Ну, скриплю… Так и лет мне уже под сто… Возмущаются…
А, ведь точно, не ведают, как дед Костя гладил мои, тогда еще новенькие, лиственные перилла…Сам ведь строил, лес волочил из бора, считай - за версту… А уж когда последнюю дощечку в моей «вотчине» прибил, сел, утер лоб свой высокий рукавом холщевой рубахи и так по-детски улыбнулся! Много ли нужно для счастья?
А по моим ступенькам и счастье, и горе – все пробегали, проходили, а часто и задерживались… Я за свой век чего только не повидал! Можно забыть того, с кем смеялся, но никогда не забыть того, с кем вместе плакал.
Вот и помню, как плакала, согнув свой тоненький стан вдвое, Таисия Дмитриевна, когда сын семнадцатилетний на войне пропал без вести, когда дед Костя не смог пережить этого горя…А потом выпрямилась и, гордо подняв голову, смиренно, как крест, понесла свою судьбу, а начала-то с моих ступенек!
Только тот может почесть легким делом смастерить Крыльцо, кто нутра его не познал! Обладать потребно чутьем нужным, навыками особыми, чтобы Крыльцо, почти век прожив, всего-то только и заскрипело!
Да и не скриплю я вовсе! Я просто вздыхаю. И от счастья, и от горя…
Хотя счастья, в любом случае, было намного больше.
Нынешнее поколение жильцов нашего дома уже давно в городские квартиры перебралось, однако, переживая моменты счастливые или не очень, все всегда, в срочном порядке, приезжают сюда. И садятся на мои ступеньки, и делятся друг с другом и со мной всем самым сокровенным. И тогда я понимаю, что одиночество моих последних лет скрашивают именно эти звонкие голоса, шепот под покровом ночи, песни задушевные, или дымок чьей-то сигареты. Хотя я уже привык к одиночеству, после ухода Марго, оно, это одиночество мое, стало само собой разумеющимся…Это своеобразный душевный покой…
Но иногда и скриплю… Например, когда соседка наша наведывается в гости. Я давно считаю ее визиты по огорчениям, которые она мне причиняет. То норовит напрячь моих хозяев выкрасить меня – какой-же идиот лиственное крыльцо краской поганить вздумает? То ей перилла мои не нравятся, а то и ступеньки советует «поширше» сделать. Глупая баба! Но душа у нее широкая, добрая, хотя не по отношению ко мне…
Порой мне думается, что сделал меня дед Костя специально для общения, для взаимопонимания, так сказать…Домочадцы всех поколений собирались и собираются на моих ступеньках именно в тот час, когда или темнота сгущается, а они стремятся прорваться сквозь эту темноту, добраться до света в «конце тонеля», или когда по моим ступенькам пробегает счастье, будь то венчание в близлежащем храме, рождение детей, или семейные праздники, юбилеи. А потому я и не обречен на гибель.
Я вместе со всеми переживаю счастливые мгновения встреч и тяжесть разлук, где я всегда становлюсь невольным свидетелем.
Вы скажете, что Крыльцо – это существительное среднего рода, а значит «оно». А вот и нет! Я-Он! И все потому, что за свой век мужественно научился справляться со всеми трудностями. Я и под холодным ливнем, и под скрипучим белым снегом, и под пылающим солнцем одинаково силен, бодр, крепок, пусть даже и старичком стал с годами… И я –то ой как знаю, что дни бывают такими длинными, а годы такими короткими…Нет, нет и я не вечен! Стареть конечно скучно, хотя это единственный способ долго жить. Кто-то из великих уже давно сказал, что из попытки жить вечно, увы, ничего не выйдет. Когда-то и мои ступеньки превратятся в тоненькие щепочки, хотя их за все мое время еще никто не латал, когда-нибудь и перила мои начнут шататься. Я уже нередко начинаю выходить за пределы своей натуры, а потому и скриплю, как кажется домочадцам, хотя это не скрип, а попытки моего общения с ними. Просто с годами я научился понимать, ведь вечер жизни обязательно приносит с собой свою лампу. Да и все в этом мире зависит от восприятия, если кто-то уверится в том, что можно замерзнуть и при трех градусах мороза – действительно замерзнет…
А я все еще живу, скриплю себе потихоньку, не пытаясь искать широких горизонтов и зная, что открыть их можно только в самом узком кругу, на моих ступеньках – точно!
Галантный век давно уплыл в небытие, однако, подходя ко мне, мужчины все еще снимают шляпы и уважительно вытягиваются, когда очередная хозяйка дома выходит им навстречу. И пусть очередная хозяюшка думает, что почести эти для нее, но я-то точно знаю, всем своим лиственным нутром чувствую уважение пришедших ко мне, хранящему тайну многих поколений моего дома.
Потребность в исповеди не исчезнет никогда, а потому, вот уже много лет, ласкает меня, укрывает от зноя своей листвой старушка-Черемуха, которую в первую послевоенную весну посадила Марго. И спасает меня от ливней черепичный навес, который сделал ее сын, и тянется от самых ворот ко мне кирпичный тротуар, который выложил внук Марго. И собираются на моих ступеньках родные, любящие друг друга, люди. И чувствуется в их полной откровенности крепкое зерно жизни.
И скриплю я потихоньку: «Богу-богово, кесарю-кесарево… только пусть по ступенькам моим больше счастья пробегает, чем…»