ГЛАВА 5. Дядьки и тётки, братья и сёстры.
Родоки купили автомобиль. Легендарную «копейку» из ранних тольяттинских партий. Жигули тех лет мало отличались от Фиата. Отечественный изготовитель старался не ударить в грязь лицом перед зарубежьем. Совместные предприятия были тогда редкостью в России. Советский Союз должен являть собой пример самодостаточности. Аксиома. Бедные, но гордые.
В соседнем со мной доме жил Витька Вертолётов, одноклассник. Из большой татарской семьи. Вертолётов был страшно близорук. Очень любил машины и мечтал о работе шофёра. Как он рассказывал на встрече одноклассников тридцать лет спустя, любовь оказалась роковой. За угон дали шесть лет, в тюрьме полностью потерял зрение. Витька считал самыми яркими воспоминаниями детства, как сначала помогал моему папе мыть машину, а потом садился за руль. Посидеть на водительском сидении.
Машина служила нам только в тёплое время года. Начинался автомобильный сезон с поездки по празднично украшенному городу в первомайские праздники. Бывало, что на Первомай сухой крупкой падал снег. В этом случае прогулки переносились – хоть мы и не Майами, и с открытым верхом нам не ездить ещё лет двадцать. Потом следовал дачный период. Привезти – отвезти – навестить. Свято.
С приобретением автомобиля связаны самые позитивные эмоции. Большие и малые родственники нашей дружной семьи активизировались. Ничто не сближает так, как совместные поездки (впрочем, ничто так и не разобщает). На генетическом уровне чувствую: папин и мамины братья не посторонние мне. Но и не родные. Вижу, как они смотрят на меня. Пристально. Поджав губы.
Дядя Боря (отцов брат) более снисходителен. Потому что гораздо умнее двух других дядьёв. Он добродушно посмеивается, когда, только войдя, я тяну маму за подол, чтобы та наклонилась.
Шепчу ей в ухо:
- Можно мне драгоценности?
Мать повторяет мою просьбу громче.
- Можно, можно, - усмехается дядя Боря.
У него в руках штопор. Он раскупоривает бутылку вина. А его жена, тётя Галя, достаёт несколько шкатулочек, доверху наполненных стеклянными бусами, пластмассовыми браслетами и брошами с фальшивыми каменьями.
Я погружаю руки в бижутерию, которая у нас дома не в чести, взрослые разливают по фужерам вино и садятся за стол. Там их ждёт игра «Эрудит» (недавно узнала, что популярная за бугром игра Scrabble - то же самое).
Всё, что лежит в шкатулках, я планомерно цепляю на себя.
За столом взрослых перепалка. Прислушиваюсь.
- Что это? – кивает на доску со словами из кубиков дядя Боря.
Тётя Галя более корректна.
- Можно только существительные, - говорит она. – «Ёк» - междометие.
Мама морщит лоб.
- Какое ещё междометие? – насупилась она. – Это же человек.
- Имя человека? – уточняет отец.
- Да нет же! – теряет терпение мама. – Это индиец, который спит на гвоздях.
Тётя Галя, как бы невзначай, толкает локтём супруга. Все хохочут. Все, кроме мамы. Она не понимает, в чём дело. Так же, как и я.
Папа, откашлявшись, перестаёт смеяться и поясняет:
- Индус, который спит на гвоздях, йог.
- Ну?! – мама смотрит на мужа исподлобья. – Я так и написала.
Папа мнётся. Не знает, как сказать.
Вмешивается дядя Боря.
- Правильно пишется ЙОГ. Ясно? – он смотрит на маму сверху вниз.
Её бросает в краску. Я почти ощущаю, как горят мамины уши. И знаю, что вечером нагорит папочке. За то, что не предупредил, не научил, не заметил. И она теперь в дурацком положении. Вот и гадай теперь: смеяться мне или лучше помалкивать.
В эту минуту раздаётся стук в дверь. Пришла соседская девочка Оля. Дядя Боря с тётей Галей живут в коммунальной квартире. Когда поднимаешься к ним на этаж, непроизвольно смотришь в лестничный проём. Мама мне запрещает. Считает, что у меня может закружиться голова, и я грохнусь головой вниз. Как в тех фильмах, где стрельба и погоня. А потом один участник фильма схлёстывается с другим на лестнице точно такого дома. Борьба. И вот менее удачливый бандит летит на первый этаж в дыру между лестниц и разбивается вдребезги. Ну, так не от головокружения же! И почему у меня должна кружиться голова? Я не боюсь высоты. И в этом старинном доме мне всё нравится: витиеватость постройки, чугунные перила, витражи в полукруглых окнах. Сама квартира, правда, немного пугает – гулкими помещениями и тёмными коридорами. Когда я иду в туалет, прошу подежурить под дверью кого-нибудь из больших. Я дёргаю за нитку сливного бачка и отскакиваю от унитаза. В него с грохотом Ниагарского водопада падают бурлящие воды.
