9 мая, в День Победы, дед надел военную форму, на груди его красовались ордена и медали.
– Деда, а расскажи мне про своё детство, жутко интересно, каким оно было у тебя,– попросил Антон.
– Ну, что ж садись, слушай, – ответил Антошке дед Степан.
– Детство моё Антошка проходило в военные годы, когда наша страна воевала с фашисткой Германией. Ох, и трудное было время, голодно и холодно, кровь и боль. Всех мужиков на фронт забрали. Остались в деревне только женщины и дети, да ещё старики немощные.
– А отца твоего тоже на фронт забрали? – задал вопрос нетерпеливый Антошка.
– А как же, конечно забрали, он ведь был военным человеком, при военкомате служил. Болел он конечно серьёзно, но война есть война, родину свою надо защищать. В первые дни войны сам на фронт попросился. И осталась наша мать с пятью детьми одна.
– А что дальше было? – спросил Антошка.
– А что дальше, стали жить да выживать, кто как мог. Фронту помогали, женщины носки тёплые вязали, шарфы и отправляли солдатам, зимы то у нас суровые. Немцы больно уж замерзали, а наши привычные. Намотают на ноги портянки, сунут ноги в валенки, наденут на руки варежки вязаные, ушанки на голову и воюют, бьют врага, гонят с родной земли.
– Деда, а в школу ты во время войны ходил? – заглядывая деду в лицо, спросил Антошка.
– А как же, конечно ходил, – ответил дед. Только трудно было учиться, от голода голова кружилась, и спать всё время хотелось. Зимой одни валенки на всех ребятишек в семье были. Намотает мать нам на ноги разных тряпок, бечёвкой завяжет и бежим в школу бегом, чтобы ноги не успели замёрзнуть. А в школе тепло было, одноногий дядька Петя хорошо топил, жалел нас ребятишек.
– А почему дядька Петя одноногий был? – спросил Антошка.
– Да на фронте ему ногу одну оторвало, еле выжил, домой вернулся без ноги и стал вот в школе работать, а летом в колхозе помогал, чем мог. Трудно ему было, но он виду не подавал, только рассказывали, что по ночам от боли кричал, осколок у него в бедре остался. Да голова сильно болела, контузию он получил, оттого плохо разговаривал, трудно было понять, что говорит.
– Жалко его, – сказал Антошка и вздохнул.
– И его жалко и других тоже жалко было, – ответил дед Степан. Многие вернулись с фронта калеками, многие не вернулись, погибли, защищая свою землю от ненавистных врагов.
– Деда, а ты в школе, чем писал, шариковой ручкой?
– снова спросил Антошка.
– Да нет, не было тогда ещё шариковых ручек у нас, мы писали чернилами и перьевой ручкой, – смеясь, ответил дед. Вот уж намучился я с этими чернилами, что ни слово, то клякса. Сам не понимаю, как это у меня получалось, ох, и доставалось же мне из–за этого. А потом и чернила закончились, и тетрадки, стало нечем и не на чем писать.
– А как же вы учились, без чернил и тетрадок? – удивился Антошка.
– Стали мы тогда писать карандашами химическими, наслюнявишь кончик карандаша и пишешь. От этого весь рот был синего цвета, а язык так стягивало, будто гадости какой наелся.
А вместо тетрадок мы стали использовать старые газеты и книжки, между строк писали, да на полях. Но, учились надо сказать усердно, стыдно было плохо учиться, когда наши отцы и братья на фронте кровь свою за нас проливали.
– Деда, а еда у вас была, вы сильно голодали? – спросил Антошка.
– Да уж, голод нас хуже холода мучил, – горестно вздохнул дед, вспомнив прожитые военные годы. В первый год войны вроде ещё ничего было, терпимо. А потом жуткий голод пришёл, особенно было голодно тем, кто в городе жил. Нам, деревенским чуток легче было. Всё–таки, какое никакое хозяйство вели, да и огород выручал. А летом рыбу ловили, грибы да ягоды собирали. Но есть всё время хотелось, вот и совали мы в рот, что не попадя. Раз наелись какой–то травы, вроде вкусная была, а потом еле спасли, молоком отпаивали. Оказалось, травка–то ядовитая была, хорошо, что не померли. Яйца из птичьих гнёзд доставали, и хоть жалко было птиц, но как говориться, голод не тётка. Мать собирала крапиву и полынь, высушит, истолчёт в муку и напечёт в печи лепёшек. Горьковатые они конечно были, но есть так сильно хотелось, что мы и этому были рады. Правда, от таких лепёшек, да от голода ноги сильно распухали, смотреть жутко было. Да ещё воды много пили, как только есть захочешь, выпьешь кружку воды, вроде и не так хочется. От того в животе вода булькала при ходьбе или беге, мы смеялись над этим. А когда совсем уж голодно стало, стали мы с ребятами голубей ловить. Поймаем голубя, закатаем в глину и испечём в костре. Мясо там конечно почти не было, так одни косточки, но для нас и это лакомством было.
