Работал в автопарке водитель Вовка. Его так звали все. И он, представляясь каждому новому кондуктору, говорил:
-Вовка – моя кликуха. Просто Вовка.
Он, наверное, стеснялся своего полного имени-отчества, так как это возводило его на какую-то иную ступень жизни, где он никогда не был, потому чувствовал себя неуютно. А вот с именем Вовка он был тем, кем привык смолоду.
Всю свою жизнь Вовка работал водителем автобуса. Он потерял здоровье под машинами и на дорогах, нервы были совершенно расстроены. Как и многие, он успокаивал себя каждый вечер стаканом водки и ехал домой спать. Жить было некогда. Так было 35 лет
Водитель Вовка серьезный и хороший. Но относился ко всему, как к чему-то временному.
Он торопился закончить надоевшую смену, побыстрее проездить неделю до выходного, скорее перемаяться бы до отпуска, а жизнь гнал до пенсии. А там…. Там уехать в город своего детства и доармейской юности – Воронеж.
- Воронеж – это лучший город. Это настоящий русский город. Кто не видел Воронежа, тот и России не видел. Какая там речка! А лес! Какие птицы!
Он все торопился и в спешке ничего не видел, и так пролетела жизнь. Когда, наконец, до пенсии остался год, ему стало тоскливо.
- Ничего-то я в жизни, если подумать, и в этом Хабаровске - ничего хорошего и не видел. Жизнь была бы там, в Воронеже. А здесь что – одни дороги… грязь… переживания… Дурацкая радость – стакан. Жизнь, оказывается, мимо проскочила. Как вот сейчас все летит мимо автобуса. Понимаешь?
Пассажиров Вовка только материл. Его краткое терпение перерастало в мгновенную ярость, когда они его доставали непониманием простых вещей, неповоротливостью, варварством, желанием халявы.
Понимание простых вещей выглядело тоже очень просто: культура в автобусе. Культуры не было.
Матерщинником Вовка был изощренным, но людей он не оскорблял. В этом находила свое выражение его эмоциональность.
Смотрит на него кондуктор в зеркало и видит напряженный злой взгляд и яростно шевелящиеся губы. Что-то или кто-то его вывел из себя. Он материл автобус - старую развалину, дорогу, на которой тесно от машин, погоду, подкидывающую разную неожиданность, шоферов на дороге, которые перестали быть людьми. Из-за одного «идиота с купленными правами» Вовка почти два года не видел зарплаты. Тогда он впервые узнал, что езда на дороге в новой жизни - это еще и промысел.
- Скоты!. Я ж не знал, что они специально подставляются таким вот лохам, как я, верящим в порядок и дисциплину на дороге. У них же все схвачено – ГАИ, суды, адвокаты, свидетели. А кто я? Простой честный шоферюга, который не подозревал о таком, мать их, бизнесе.
Вовку бесили неповоротливые пассажиры, «засранцы», которые заплевывали автобус семечками и закидывали мусором, пьяницы, заблевывавшие углы, и их брошенные бутылки раздражали его безмерно.
- Они же знают – дорога. Его не поймаешь. Он зашел, нагадил и вышел, и лови его. НУ ПОЧЕМУ ОНИ ТАКИЕ? Ведь завтра снова сюда же зайдет. В сарае бы им жить и ездить на своих двоих.
Варвары удивляли его больше всего. Одного такого он поймал с ножиком, которым выковыривал поролон из сиденья. Едва не убил после недоуменного вопроса к недоделку « Ну объясни мне, зачем тебе это надо?»
Крохоборов, не желающих платить, презирал до отвращения.
- Значит, так получается. За свой труд он желал бы много иметь. А здесь вози его даром. Моего труда он, урод, не видит. Глянь, в штанах едет, не падает от голоду, ну почему бы не заплатить? Нет, они не бедные – в головах у них бедно.
И не смотря на Вовкину раздражительность и взрывной характер, с ним легко было работать: машина всегда на ходу, чистая, пьянь всякую умудрялся не садить, об оплате постоянно напоминал через микрофон, а также о том, чтобы « не гадили в автобусе». План делался легко – Вовка еще тот «резинщик», всегда были пассажиры, но «набивать под жвак» – не терпел этого.
- Это Гуськов так ездит. У него кондуктор по автобусу пройти не может. Ручки все оборваны, люди злые и платить не хотят, а в толкучке раздолье лишь карманникам. Не-ет, нормальный водитель свою машину и своего кондуктора бережет. Не один день ездить придется.
Знал все неписанные правила дороги и работы в автобусах. Много таких тонкостей раскрывал и кондуктору. Его речь, внешность пугали только поначалу. А потом привыкал к его взрывному характеру и неизменной затухшей папиросе в уголке рта, к его шевелящимся губам и бешеным глазам, к его матюкам.
Вовка никого и ничего не боялся.
Как-то в один из хмурых вечеров сентября, когда над городом от бесконечных пожаров в Приамурье висела густая дымка, и дорога просматривалась туманно, скрываясь в пожарной мгле, и тяжело дышалось в горьком и ядовитом воздухе, а люди выглядели усталыми и больными, в автобус, где немногие пассажиры обозревали прячущуюся в дыме улицу, зашли трое.
Как их Вовка проморгал? А может они в дыму не выглядели слишком подозрительными?
Кондуктор тоже к ним не приглядывалась. Сидела, думала о чем-то своем. Не дождавшись оплаты, обернулась к вошедшим мужчинам. И натолкнулась на нехороший взгляд лысого с кочкастым черепом из-под скошенного низкого лба.
