18.
«Теперь и царь волнует душу,
Наш ум тревожит поведеньем,
И мы теряемся в судьбе,
Не зная тайные причины,
А государь своим вниманьем
Нас обделяет не впервой.
Доколе нам – господь лишь знает, –
Смотреть на мир в полгенерала?
А были б полный генерал...
Как вышло, боком повернулись
Нам петербургские интриги?
Наверно, Пушкин, из-за Вас?!»
Граф говорил довольно долго,
Его я слушал и не слушал
И по столу стучал ногтём.
А Воронцов так увлечённый
Своим ораторским искусством
Того никак не замечал,
Что я подумал грешным делом,
В душе тая свою ремарку:
Нашёлся тоже Цицерон!
Что до Раевского, то лично
Сказать дурного... не имею,
Хотя подставил он меня...
А как прекрасно начиналось,
Тогда ничто не предвещало
Такой случившийся разлад...
Воображение поэта
Он поразил при первой встречи –
Худой, высокий и в очках –
Мечом нечаянных суждений,
Стрелой насмешливого взгляда
Своих издержанных очей.
Когда казался необычным,
Всегда загадочно держался
И парадоксы говорил.
По обещанию уколов
Ему я будущность пророчил
Необычайную, как сам.
Его улыбка, взгляд чудесный,
Его язвительные речи
Вливали в душу хладный яд.
Он звал прекрасное мечтою,
Неистощимой клеветою
Он провиденье искушал.
Не верил он любви, свободе
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел.
Печальны были наши встречи
И коротки меж нас беседы,
Что разделяли нас порой.
Лицом морщинистым и в складках,
Глазами русского Вольтера
Смотрел с сарказмом на судьбу
И по обычаю двадцатых
Годов тогдашней молодёжи
Был гладко выбрит, словно лёд.
Тот образ с тонкими губами,
Изжёлта карими глазами
Забыть спонтанно не могу.
Два года был я под влияньем
Его пугающих речений,
Что излагал широкий рот.
Когда я встретил на Кавказе,
Тогда меня и покорили
Его способности и ум.
Холодный скептик, мрачный циник
Не просто был моим знакомцем –
Мой дух тревожил, подавлял
Своей иронией бесчинной,
Всё разлагающей, как щёлочь.
Стихотворенье посвятил
Парадоксальному явленью,
В лице Раевского найдя.
Умом и нравом восторгаясь:
Он будет более известным... –
Ему по дружбе предрекал.
И так родился Демон мысли
И Демон чувства воплотился,
Ломая догмы, времена,
В известном сыне генерала
И внучки русского помора,
Собравшись в желченном лице.
То было раньше, как дружили,
Когда терпел его насмешки,
Чего другим не позволял,
Чтоб разбирать мои работы –
Бесцеремонно относиться,
Критиковать на все лады...
И вот случилось, мне открылось,
В борьбе за чувства Воронцовой
Пред Воронцовым настояв,
Раевский выказал копыта
Всей саркастической натуры
И хвост коварного ума.
Здесь мой приятель постарался
Своим талантом разрушенья,
И граф едва ли отставал –
Вдвоём меня в командировку
Сослать надумали надолго,
И, как соперника, убрать.
Чтоб не мешать их притязаньям,
Елизавету мне не видеть,
Услали биться с саранчой.
А в тот же день, как я отъехал
И за спиной дворец оставил
И боль оставил на душе,
В которой пряталась надежда,
Он чувства выложил на доску,
Стремясь графиню обуять
Безумной выходкой вандала,
Нетерпеливый мой Раевский,
Кому недавно доверял;
Кем откровенно восхищался,
Найдя его оригинальность,
Кого я другом называл.
Тогда Раевский и задумал
Под чёрным сердцем подлость Яго
И метко бросил в спину нож,
Когда в душе была химера –
Не Воронцов, не Воронцова,
А только собственная блажь.
Поправ на сердце благочинность,
Заполнив разум пеной страсти,
Открыл холодное лицо...