Как–то посылку отец нам с фронта прислал, две банки тушёнки, несколько кусков хозяйского мыла, сахар да трофейная шоколадка. А ещё письмо, которое мы потом каждый вечер перечитывали, хотя знали его уже наизусть. Когда мать посылку открыла, мы вокруг собрались, в посылку заглядываем, а мама как заплачет и мы вместе с ней заревели. Долго не могли потом успокоиться.
– Деда, а почему вы плакали? – удивился Антошка.
– Да я и сам не знаю, – ответил дед. То ли от радости, толи от печали, а может от того и другого вместе. Как–никак весточка долгожданная от отца пришла и гостинцы. Когда мать открыла банку тушёнки, мы все её долго нюхали и улыбались, казалось, что ничего вкуснее и нет на свете. Разделила мать банку тушёнки на три части, супчик сварила. А тут соседские ребятишки, учуяв запах вкусной еды к нам во двор пришли. Мать и их накормила, себе ничего не оставила, а ночью мы слышали как она плакалf. Сильно тосковала она по отцу и брату, которые на фронте были, боялась за них.
– Деда, а расскажи мне случай какой–нибудь интересный про себя, – попросил Антошка.
– Историй Антошка много разных было, – улыбнулся дед Степан, – дай–ка мне припомнить.
– Было это зимой, я сильно напроказничал, и мама не отпустила меня гулять, сама на работу пошла, а меня на замок закрыла. Сидел я у окошка, смотрел, как ребята с горки катаются и так мне обидно стало, что я под замом сижу. Вынул я стекло с форточки и стал вылезать через него на улицу. Только до половины протиснулся, как застрял. Я и так и сяк, ничего не выходит, зацепился штаниной за гвоздь в окне. Только стану пролезать дальше, штаны с меня сползают, я назад. Так я долго промучился, устал и назад никак не могу просунуться. Решил, будь что будет, наклонился вперед, да и вывалился в снег. Упал в снег, лежу, чувствую, что–то не так, уж больно ногам холодно. Глянул на окно, а там, в форточке штаны мои болтаются. Тут я всё понял, вскочил, начал штаны отцеплять с гвоздя, а они как назло крепко зацепились. За этим занятием и застала меня мать, ох, и стыдно же мне было. Мало без штанов перед ней стою, да ещё и ослушался я её. Мать сначала нахмурилась, оставила руки в боки, хотела меня отругать, но потом не выдержала и рассмеялась. А я расплакался, стыдно мне стало за свой поступок, да и без штанов перед матерью стоять было неловко.
– Чего ревёшь, негодник, иди уже в дом, а то застудишься, – сказала она, подталкивая меня к крыльцу. Да стекло на место поставь, весь дом выстудишь.
– Интересный случай, – сказал Антошка. А ты в форточку больше не лазал?
– Нет, как–то неудобно было уже хулиганить, да и мать жалко, переживала она за нас. Каждую крошку берегла, всё нам отдавала, сама голодала, а нам говорила, что уже поела. Это я уже потом понял, когда вырос. Потом, в 1944 году, приписав себе три года, я ушёл на фронт.
– Деда, страшно, когда война и голод, не хочу чтобы это снова повторилось, сколько людей погибло, страшно подумать,– со слезами на глазах сказал Антошка.
– Да, Антошка, страшно, – сказал дед Степан. Без войны–то куда лучше живётся. Ты уж внучок расти хорошим человеком, добрым, честным, трудолюбивым, умей ценить мир на земле и сохраняй его как сумеешь.
– Хорошо деда, я постараюсь! – ответил Антошка и прижался к его груди. На гимнастёрке деда звякнули медали и ордена, как напоминание о тех, кто не вернулся с поля боя, но навсегда остался в памяти людей.