30.
И тут во мне всё закипело,
Меня учить, наверно, вздумал
Надменный ментор, Воронцов.
Хотел учить меня морали,
Как жить мне надобно с талантом,
Как стоит мне себя вести.
И я немедленно ответил,
Не в силах сдерживать горячность
(Его слова мне – не указ!):
«Я не хочу петь дифирамбы
И не могу идти на сделку.
Нет, нет и нет, граф Воронцов!
И Вы, как следует, поймите,
Я услаждать царя не стану
Задорной песней соловья.
Ни дня поэт холопом не был
Ни перед троном в Петербурге,
Ни пред троном в небесах.
Меня послушайте, наместник,
Возьмите это во вниманье
И зарубите на носу,
Талант даётся Вдохновеньем
Тому, кто тихо в мир приходит,
А после громко говорит –
Свободно светит, словно солнце,
Свободно веет, словно ветер,
Свободно льётся, как ручей.
Талант даётся в награжденье
Иль подаётся в испытанье,
А, может, чтобы наказать?!
Так пусть пред истиной случится,
Что бог иль чёрт за все деянья,
Как срок придёт, меня возьмут.
Пока ж, учитель, мне ответьте,
Как небосвод сокрыть в кармане;
Как время сетью уловить?
Так и со мной. Нельзя заставить
Меня отречься от Пегаса,
Вкус Ипокрены позабыть.
А если вдруг порвутся струны,
То вырву жилы и поставлю
На лиру вещую свою.
И говорю теперь под небом,
Что униженья не приемлю
И нищеты не потерплю».
Взмахнул растерянно руками
Мой Воронцов и глаз коснулся,
Как будто бы смахнул слезу.
«Я умоляю Вас, наместник,
Сейчас руками не машите,
А то случится заболеть!»
«Но бог терпел и нам велел!» –
Проговорил скороговоркой
Надменный призрак и растаял,
Как тает льдинка в кипятке.
Ему вослед я улыбнулся,
Мне стало жалко генерала,
И снова лёг, плащом накрывшись,
Как делал рыцарь благородный –
Благословенный Дон Кихот.
И я без страха и упрёка
Служу прекрасной Дульсинее
И образ в сердце берегу –
Тот образ Музы неподкупной,
Когда богатство не мздоимство,
А неподкупная душа,
Чему всецело предаёшься
И, дух свободы возрождая,
Талант, как плату, отдаёшь.
Но только где, кому, не знаю,
Когда другого не умею
И сочинительством живу.
Пусть я гонимый по просторам –
Лети семь дней и не достигнешь
Краёв отчизны, как листок,
Что злонамеренной рукою
Трусливый царь однажды вырвал
Из прежней книги бытия, –
Люблю бескрайние пределы,
Над ними – синие просторы,
Чему я преданно служу.
Но обстоятельство бесило
И раздражало постоянно,
Граф Воронцов – аристократ
От головы до ног, всецело,
Бывал, порою, человечным.
Мне доводилось наблюдать,
Как тот сидел в своём буфете
С каким-нибудь канцеляристом
И, наклоняясь весь к нему,
Свою ладонь приставив к уху –
Он собеседника так слушал,
Изображая на лице,
Своё вниманье и участье, –
Дарил радушье демократа...
С улыбкой лорда на устах…
Считался грамотным экспертом
Больших квартир аристократов
И завсегдатаем дворцов
Как в Петербурге, так в Одессе,
В особняках он разбирался
Как новоявленный знаток,
И говорят, дворец построил,
В котором жил своим семейством
И, как пример, тому служил –
Не воровал, не брал «барашка»,
Но получал большие деньги,
Что обращались от вина.
Сказать верней, от винограда,
Что, как рачительный хозяин,
Своим указом рассадил
По всей Тавриде благосклонной,
По Новоросии достойной
И сам посадки проверял...