А Вы знаете поэта Владимира Белоглазова?
Первое его стихотворение я прочла в 9-м выпуске «Складчины» - ничего не поняла и не заинтересовалась. Потом слушала стихи в авторском исполнении и снова – мимо. Но вот мне попала в руки его первая книжка «Алмаз ночей» (Екатеринбург, 2005). Я погрузилась в нее, и время и пространство перестали существовать для меня. Я читала, понимая и не понимая, перечитывала, читала дальше и поэзия (а это – настоящая поэзия!) завораживала, затягивала меня, словно в омут. Это, как, слушая классическую музыку, - чем больше слушаешь, тем глубже проникаешь в нее, тем более она нравится.
Стихи многоплановы. Их отличает богатство эрудиции автора и его глубокое проникновение в жизнь, осознание трагизма ее. Этому способствует собственная биография поэта. Владимир Иванович служил в армии, окончив Свердловский юридический институт, работал в следственных подразделениях Свердловского гарнизона милиции, является подполковником милиции в отставке, ветераном ОВД.
Разнообразны темы. Поэт пишет и о ветеранах НКВД, одним из которых был его дед, правое дело которого он продолжил («Высшие курсы»).
Рассматриваю старенькое фото.
30-год. На фоне Ильича
и статуи Свердлова - доброхота -деды ненародившихся внучат.
Направо слева
в пять рядов не лица -
история, как правка падете,
Крестьянская, рабочая милиция П. Старченко - нач. упр. НКВД.
Мой дед - левее всех, передний
сверху.
Ежов и Чесноков - плечом к плечу.
Все в ряд, как на вечернюю поверку...
Меня к себе возьмите, так хочу!
И об отце:
«Я памятью далекою отца всхожу, как солнце утреннее, боком».
И о своем поколении, которое
Тем были счастливы, что есть В охапке солнечного света, И глубоко таили месть За гибель каждого поэта.
И, жизнь дыханием столбя На поворотах круч и взгорий, Мы тихо верили в себя, Как все существенное в зори…,
но …Мы, ядом трупным изрыгнув, Послали импульсом пульсарам Незавершенную войну И стали выпущенным паром.
Героями его стихов становятся и монах – бродяга, собирающий подаяние на храм,
На груди из жести кружка С образком. На храм сгоревший.
Положу в нее полушку - На помин духовной бреши,
и деревенские мужики,
В избу ввалится толпа Мужиков русоволосых Дух овчинного снопа… Озорны, многоголосы…,
и бомж дядя Боря, который когда-то «пел в УПИ неплохо в хоре». Автор не только сочувствует всем этим людям, но готов даже разделить с ними «трапезу»:
Купим пенистого пива На закуску есть крапива, Покейфуем под «Тату»… Анальгина бы мне дозу, Не люблю я жизни прозу –
Горечь ярая во рту.
Все стихи пронизаны не броской, не крикливой, но выстраданной и умудренной любовью к Родине – большой и малой. Ее болевые точки отзываются болью в душе поэта.
Найди в душе укромный уголок.
В ее просторах есть где затеряться.
Тебе – дышать, мне – верить тяжело,
Еще труднее – за Россию драться.
Мы – полюсов стихий проводники.
И, принося в сей мир не чай с лимоном,
На траурные пышные венки
Свои сердца кладем, как на знамена.
Поэты не от мира – от войны,
Где хищники в предчувствии услады,
Пока в туннеле искры не видны,
Идут на нас, не ведая засады.
И еще:
Я верю времени в примат.
Я горд Отчизною, таящей
В себе и честь, и русский мат,
И настоящее, как ящик.
В себя.
В свой разум.
Расы дух.
И от рычания и воя
Я оязычиваю слух
И возрождаю миф, что Трою.
Все стихи пронизывает, как бы объединяя их воедино, изначальная философичность мышления поэта. Автор не описывает что-то сиюминутное, даже если в них и присутствует некая конкретика бытия, он говорит со всей Вселенной, проникая во все тайны мира.