Он вливал в себя водку, увидев глаза кондуктора, картинно отвел руку, сказал напарнику, затянутому в грязную джинсу:
- Будешь? А я … покурю… - он передал бутылку и достал сигареты, продолжая вызывающе смотреть на кондуктора, бросил сигаретку в грязный рот и теперь снова шарил по карманам, видимо, в поисках спичек.
Пассажиры рядом – наблюдали, женщина с ребенком сказала, не подумав:
- Вы в автобусе не курите. Да и пить не стоит.
- Засохни, плесень…Чего глядишь, чума? Сидишь – сиди. - эти слова уже предназначались кондуктору.
Третий подонок в черной надвинутой на глаза кепке, привязался к девчонке на переднем сидении, пытаясь сесть не то рядом, не то ей на колени. Слышалось:
- А мы тут побазарим с телкой. Ей тут скучно… без меня. Ну-ну, куда?
Она испуганно и молча жалась в стенку, оглядывалась на пассажиров, но боялась отодвинуть наглеца, возмутиться и попросить защиты у людей, которые отводили свои глаза, будто не понимая происходящего.
- Парни, прекратите безобразничать. - сказала какую-то странную и никчемушную фразу кондуктор. Они ее проигнорировали намеренно.
Первый нашел, наконец, спички и прикуривал, парень в грязной джинсе пил из горлышка, и водка лилась изо рта, третий хватал девчонку за колени и что-то глумливо шептал. Хозяева новой жизни.
- Так друзья, не будете платить, да еще с таким поведением, - предлагаю выйти. - Кондуктор потянулась к кнопке, чтобы просигналить Вовке. Но лысый опередил ее и закрыл кнопку рукой, не давая возможности предупредить водителя.
- Ты, чума, не поняла? Мы проедем, сколько нам надо… выйдем, где нам надо… А ты отдыхай. Советую. Или ты хочешь, чтобы тебя встретили вечерком?
Кондуктор не поняла. Лысый повторил грозно, будто поедая взглядом:
- Лапки убери. Чума. Сиди тихо.
Второй тип в грязной джинсе увидел, что третий их сотоварищ занят девчонкой, передал бутылку лысому, кривляясь, подошел и сказал гнусным голосом:
-Чё, не хочешь базарить с ним? А со мной? Ты че, телочка, не любишь, когда…
Он не успел договорить.
Автобус был учебный с отдельной кабиной для водителя и дверью, открывающейся в салон. Что Вовка увидел в зеркало, неизвестно. Машина внезапно и резко остановилась, так что кондуктор чуть не упала на лысого, который крутанулся не удержавшись.
С ужасным грохотом раскрылись дверь автобуса и дверь кабины водителя. И с совершенно зверским с лицом выскочил Вовка, как смерч, как вихрь, как торнадо с закрученными нервами. С дикими матами и со словами «Кто здесь не платит? И что здесь происходит?» он ринулся к первому стоящему к нему в грязной джинсе. Тот не успел что-либо понять, как Вовка вытряхнул его на улицу, будто тряпку.
Лысый пошел на него, втянув голову в плечи, подняв бутылку и готовясь опустить её на Вовку. Но куда там… Зря это он… Вовка с перекошенным лицом и с диким ревом ринулся на него танком, парень вдруг струсил, развернулся бежать, пока этот водила не убьет - по нему видно. Но Вовка схватил уже это упитанное животное и пинками, не глядя куда попадает, вон его из автобуса, и тот ни о чем не думал, только бы уцелеть.
Третий уже искал, как бы выбраться из салона, но открыта была лишь передняя дверь, а задняя, закрытая, не давала никаких шансов. Парень в кепке судорожно давил, но в это время освободившийся Вовка несся к нему и, пожалуй, его мордой открыл створки. Тот кубарем полетел вниз и помчался прочь от автобуса, цепляясь руками за землю, спотыкаясь и ничего не соображая.
Все произошло в считанные секунды…
Но Вовке показалось мало. С диким лицом и сжатыми кулаками, с неутихающим матершинным ревом, не думая, что их трое, он выскочил следом. Но догнать ублюдков уже никто не смог бы.
Вовка вернулся в автобус и с еще гневным лицом оглядел всех, выкинул бутылку, сигареты. Люди вдруг расслабились, заулыбались. Кто-то ляпнул:
- Лихо вы! А мы думали, что…
Вовка перебил:
- Да чего этих скотов терпеть? И сколько их можно терпеть? Они сами не люди и вас за людей не считают.
Вдруг солидный мужчина строго сказал:
-Что же это вы так их швыряете? Совсем не сдерживаетесь. И ваши маты.
- А их маты вам были по душе? – напрягся Вовка.- Может, вы с ними заодно и произвол чините вместе? Любите смотреть, как над людьми издеваются?
- Они могут пожаловаться.- Уже более примирительно сказал солидный.
- За тридцать пять лет еще никто ни разу не пожаловался. Они прекрасно знают, кто перед ним. А наглели потому, что вы молчали. - Он эти слова уже говорил из своей кабины. С грохотом захлопнул дверь.
Кондуктор увидела в зеркале его бешеные глаза и энергично шевелящиеся губы.
- Ну и что? Я должен драться с такими, что ли?- продолжал солидный.
Он оглянулся. Все смотрели кто куда.
В принципе он был прав: драться с такими он не должен.
А кто должен?
… Рассказывали, что Вовка в семье был заботливым и нежным. И очень любил делать подарки жене, детям и двум своим внукам.
1997 г.