В угловой комнате живёт странная семья: девочка с бабушкой. Без мамы и папы. Девочка почти моя ровесница, на год старше. Её бабушка уходит на кухню, где курят мои родители и тётя Галя с дядей Борей. Вообще-то, по официальной версии мама не курит. Так считает моя Бабушка. Но там, где Бабушки нет, мамуля курит. Смолит одну за одной. И полагает, что я об этом не догадываюсь. Потому что при моём появлении укрывает дымящуюся сигарету за спиной. Как будто табачный запах не выдаёт её с головой. В те годы отношение к курению у меня было двоякое: с одной стороны это являлось стыдным и порицаемым занятием, с другой - привычка курить была своего рода признаком свободомыслия и прогрессивности. Порицали курильщиков в основном старые деревенские бабки в платочках, к которым я не могла не относиться с некоторой долей презрения.
С девочкой Олей мы с упоением укладываем пупсов в кроватку. Маленький пупс – большая редкость. Счастье его заполучить. И даже взять напрокат – уже счастье.
- Им не тесно? – спрашиваю я, указывая на двух теснящихся в одном лежбище пупсиков.
- Глупости, - отмахивается Оля. – Все взрослые так делают.
- Вообще-то да, - соглашаюсь я. – Но пупсики не взрослые, а дети.
- Когда я гостила у мамы, то спала с другой девочкой. Дочкой маминого друга, - внезапно поделилась Оля. – Мы говорили допоздна, а потом слушали, чем занимаются мама с Амиром.
- Амиром? – переспрашиваю я.
- Да. Он нерусский.
- И что вы услышали? – невинно интересуюсь я.
- Сначала они шептались. А потом толкались. Совсем, как мы с Аминкой.
- С Аминкой? – снова переспрашиваю я.
- Да, с дочкой Амира, - роняет Оля.
И мы вновь укладываем кукол.
- Когда ты последний раз видела маму? – спрашиваю я.
Оля хмурится. Она вспоминает.
- Мы с бабушкой пришли к ним в гости. А они спят. Представляешь? – Оля возмущённо встряхнула пупсёнышье одеялко. – Совсем совесть потеряли!
Мне показалось, в Олины слова вложены интонации её бабушки.
Я всё ещё переваривала рассказ Оли, когда после гостей МОЯ Бабушка, кряхтя, стаскивала с меня сапожки.
Она разогнулась и для проформы спросила:
- Чем там занимались твои родители?
- Спали, - озвучила я то, о чём размышляла.
И сама испугалась.
Бабушка впилась в меня глазами.
- Ты точно это видела?
- Точно, - трусливо подтвердила я.
Бабушка отшвырнула мой сапожок, но выяснять ничего в тот день не стала. Только весь вечер по квартире ею гонялись разбросанные вещички: «утюги за сапогами, пироги за сапогами…» Бабушку всё раздражало, но она стоически преодолевала своё раздражение. Хитрые родители не давали повода разразиться скандалом.
На следующий день, сбегав в уборную, я вновь забралась в тёплую постельку понежиться. Бабушка же с утра пораньше ввалилась в комнату к маме с папой и шмякнула им на стол мятую мокрую газетку. Вернее, кусочек газетки. Такими мы вытираем попу (предварительно их прочитывая). Заготавливает их папа. Аккуратно разрезая газетный лист на восемь частей. В газетке - сюрприз.
В маме зародились нехорошие предчувствия.
- Что это? – спросила она, инстинктивно отодвигаясь от журнального столика, где покоилась неприятная бумажка.
- Говна кусок, - невозмутимо проговорила Бабушка и выплыла из родительской спальни.
- Что там ещё? – проворчал отец, переворачиваясь.
Мама вылезла из-под одеяла и склонилась над бабушкиным гостинцем.
- Ты совсем обалдела?! – завизжала она, убедившись, что Бабушка не лгала.
Бабушка немедленно возникла в дверном проёме.
- Научись сначала говно своё спускать! – закричала в ответ Бабушка, хотя и стояла в двадцати сантиметрах от дочки.