И ты, зажав подол Вселенной,
Возьмешься палкой ворошить
Все то, что встанет на колени
Перед дырой твоей души.
Вот взвиться птицей бы пернатой
Да улететь туда, где рай,
Да вздоху нет, одни заплаты
На голубой дороге в рай.
Или
Дай мне полмира, я возьму кусочек. Зачем мне скрежет выжженных лесов? Ты дай мне каплю ту, что камень точит, На аленький цветочек, чтоб не сох.
Мы этот мир придумали. Мы зрячи. Его без нас поили небеса Не для того, что б все переиначить И бесконечно путать полюса.
Тонки, изящны, лиричны, при всей сдержанности пишущего, стихи, посвященные женщине. Но за скупыми строчками - бездна чувств, говорящая о богатстве души поэта.
Голубые листочки, Почерк девичий, дробный. О разлуке – ни строчки, О погоде – подробно.
Ты о дождике пишешь, Что тревожит ночами,
И все глуше и тише О любви и печали.
Некоторые из этих стихов не лишены тонкой иронии, игривости.
Там молодки, что прохлада
В жаркий полдень под сосной,
Смех игривый до упада,
Юных тел щемящий зной.
Белозубое сиянье,
Белокурая волна,
Я – здоровья,
До свиданья –
Мне веселая одна.
Сероглазая дивчина
Не смущала бы косой.
Я стеснительный мужчина,
Без рубашки да босой…
Многие стихи ритмичны, музыкальны и могут служить прекрасными текстами для песен. Дело только за композитором.
Помимо тематики, содержания, идейной насыщенности стихов, принадлежность их к истинной поэзии подтверждается богатством языка (автор широко использует, кроме образного литературного языка - следствия высокой эрудиции, старинные народные слова: оприч, иже, зачнут, волглый, урема, похерю, сленг: «кипеша», «зык» и др.) и оригинальностью выразительных средств. Сравнения ярки, порой неожиданны, («небо в горестной ухмылке, топорща пухлые зенки», «запеченная корка заката», «гривастый костерок», «золотом, клейменным тяжелой русскою тоской», «на ощупь лбом прохладен воздух», «мамаша сложилась келейно, как строчка из букв», что создает впечатление, «как будто что-то сдвинуто, смещено, лишено привычного расположения и смотрится иначе, - пишет редактор сборника стихов Белоглазова Николай Мережников, - но именно подобное впечатление должно нам сопутствовать, когда мы входим в мир, имеющий черты и свойства первосоздания».
Но все же хотелось бы отметить. Хотя для многих современных поэтов кредом поэзии является ее некая «непонятность» и даже декларация – «стихи могут быть непонятными», переиначивая, по-видимому, вечную истину: «все гениальное – просто» в ее антитезу – «гениально то, что непонятно», все же этим самым они суживают круг своих читателей и возможных почитателей, считая, что сейчас «стихи никто не читает». И глубоко ошибаются, судя даже только потому, сколько людей пытается писать стихи. Да, наверное, на свете нет человека, который за всю свою жизнь не написал пусть одного стихотворения.
Конечно, душа творца – terra incognita и постигнуть ее – задача неразрешимая. Но сознательно усложняя стихи обилием незнакомых слов, пусть и говорящих об эрудиции автора и его профессионализме в каких-то других областях, знаниями которыми не обладает массовый читатель, он тем самым сокращает круг своих поклонников, что ему, думаю, не совсем безразлично.
Страдает этим и автор названного сборника «вашгерда», «каллусов», «шермицей», «архалук», «зык», «черный дэв» и др.). Конечно, при желании можно их разыскать в словарях, но они не всегда под рукой во время чтения стихов. Не проще ли (будьте же снисходительны к своему читателю!) дать значения этих слов, хотя бы, в сносках.