,
Ярился в клетке золочёной
И на меня смотрел сердито,
Точа о прутья жёлтый клюв.
А на груди большие звёзды
Горели ярко друг под другом,
Затем – медаль, правее – крест,
Под аксельбантами чуть виден;
Как будто птицы, эполеты,
Сложивши крылья на плечах,
Блестели золотом победно –
Так стёртый гривенник сверкает
В руках натруженной земли.
Тут на меня взглянул устало
И, головой вовсю кивая,
Он свой расправил хохолок
Заговорил, как подобает,
Косноязычно и картаво.
Что взять с него? Ведь попугай...
«Как мне, порфирному, не знаю,
Себя от Пушкина избавить?
Моя мечта любого дня…
На поведение поэта
Нельзя мне жаловаться, правда,
Повёл себя куда мудрей –
Повёл, как истинный прагматик,
Не так, как было это раньше,
Когда считался бунтарём...
Но только дурно получилось,
Вкусив нектар одесской жизни,
Освободился о т забот –
Стал тратить время в праздной лени,
Как хвост, таскаться, без раздумий,
За ненадёжными людьми –
Людьми, свободными от дела,
В душе свободными от долга
Служить отечеству, царю.
Они преступно умножали
И без того в душе поэта
То самолюбие его,
И он подумывал напрасно,
Что стал великим стихотворцем,
Каких ещё не видел свет…
Глупец! Не видел дальше носа,
Коль прежде надобно учиться,
И книги нужные читать,
Как можно больше и подольше,
Чтоб в голове осталось что-то,
Иначе выйдет ерунда!
Лишь по трудам идёт признанье,
От верной службы богу, трону,
И станет дельным человек...
В Одессе много проходимцев,
Которых младость уважает,
Кого она боготворит,
Считая глупо за героев,
Что пострадали за свободу
В своих посредственных стихах.
И потому венец старался
Перевести в другое место,
Желая Пушкину добра!
Получит время для творений
И станет делом заниматься,
Чем дарованье расточать
Среди поклонников историй,
Что роем вились вкруг поэта,
Его подняв в глазах других.
И Воронцов внушал пред троном,
Свою идею постоянно,
Как легендарный Марк Катон:
Потребно выслать бонвивана,
Как можно раньше из Одессы,
Чему я был бы очень рад! -
В своей рачительной Одессе,
Как старый ворон на коряге,
Совсем раскаркался чудак.
Вот небеса распорядились,
Был принуждён поэт опальный
В своё отправиться село
Навстречу ветреным пенатам,
И небеса здесь порешили,
Что так должно и было быть...
Нам сожалеть о том осталось:
О, Пушкин, Пушкин, бедный Пушкин!
Куда ж ты денешься теперь?!»
Увы и ах! И тара-рах!
Так я не вынес – не сдержался! –
Того двуликого царизма
И, что есть силы крепко дал,
Вложив всю горечь, раздраженье,
На волю птичку выпуская,
Ногой по клетке золотой.
Я стал доступен утешенью?
Ужели божьему творенью
Хотел свободу даровать?!
На волю птичку выпускаю,
Как мне во сне хотелось видеть
Родной обычай старины...
Упала клетка, покатилась
И тотчас в пушку превратилась,
И встал у пушки попугай.
Он жерло банником почистил,
Насыпал поруху с избытком
И заложил туда ядро.
Поджёг фитиль и фитилём
Он произвёл запал заряда
И закричал вовсю: «Огонь!»
А пушка выпалила грозно...