- Что значит «сначала»? Ты опять чем-то недовольна?
- Поди выспись! Чтоб в гостях спать не приходилось! – прогрохотала Бабушка и выдвинулась на кухню.
Мама побежала босиком за ней.
- Нет, ты всё-таки совсем с ума сошла!
Бабушка упёрла руки в объёмистые бока.
- Ах ты говно ты сраное! Ты-то с ума не сошла? Прийти в гости – и спать завалиться с мужиком! При ребёнке!!! – голос Бабушки всё более набирал обороты, дорастая чуть ли не до инфразвука.
- Что ты несёшь? – ничего не понимала мама.
- «Несёшь», - передразнила её Бабушка, смешно скривившись лицом. – Мне Таня всё рассказала.
- Ах, вот откуда ветер дует! – выдохнула мама и воинственно зашагала в нашу с Бабушкой комнату.
Я всё слышала. Понимала: вот оно, «тайное, которое стало явным». Только недавно прочла эту главу Драгунского. Так же было и у Дениски Кораблёва. Я затаилась под одеялом, мечтая выскочить сухой из воды.
- Вставай! – мать потянулась к одеялу с намерением сдёрнуть его с меня.
Но была остановлена силой бабушкиного авторитета.
- Не трогай ребёнка! – гаркнула Бабушка.
На фоне двух кричащих баб появился gantle man, мой папа.
- Вам не надоело? – поморщился он. – Девять часов утра. Воскресенье. Почему нужно начинать выходной день со скандала?
- Ты видел, что ОНА сделала? – прокричала мама, показывая пальцем на Бабушку.
Папа обречённо вздохнул и вышел.
- Интеллигент вшивый, - сквозь зубы процедила Бабушка ему вслед.
Моя рука отчаянно зудела. Я высунула её из-под одеяла (думала быстренько почесать и убрать обратно). В этот краткий миг на пододеяльник хлопнулся жук.
- Мам, ты видела? – мамочка округлила глаза, обращаясь к Бабушке. – Это же клоп!
- До чего живучие твари! Травили же их на прошлой неделе! – негодует Бабушка.
День начался. Мы с Бабушкой принялись ловить клопов. А мама отправилась выбрасывать со стола какашку.
Меня воспитывали, внушая, что так живут все. Дома лаются, вздувая жилы, а выходя на улицу, приклеивают к губам улыбочку. Сор из избы выметать воспрещается!
Изба наша (говоря иносказательно) вместительная. Включает двух «Воробьёв» (от фамилии Воробьёвы): дядю Валю и дядю Юру. Вместе с их жёнами и отпрысками.
Дядя Валя старший. Ответственный. Похож на Бабушку. Такой же низенький и толстенький. В семье его называют Курносиком. Не пойму почему. Нос у него вовсе не курносый. А толстый и красный. Как и всё лицо. Которое вдобавок лоснится и поблёскивает. Не на манер новогодней ёлки, а как у человека после бани. Если дядю Валю нарядить по моде двадцатых годов – во фрак и цилиндр – можно запросто нарисовать с него буржуя. Как бы с натуры. Выйдет, как у Кукрыниксов: упитанный и с прилизанными волосами.
Дядя Юра (младший из дядьёв) симпатичный. У него мамины глаза и причёска голливудского киноактёра. Когда я стала старше, именно дядя Юра волновал моё девичье воображение. Тогда в ходу были пошлые рассказики, как дядья совращают своих малолетних племянниц. Текстов я, правда, не видела. Но в скромном пересказе в роли развратника всегда представляла дядю с лицом Юрия Евгеньевича.
У него тоже есть прозвище. Шипливый. Расшифровывается как «умеющий шипеть». Считая, что у младшего брата самый покладистый характер из семейства воробьиных, я толковала «шипливый» как шепелявый. Что, впрочем, тоже не соответствовало действительности.
У дяди Вали маленькая вредная жена. Бабушка зовёт её Зенка. По-настоящему – Зинка, Зинаида. Подоплёкой клички является факт, что невестка умеет так таращить глаза, что они мигом превращаются в «зенки». У Зенки (или Зинки) есть сын от первого брака, Саня. Он высок и строен. Мы с Мариной (дочкой младшего маминого брата) тайно влюблены в него.
Саня говорит с подковыркою, свысока. Я для него не существую вовсе. Я маленькая. Кто он и кто я? Маринка – тоже невелика птица. В огромном коридоре, куда нас, двоюродных, выпроваживают на время взрослого застолья, мы играем в прятки. Мы всегда играем в прятки, когда приезжаем в гости к дяде Вале. Можно прятаться за массивной встроенной плитой на кухне или среди чужих шуб и пальто в гардеробе. Саня придумывает новую игру – в лошадки.
