В соавторстве с Григорием РОДСТВЕННИКОВЫМ
http://www.proza.ru/avtor/bobr632009
Леопольд Маркович профессиональным философом не был, по профессии он был сантехником, и даже по диплому профессионально-технического колледжа газоэлектросварщиком, а вот философом уже его сделала сама жизнь.
Она со всеми неравнодушными так поступает, это у неё для них вроде бонуса за бессмысленно прожитые годы. В свои почти 60 Леопольд Маркович Затрещин получил столько пинков судьбы, что любой новый удар сносил теперь со стойкостью олимпийца высеченного из мрамора.
Действительно чего еще бояться? От него ушли три жены и две любовницы. Зато пришли призраки болячек: инфаркт с инсультом, в компании более мелких гопников: диабета, язвы желудка и простатита. Высокий холестерин и сахар Затрещин продолжал игнорировать несмотря на возраст.
«Меня девушки красивые не любят», – гнусаво пел сантехник и, вальяжно развалясь на тахте, щелкнул телевизионным пультом. Сегодня он остался дома, в связи с временной нетрудоспособностью связанной с ринитом и покраснением в горле, оформленными больничным листом.
По телевизору в дневное время обнаружился французский эротический фильм с весьма откровенными сценами.
Леопольд Маркович поудобнее устроился на лежанке, и принялся философствовать: «А что собственно такое? Многие путают секс и трах, но трахать помимо прочего можно и мозги, а вот заниматься с ними сексом это будет хитропопая задача».
Течение мысли ненадолго было прервано слюнотечением мечтательного характера, на экране из-под титров ему подмигивала красотка с формами, не умещавшимися ни под какими титрами, когда же показали закат над Марсельской бухтой Леопольд Маркович Затрещин продолжил философствовать в слух, ему простодушно захотелось понравится девушке из телевизора, а девушки как известно любят ушами:
– Так что же такое есть секс? Примитивная физиология или высокая эстетика полов? – Тут он снова отвлекся и ткнул пальцем в экран, ¬ – ты на нашу Людку из первого подъезда похожа! Такая же каланча здоровая! А каблуки наденет – еще выше будет. Ей бы баскетболисткой быть, а она воспитательницей в садике работает! Какое зрение надо иметь, чтобы с такой высоты на землю смотреть! Дядя Степа в юбке!
«Дядя Стёпа» с экрана проигнорировала критику в их с Людкой адрес, посмотрела на Леопольда с томной нежностью, и, послав ему воздушный поцелуй, поманила сантехника к себе пальчиком, украшенным ярким лепестком лака на ухоженном ноготке. Другим пальчиком она прикоснулась к своему белью, игриво потянула ажурную ткань бюстгальтера вниз.
Примитивная физиология в чреслах Затрещина вопреки больничному листу и общей философской сознательности вошла в противоречие с требованиями врачей и высокой эстетики, после чего он заёрзал на своем диванчике.
Эх, зря он Людку отшил. Сморозил что-то про удава и тридцать восемь попугаев... Да и с Веркой из обувного явно поспешил расстаться! Подумаешь, ноги у неё 46 размера. Зато попа шириной с тахту. Как она ему тогда сказала: «Не проводите даму, кабальеро?». А он буркнул: «Только взглядом». Зачем так сказал? Да просто лень было на ночь глядя из теплой хаты под дождь выползать. Как она красиво уходила Леопольд Маркович мог оценить это только теперь, когда, не отрывая взора от телевизионной картинки, демонстрирующей крупным планом спину «Дяди Стёпы», он дергал кадыком, как рыба выброшенная на берег, и сходил с ума от безупречно высокого качества изображения. Глаз камеры пристально исследовал светотени, легко струящиеся по лопаткам и стройному позвоночнику актрисы, фривольно задержался в районе крестца, и в следующее мгновенье буквально приковал взгляд Затрещина к ее округлым ягодицам… две луны в одном флаконе.
Захотелось пить. А лучше выпить. И желательно того, что горит. Вот ведь, французы, до чего, бессовестные, как людёв доводят! Такое на весь мир кажут, что забываешь и про эстетику полов, и про чай с клюквой, и как правильно говорить, в общем, ощущаешь себя форменной скотиной. Да не быком или жеребцом, а чем-то совершенно недостойным – кроликом, маленьким, но похотливо-плодовитым.
Леопольд Маркович спрыгнул с тахты, в два прыжка добрался до кухни, распахнул холодильник и, выхватив из морозного чрева початую бутылку водки, в долгом поцелуе припал к стеклянному горлышку. В мозгах развиднелось. А в штанах нет.
По телевизору, разметавшись на заправленной шёлком атаманке, девица, забыв всякий стыд, раздвигала ноги – дразнила сантехника; залезала ладошкой себе в трусы, улыбалась, зная что он туда не дотянется, потом складывала губки гузочкой, слюнила пальчик трогала себя за сосочки; сперва трогала сосочки спело проступавшие сквозь полупрозрачную ткань, а потом их же, но уже без ткани, и снова раздвигала, и снова трогала. По всему было видно, что жарко ей. В Марселе в этот день стояла вёдренная погода. Огромный вентилятор накручивал в студии под потолком оборот за оборотом, артистка старалась попадать с ним в такт, движения её были плавными, уверенными и ни на минуту не прекращались.
Большому горячему чувству неожиданно стало тесно в семейных трусах. Затрещин промокнул лоб и неодобрительно посмотрел вниз.
