28.
«А если Вас вернуть Инзову,
То всё преступно повторится –
В Одессе станете кутить
Один без всякого надзора
И без царя жить ежедневно,
Как в голове, так на душе.
Не исправлять свою натуру
А убивать предназначенье,
Что было Богом вручено.
Раз Кишинёв к Одессе близок,
То здесь ничто не помешает
От суеты приехать к Вам
Пустым поклонникам таланта.
И, наконец, в том Кишинёве
Найдёте общество своё
Среди бояр и прочих греков,
И то собрание приятным,
Как знаю сам, не назовёшь.
И потому просил упорно –
Хочу признаться перед Вами, –
И Нессельроде, и царя.
Сегодня, искренне считаю,
Что Вас в губернию другую
Давно пора перевести,
Для Вашей пользы и для блага,
Прочь от бунтарских побуждений
И нежелательных персон.
Как верноподданный, я верю,
Что Петербург отыщет место
И безопасную среду –
Досуг найдёте для занятий
И для развития таланта,
О чём я выше говорил.
И только в Ваших интересах,
Поверьте, Пушкин, повторяю,
Затеял эту чехарду –
К царю нижайше обратился,
И эта просьба, я надеюсь,
Не будет принята во вред
Ни Вам, ни Вашему избранью
Себя покорно, вдохновенно
Служенью музам посвятить.
Я убеждён в степи бескрайней,
Со мною, всё же, согласитесь
И вновь не броситесь строчить
Вторую «драму» про Мидаса?!
Здесь понимаю эпиграмму,
Что Вы изволили создать.
Надеюсь, также, Вы смиритесь,
И наши хлопоты совместно
Вам больше духа придадут
Для становления таланта.
Прочь удаляя в то же время,
Хотим избавить, как отцы,
От неприятного влиянья,
Беспринципной молодёжи,
Что причиняло только вред...
Я говорю сейчас о фальши,
Что Вас повсюду окружала,
О столкновении основ
Как с сумасбродными делами,
Так и с опасными словами,
Где молодёжь, как мотылёк,
Летит на яркую картинку,
Но там, достигнув голой правды,
Сжигает крылья на огне.
Сказать имею перед Вами,
Наместник края пред поэтом,
Что уважаю Ваш талант
И в сновиденье выступаю,
Как ныне преданный товарищ
И благодарственный слуга...»
Вот отступив на шаг в сторонку
И свой мундир едва поправив,
Он в знак прощания кивнул.
Хотел уйти, но передумал
И Воронцов ко мне вернулся,
Держа настрой в своих руках.
Со мной без чопорности прежней,
Без малой тени раздраженья,
Как с другом дней заговорил:
«Поймите, сударь, генерала,
Что я пред Вами не виновен,
Поскольку сделал всё, что мог,
Чтоб Вы в Одессе не нуждались
И слог успешно развивали,
Ведя войска своих стихов.
Хорей от ямба различаю,
И Вы, без шуток, полагаю,
Сейчас восходите в зенит,
Как солнце новых слов России,
Как наш поэт необычайный,
И в чувствах ищите талант.
Умом и сердцем постигая,
Что Вам любовь, как вдохновенье...
Но и терпенью есть предел!..
Хочу без гнева разобраться,
Как царедворец и вельможа,
И ко всему... законный муж
Одной известной Вам особы,
И говорю сейчас смятенный,
Как можно вызвать на дуэль,
Коль честь солдата пред поэтом
Сейчас мала под небесами,
Поэт талантом наделён,
И тот уже не повторится?!
Моя рука, увы, не дрогнет
Направить дуло пистолета,
А цель найдя, не промахнусь!
Я всё прекрасно понимаю,
Что ныне честь моя задета
И, с тем, задета честь семьи.
Но понимаю также ясно,
Отбросив горечь и обиду,
Что предо мной стоит творец –
Большой блестящий стихотворец,
В письме изысканный писатель,
Кто прославляет наш язык.
Случись сойтись на поединке
И Вас убить из пистолета,
Себе же чести не найду.
Тотчас гонителем свободы
Меня сочтут и кровопийцей
По всей России назовут.
Ну, а грядущие потомки
Здесь церемониться не станут –
Меня позором заклеймят.
Что им наместника заслуги,
Для Новороссии раденье,
Когда поэта застрелил?
Что им сраженья и награды,
России верное служенье,
Когда свободу задушил?
Хоть воевать привыкли руки,
Они столярничать умеют
И, как дитя, растить лозу,
И знают, как мостить дороги,
Как строить дом и править краем,
И поднимать людей на подвиг,
И за поступки отвечать».