- Это как? – спрашиваем мы: младший дядь-Юрин Серёжка, младший дядь-Валин Женька и я, единственная.
Маринка кусала губы и молчала. Тоже не знала. Но не спрашивала – не хотела позориться.
- А вот как! – захохотал Саня и оседлал Маринку, толкнув её на четвереньки.
В этот момент дверь в комнату дяди Вали отворилась, оттуда вывалился взрослый народ.
- Что это вы тут вытворяете? – хмыкнул дядя Валя.
- Дурак! – Маринка выпрямилась, стряхнув с себя Саню.
Он шлёпнулся и загоготал.
- Ну, хватит, - подытожила мама. – Нам ещё ехать.
- Да посидите ещё. Куда торопитесь? – дядя Юра изрядно выпил. Это видно невооружённым глазом.
Мама колеблется. До тех пор, пока не подаёт голоса отец.
- Может, и правда? – вроде бы незаинтересованно говорит он. – Посидим ещё?
Мать взметнула свои кудри а ля Жильцова.
- Тебе бы только водку жрать! – рявкнула она. – Собирайся!
По пути к остановке я включена в семейную перебранку.
Мама: - Возьми ребёнка за руку!
Папа: - Успокойся уже! Хватит! – (берёт мою потную ладошку в свою руку)
Мама: - Почему каждый раз нужно сидеть, пока в жопу толкать не начнут?
Папа: - Не преувеличивай!
Сигналит машина. Папа со мной останавливается.
Мама: - Куда ты прёшься?! Гопник!
Бац, бац сумочкой папу. Он вынужден закрыть лицо рукой. Потому выпускает меня. Мы посреди проезжей части. Мама колотит своего мужа. Он защищается. Я не удел и начинаю выть.
- Господи! – тоже воет мама. – Этого мне ещё только не хватает!
Машины вынуждены нас объезжать. Шофёры высовываются, чтобы покрутить пальцем у виска и обругать.
- Чего встал? – накинулась мама на отца. – Бери её!
Она кивнула на меня.
- Наш троллейбус!
В троллейбусе я дремлю и успокаиваюсь. Мне тепло. Это папа взял меня к себе на колени. Мама демонстративно смотрит в окно. Зато молчит. И то ладно.
Позднее дяде Вале дали квартиру. Важнейшим критерием в её выборе была близость завода «Электросила», где он работал. Взрослые говорят: «Квартира плохая». Называется «распашонка». Мне она тоже не нравится. Скучная. Куда лучше был весёлый Волынский переулок.
Но самая лучшая квартира у дяди Юры.
Если у дяди Вали жена вредная, но, в общем, положительная, то дяде Юре не повезло. Его жена грязнуля и шлюха. Так Бабушка говорит:
- Окрутила мужика брюхом. А теперь верёвки из него вьёт.
Мне немедленно представляется брюхо, из которого на манер пуповины вьются верёвки и спускаются долу.
Несмотря на странные инсинуации, тётя Валя мне нравится больше Зенки. Та всё норовила напомнить мне, что я толстая. А тётя Валя к моей фигуре равнодушна. И сама особой стройностью не отличается. Бабушка с мамой называют её:
- Корова!
Лично я ничего плохого о тёте Вале сказать не могу. Разве что она сильно красится. Сильно-сильно. Свои родные брови она начисто выщипала (возможно, сбрила) и нарисовала чёрным карандашом другие. Выше. Ресницы от туши кажутся мохнатыми, как лапы тропического паука. На веках красуются ядовито-зелёные тени. А сами глаза удлинены жирными стрелками, которые стремятся к вискам. Как у модной в те годы актрисы Светличной. Помада гнездится комочками в уголках губ и местами отхлопалась (то есть стёрлась). На голову надеты чужие волосы. Сооружение именуется «шиньон». Он закручен в форме кички. Только огромной. Почти с голову. Вот вам портрет тёти Вали. Ещё мама с Бабушкой говорят, если всю эту красоту смыть и отстегнуть:
- Там смотреть будет не на что.
