Она родилась в погребе у священника именно в тот час, когда отца её, Анисима-иконописца, власть новая, в декабре семнадцатого года, без каких-либо объяснений (все и так было ясно), расстреляла в маленьком дворике старого муромского храма.
Крепко прижимала к груди свою маленькую Настю вдова иконописца Федора Лемешонок, когда на перекладных, в кровь сбив ноги, пробиралась с маленькой дочушкой далеко-далеко в Сибирь, в маленькое село Туим, где испокон веков жили родственники того самого священника, их спасителя.В то время уже вовсю пылала гражданская война, а на большей части Сибири все еще были войска Белой Армии.
И поселились Федора с дочкой в маленьком заброшенном домике на самом краю села. Этот домик кренился одним боком в речку Туимку, а завалинки его были скрыты под густыми зарослями черемухи.
Прошло несколько лет и Федора вышла замуж. Отчим был добрым, Настю баловал. Один за другим в семье народилисбь новые дети. Но именно Настя с детства, все свободные свои минутки, не выпускала из рук карандаша и рисовала, рисовала, рисовала... Она писала портреты, искусно разрисовывала пасхальные яйца, вышивала огромные сказочные полотна «Витязь в тигровой шкуре», «Бахчисарайский фонтан».
Как самая старшая из детей в семье, закончила только начальную школу. Нужно было работать. На долю первенца, по условиям сельской жизни, всегда меньше всего выпадает родительской нежности. На её коленях сменялись один за другим появившиеся в семье дети. В семь лет на Настасьины крепенькие плечи уже легло коромысло с двумя, отнюдь не игрушечными, ведрами. Несет их бывало от колодца, сердечко стучит, спина выгибается, того и гляди переломится. Всплескивает руками Федора: «Почесть полные?», а сама в душе радуется, что подмога подросла. А Настя, отчетливо различив радость в голосе матери, уже бежит к очередному малышу в зыбке...
А ей так хотелось в пионерский лагерь... «Ишь чего надумала, бездельница!»,- возмущалась Федора. «Будешь там хабалить, а я здесь как одна и с детьми малыми, и с хозяйством?».
И вечером, когда уже все тело ныло от непосильной работы, сидела Настя на берегу реки Туимки и слушала, как на другом берегу пионеры песни поют...
Высокая, статная, с толстой каштанового цвета косой приглянулась она моему будущему деду. В тайне Настя надеялась, что при муже-начальнике можно будет оставить постылую и изнуряющую работу. В тайне она все еще мечтала рисовать...
Однако работы в доме свекра было еще больше, чем у матушки, а на её шепот о рисовании последовал ответ: «Детская забава!»
Мужа своего Настя почти не видела – вечные разъезды, командировки. В сороковом году на свет появился её первенец. Из родильного дома забирать её было некому. На попутной телеге, укутав сына в теплое одеяло, единственное свое приданное, переезжая речку вместе с малышом попала под апрельский лед...
А в начале июня сорок первого родился второй сын. А еще через 20 дней началась война. Муж, первыми сибирскими эшелонами, уехал на фронт.
Плакать ей не разрешалось. А нутро рыдало, а в горле постоянно стоял вечный ком...
Из дома свекра, устав от изматывающей работы и унижений, бежала с двумя малышами темной ночью.
А потом медленно выпал из рук страшный треугольник и она, еще совсем не осознав, что означает слово «вдова», отправилась санитаркой на фронт.
Во истину не знаешь, где потеряешь, а где найдешь.
Он был красив, офицер Украинского (степного) фронта. И он влюбился. Она, бесстрашная медсестра, которая десятками вытаскивала на себе раненых солдат с поля боя, оттдавая им свою кровь, а в редкие затишья, сидя около раненых бойцов, рисовавшая им открытки для любимых и матерей, тоже полюбила всем сердцем, всей душой, может быть впервые в своей жизни.
Имеет ли право кто-либо осуждать её? А шептались родственнички, шептались... И невестушки шептались, и братья мужа шептались... Но никто ведь не спрашивал, что она чуствовала, когда, как ломовую лошадь, выдали ее не за муж, а в батрачки бесплатные отдали. И никто не искал её и детишек малых, когда она темной дождливой ночью исчезла вдруг из дома свекра...
Началась битва за освобождение Украины. Настя, ползая под шквалом огня, одного за другим перетаскивала раненых к медпункту.
Осколок от вражеского снаряда больно саданул в спину. Ударом откинуло в глубь воронки. Зазвенело в ушах, зашумело в голове. И закрылись её глаза. И в недобрый час показалось ей небо голубым-голубым... Очнулась после операции, в больничной палате полевого госпиталя. Осколок вытащили, только огромный шрам остался навсегда на её красивой спине, да рука «не слушалась, перечила», особенно в непогоду...
И еще стресс. Она была комиссована. Она ждала ребенка от любимого человека, у которого дома были жена и дети. Эту новость статный офицер сообщил ей, когда она еще была прикована к больничной койке.
Так и закончилось время любви Анастасии, любви, мимолетно коснувшейся её своим крылом под музыку вальса из вражеских пуль, под симфонический оркестр из канонады минометных орудий.
«Спиши на Гитлера», - посоветовал возлюбленный.
Не забудет картинки из прошлого
Выживаньем опошленный быт.
Затерялася в хламе заброшенном
Нехорошая память обид.
Встретив утро улыбкой таинственной:
Что-ж, и эти пройдут времена,
Прошептала: «Так видно прописано,
Что любовь принесла мне война...»
Можно еще и еще писать о сложной жизни Анастасии Лемешонок, моей бабушки, матери моего отца. Слушая её рассказы, я всегда задавала сама себе один и тот-же вопрос: «За что? За какие грехи ей, рожденной в погребе в те минуты, когда сволочи в черных кожанках расстреливали её отца за спасение Лика Божьей Матери, выпала на долю такая тяжелая судьба?»
Ранения и контузия бесследно не прошли. Часто болела голова. Тогда бабушка ложилась на кровать, отворачивалась к стене и обхватывала голову руками. Однажды я потихоньку заглянула ей в лицо. Она плакала... молча... Она давно привыкла все беды и горести переносить молча... В коробочке, в старом комоде, лежали её медали и ордена, но бабушка никогда их не надевала. Каждый год, седмого мая, бабушка зажигала перед образами свечу в память о своем муже, отце своих сыновей, погибшим в Битве за Севастополь. И каждый год, девятого мая, гороле еще одна свеча в память о победе над фашисткой сволочью...
А еще моя бабушка писала стихи. И именно она познакомила меня с творчеством великой Анны Андреевны Ахматовой. Она была моим первым учителем на поэтической стезе, первым слушателем и первым мудрым критиком...
«И только красный тюльпан,
Тюльпан у тебя в петлице...»