– Ну что ты напрягся, дубина! – обратился он к своему естеству, – Лежал тихо и мирно, никого не трогал – нет, проснулся. Тебе же не пятнадцать лет, жалом крутить? В твоем возрасте надо солидность и невозмутимость проявлять. Знаешь ведь – все напасти от стресса проклятого.
При этом Леопольд Маркович ненароком взглянул на экран и тут же потерял нить беседы. Красотка, видимо решила презреть все допустимые морально-эротические нормы. От вида разведенных розовых ягодиц, Затрещин пришел в исступление, и как молодой заяц проскакал через всю комнату к вожделенному холодильнику. На этот раз вкуса водки сантехник не почувствовал. Водка не освежала и не грела, она вступила в тайный сговор с развратной девицей, и довела степень визуализации принимаемых телевизором сигналов до реалистического кошмара.
Леопольд не только слышал частое глубокое дыхание француженки, он слышал шорох прибоя у неё за окном, слышал стрекот кинокамеры фиксирующий все действия, он даже почувствовал запах, её запах – сладкий запах карамели и мускуса, запах моря – ядрено йодированный, и запах режиссера – кисловатый от бесчисленно выпиваемого натощак кофе и выкуриваемых одна за другой Галуаз – сигарет без фильтра. А ещё водка сделала возможной телепатию – Леопольду показалось, что он угадывает её мысли и желания. Актриса прошептала: возьми меня, если хочешь.
– Да! Я хочу тебя, крошка! – хрипло выкрикнул он в ответ, растопырил руки, как медведь, силясь обнять широкую плазму. Француженка притворно загородилась от него прозрачным пеньюаром и заразительно захохотала. Ее тело было горячим, Леопольд почувствовал пальцами что экран жжет его.
– Да ты горишь, моя девочка! Иди ко мне, маленькая!
Он облапил тонкий стан чаровницы и рванул на себя. Девочка пронзительно пискнула, а в голове Затрещина взорвалась граната. Лазурный прибой, желтый песок и белоснежные чайки в сливочных облаках закружились в бешенной карусели, и вдруг опали черными пазлами. Кудрявая негритянка-ночь опустила на его глаза шершавую ладонь и томно прошептала: «Спи».
Он качался на теплых волнах блаженства. Вдыхал ароматы тропической ночи и улыбался. Море, тишина, свобода.
Рассвет принес тошноту и грубые голоса:
– Чего, в натуре, хотел с телевизором совокупиться?
– Допился до чертиков!
– Маркыч у нас такой, баб всех разогнал, стойло пустое, а кататься хочет…
– Да, это я, братцы, недоглядел, оставил ему диск в плеере, думал мужик проспится, а тут приятно глазу!
– Не, братва с похмела живая нужна, эротика не прокатывает.
– К живым с цветами надо, а то и полы помыть, а Макарыч с гонором, философ одним словом.
– Сам ты философ! – оборвал сантехник Затрещин бригадира Манохина, окончательно пришёл в себя и почувствовал себя в реальной действительности одиноким и покинутым.
После работы сгоношить отказался, даже в преддверии пятницы. Домой пришел один, с поспешностью включил телевизор. Диск был на месте, юг франции, номер с видом на бухту, и артисточка все были на месте, все его ждали. Нажал на play: знакомые титры, знакомая музыка, а ощущения навизны нет, узнавания, первооткрытия нет. Перемотал. Сходил за водкой. Снова нет. Ничего нет. Ни в душе, ни в штанах нет.
Баловством мальчишеским Леопольд не занимался с той поры, как баба Рая подкараулила его за баней, и вжарила крапивой, чтоб не подглядывал, а потом гналась через огород со словами:
– Открутишь себе кран, будет перед девками срам!
Нет, не дождетесь. Досмотрев фильм в пятый раз, Леопольд выцарапал диск из лотка приемника и запустил его с балкона. Со всеми пасииями реальными и виртуальными был он одинаково суров. Спать лег мрачнее тучи.
А на утро зашел с цветами в первый подъезд, возле Людкиной двери замешкался, но потом решительно шагнул внутрь, дверь открыта.
– Здрасьте, вот тока слесаря мы не вызывали!
Людка стояла в лучах солнечного света лившегося через окно на кухню и в коридор, она светилась какими-то живыми искрами; она стояла над тазиком с водой, отжимая по старинке руками половую тряпку, ноги широко расставила, подол халатика подтянула до живота, наклонилась вперёд, большая грудь её почти вываливалась из-за пазухи. Людка улыбалась, на ее лице улыбка отлично уживалась с ямочкой на подбородке и горсткой задорных веснушек у носа и на скулках.
Когда у Людки получалось быть красивой, мужики как правило теряли дар речи, но Леопольд Маркович осилил тираду:
– Вот мимо шёл… давно хотел… помочь… если так вообще… вы женщина видная… и если обидел… то могу и полы… помыть…
Людка захохотала, одной рукой закрыла рот, другой халат оправила, тряпку в воду бросила, стоит и смеется, а вокруг солнце.
– И с полами справляемся!
Затрещин раскраснелся вдруг, застеснялся, хотел уйти, не для нас оно счастье-то в жизни этой, но тут дверь потерял, об косяк задел.
– Виноват, мы Людмила… я потом!
А Людка перестала смеяться и говорит:
– Зачем же в другой раз, Леопольд Маркович, полы вымыты, а у вас такой букет замечательный, кажется ирисы, пойдемте их в воду поставим.