На кухне дяди Юры кавардак невообразимый. На полу мусорный пакет в рост небольшого человека. Там полно пищевых отходов, и над ними роятся мухи. На столе немытые молочные бутылки. И вряд ли их уже отмоешь - кисломолочная корка присохла и местами заплесневела. Вонь от этого жуткая. Кухонный стол завален объедками. На сковородке застывший жир с палец толщиной. Это остатки жареной свинины. Дядя Юра сконфужен и готов всё без разбору отправить в мусорку.
- Ты что?! – Бабушка пережила блокаду и не в состоянии видеть, как выбрасывают еду. – Дай сюда!
Она отняла у сына сковороду и стала ковырять залипшие в сале куски жаркого. Бе-е. Но ей не привыкать. Я уже рассказывала о Бабушкиных кулинарных пристрастиях. За что на склоне лет она и поплатилась.
Мама с отцом в Маринкиной комнате. В ней от пола до потолка стеллажи с книгами. Они предмет гордости дяди Юры. В те годы наличие книг свидетельствовало о благосостоянии человека. Смешно. Дядя Юра показывает нам фотографии животных на красивой мелованной бумаге. Я не очень люблю смотреть животных. Ни в зоопарке, где воняет. Ни в цирке, где скучно. И не понимаю детей, которые устраивают истерики, выпрашивая у родителей кошку или собаку. У собак есть отвратительная привычка рычать. А у кошек – гадить в неподходящих местах. Возле нашего лифта так смердит, что, дожидаясь его, нос нужно прятать в рукав. Как-то, когда лифт сломался, мне пришлось подниматься пешком. И я столкнула вниз кошку, примостившуюся напустить лужу. Вроде бы, это была даже не взрослая кошка, а котёнок. И потом я видела его хромающим прочь от меня. А ещё говорят, что кошки глупы. Не знаю, зачем я это сделала. Позже, в педагогическом институте, нам объясняли, зачем дети встают на лягушек (так, чтобы их вывернуло наизнанку внутренностями) и отрывают головы куклам. Чтобы узнать, что внутри. Познавательный интерес. Следует его удовлетворить в детстве, чтобы в период взрослости не возникло желание поупражняться на людях.
Дети дяди Юры не такие. Они любят животных. В их большой квартире разгуливает огромная немецкая овчарка, Риф. Мама с Бабушкой считают Рифа глупой собакой. Рифа кормят отборными продуктами. Несмотря на это, Риф может вытащить из холодильника связку сосисок и сожрать. Или цапнуть хозяина, когда тот пытается отобрать от него сумку с палочкой сырокопчёной колбасы. Спрашивается, откуда у дяди Юры подобные деликатесы? Ответ прост: он мясник. А что? Это в Индии разделывает туши каста неприкасаемых. У них там и корова – священное животное. А у нас мясник – это весьма престижно. Всегда ;на мясе;. А мясо – дефицит. Пожалуй, тут уместна оговорка: ХОРОШЕЕ мясо. Поэтому хорошие мясники имеют на этом хлебном месте хорошие деньги… На самом деле, хорошие мясники – плохие мясники. Которые продают лучшие мясные кусочки из-под полы и втридорога. Хлебное местечко – метафора. Это местечко в Советском Союзе вполне можно было назвать мясным местечком. Но это не благозвучно. Короче, мясник – дело хорошее. Но не в случае дяди Юры. Хоть и втолковывали нам коммуняне, что первично – это труд во благо общества. Всё остальное – вторично, третично и четверично. Знаю, это не так. Лад в семье – лад в душе. Если нет, вся жизнь – маета.
- Ёвка! Ёвка! – младшему сыну дяди Юры пять. Он ещё плохо говорит. В общем, понятно. Но неразборчиво.
Что ж, такой елью можно восхититься. Под потолок (а потолок около четырёх метров). И, конечно, натурпродукт. Раньше искусственные ёлки выставляли только уж совсем замшелые старички. Ставили пыльную ёлочку на стол, а манекен Дедушки Мороза – под ёлочку. Но в семьях, где присутствовал ребёнок, обычно так не поступали.
Ясно, почему Серёжка так радуется. Под ёлкой подарки для всех нас. Серёже досталась машинка, Женьке книжка, Марине новая кофточка, а мне – набор для игры в больницу. Марина ушла примерить обнову, а потом побежала гулять с подружками, хвастать кофточкой. С недавних пор она в наших играх не участвует (совсем как Саня, Женькин старший брат). Большая стала. Саня – тот вообще не приехал. Они с дядей Валей не слишком ладят. Поэтому для него и подарка нет. Женька книжку отложил (не станет же он читать её в гостях?). Серёжа через пять минут потерял интерес к своему автомобилю. Внимание переключилось на «Больницу». Я пациент, Евгений - врач, Сергей – водитель Скорой помощи (по совместительству санитар).
Пациенту полагается спустить трусы и приготовиться к осмотру. Диагноз: уродство гениталий в связи с их отсутствием.
Сергей ничего не понимает:
- Фто это у тебя? – с ужасом спрашивает он, указывая палочкой от мороженого (или чем-то вроде – она была в наборе) на мой интимный пирожок.
Не знаю, зачем для постановки диагноза потребовалась демонстрация половых органов. Наверно, сработал механизм эксбиционизма. Если подумать, все извращения имеют место быть в структуре личности каждого «нормального» человека.
Подозреваю, наши бабушки не только не знали, что означает слово «минет», но и не использовали этот вид ласк на практике. Так, в качестве подтверждения крайней степени падения дочери, отец благородного семейства рассказывал доктору Тэкери*: «Она допускала мужчин в рот…». Если представительницы моего поколения анальным сексом занимались чисто визуально – при просмотре порнофильмов, то нынешнее поколение пошло куда дальше. Дав жизнь таким понятиям, как римминг, фельчинг, доггинг… Навороты, о которых я узнала на закате сексуальной жизни. Да и то случайно. Благодаря «Невидимкам» Чака Паланика. Доггингом, кстати, баловались и мы. Не от жиру – а, как говорится, быть бы живу. В парке у деревца, на травке в лесочке, на скамеечке в скверике… куда деваться, если дома предки торчат, а собственного угла нет? Так что плавали, знаем.
Я уж молчу о проявлениях садизма и мазохизма. Они – как сообщающиеся сосуды. Потому и употребляются в связке «садо-мазо». С одной стороны во время любых отношений ты не перестаёшь себя накручивать: и где ж это болтается твой любимый? какая такая швабра строит ему сейчас глазки? Рисуются страшные картины его измен. И самая страшная не та, где ОН, раздетый, накрывает ЕЁ своим телом. А та, как смотрит с нежностью и отвечает сопернице улыбкой. Растравляешь себя до такой степени, что уже не отдаёшь отчёта, где реальность, а где игра воображения. И когда ОН, всё ещё любящий, возникает у тебя на пороге, осыпаешь ни с того ни с сего градом упрёков. Или, сдерживая порывы гнева, навеянные ужасным видением, смотришь волком. На каждое его телодвижение – твой злобный выпад.
При всём при этом тебе нравится ощущать себя во власти мужчины. Он сильный, ты слабая. Он хищник, ты трепетная лань. Он защитник, ты – жертва. Сама природа подготовила соответствующую почву. Твоя роль: лишаться невинности с кровью, а рожать в муках. И тебе нравится принимать эту боль во имя любимого.
Чемоданчик с сюжетно-ролевой игрой «Больница» я оставила у дядь-Юры. Взрослые засиделись. Дети заигрались и уснули. Меня, полусонную, растолкали и поволокли к метро. О подарке забыли.
Их дом на Петра Лаврова имел странную конструкцию. Разноэтажный с ломаной крышей. «Ломаной» - в прямом и переносном смысле. Кровельное железо недолговечно – и потолки на последнем этаже всё время текли. Под эти горючие слезы подставляли тазы и подкладывали тряпки. Особенно неблагополучно было под лестницей, коей начиналась дядюшкина квартира. И на кухне, возле окна, выходящего на крышу. Дядя Юра шутил, что на его крыше живёт Карлсон. Который якобы свободное время заходит к нему в гости. С крыши, конечно. Не знаю, Карлсон это был или кто-то другой, но в один прекрасный день к дяде Юре действительно пожаловал гость… с крыши. Гостю не повезло. Хозяев дома не оказалось. Поэтому никто не смог подсказать, что у дядь-Юры есть интересного. Гостю пришлось самому разбираться, чем себя развлечь. В итоге из холодильника пропал внушительный кусок говяжьей вырезки, а с полок - любимые книжки дяди Юры. Значит, вкусы у них с Карлсоном оказались схожими (на основании чего Бабушка с мамой почему-то решили, что побывал там кто-то из дядь-Юриных знакомых). Игра «Больница», скорее всего, очутилась под ногой у случайного гостя нечаянно. Вряд ли взрослый дядька стал бы топтать игрушку намеренно, даже если бы та ему пришлась не по душе.
С тех пор кухонное окно в квартире на Петра Лаврова зарешёчено. Дядьёв я не вижу. С двоюродными не общаюсь. Разладилось как-то всё.