Клара пыталась устроиться на работу. Уже полгода она не расставалась с рекламной газетой — старательно обводила красным маркером подходящие варианты и названивала работодателям, большинство из которых, услыхав Кларин акающий ломаный иврит, сразу отказывали. Изредка её всё же приглашали на собеседование, и тогда она от волнения не спала ночами в ожидании судьбоносного часа.
На собеседования Клара приходила в лучшей одежде — чёрной юбке до пят и зелёной блузке с рюшками. Старательно улыбалась, говорила заученные фразы, с радостью соглашаясь на любые условия, но всё было напрасно — её не брали. Высокая и нескладная девушка отпугивала своими гренадерскими формами. Ну как такая будет работать? Сразу видно — ленивая рохля.
Один раз над ней сжалилась секретарша начальника отдела кадров и доверительным шепотком сказала: “Вам бы похудеть, что ли? И причёску сменить не помешает.” У самой секретарши килограммов пять сверх нормы и измученный пергидролем пучок тусклых волос.
Клара не обиделась, но удивилась. Какое отношение имеет её внешность к должности уборщицы супермаркета? Или у них только модели работают? Но всё-таки приняла совет, начав с причёски — сделала завивку и перекрасилась в медовую блондинку. После этого похудеть получилось само собой — денег почти не осталось, и Клара перешла на постные капустные похлёбки. Однако, с работой по-прежнему не везло.
В один из походов за скудным провиантом, она встретила Эльвиру, знакомую из ульпана, где Клара без особых успехов учила иврит, а Эльвира работала то ли референтом директора, то ли представителем сохнута, а может, и просто волонтёршей. Никто точно не знал, но влияние у Эльвиры было не слабое. Она бегло говорила на иврите, всех знала, всех одаряла своим вниманием и неустанно устраивала судьбы репатриантов, раздавая бесценные советы громогласным, с приятной картавинкой голосом. Её боготворила вся русскоязычная публика маленького курортного города.
Внешность у Эльвиры была интересная: длинное лошадиное лицо, глаза с косинкой и зубы с кривинкой, — компенсировались кобылиной стройностью ног, морковно-рыжей шевелюрой и высокой грудью, по-анархистски презиравшей бюстгальтеры. Одевалась она всегда элегантно и броско, вот и сейчас на ней ослепительно белый брючный костюм с эффектно повязанным на шее красным в белый горошек платком.
Издали увидев на лице Эльвиры улыбку “о, я счастлива, что встретила тебя!”, Клара подумала — как странно, лошадь такое прекрасное животное, а эпитет “лошадиный” особо лестным не назовёшь.
— Прекрасно выглядишь, Кларочка, причёску сменила? — раскатисто, на весь супермаркет, поинтересовалась Эльвира.
— Ага, говорят, блондинкам здесь везёт больше. Только пока незаметно что-то.
— Никак не устроишься?
— Угу. Скоро уже корзина закончится, я а всё без работы. Ты же слыхала как я говорю на иврите? Вот. Пугаются все.
— Ну, не выдумывай. Не хуже других говоришь, просто паникуешь немного и потому слова забываешь. Савланут, помнишь?
Клара кивнула — чего, чего, а терпения у неё хоть отбавляй.
Эльвира поправила огненную шевелюру, закатила глаза (при этом левый глаз покатился в противоположную от правого сторону), поцокала языком, всем видом выражая глубокую задумчивость. Потом глянула на часы, охнула и торопливо сказала:
— Приходи ко мне домой завтра утром, попробую что-то придумать. И, не дожидаясь ответа, ускакала по своим важным общественным делам.
Как выяснилось, жила Эльвира в старом городе, в полуразрушенном арабском квартале рядом с рыбным рынком. Клара поднялась по давно не мытым ступенькам трехэтажного дома на сваях. Звонок не работал, и она тихонько поскреблась в перепачканную извёсткой дверь. Из квартиры раздался гулкий лай. Судя по голосу, здоровенная псина. Клара побаивалась собак с детства — её однажды покусала соседская овчарка, да так, что шрамы остались. Она постояла немного, раздумывая, не уйти ли, но собралась с духом и снова поскреблась. На этот раз к лаю добавился ворчливый женский голос.
— Иду, иду, хватит тарабанить. Что за люди. Никакого терпения.
Ей открыла Эльвира в полупрозрачном, не очень чистом пеньюаре, украшенном парой оплавленных по краям дыр.
— А, это ты. — глотая зевок, сказала она и посторонилась, пропуская Клару в квартиру.
В коридоре было темно и захламлено. Велосипед, огромные плетёные корзины, разбросанная обувь всех мастей от сапог до тапок. Как ни осторожничала Клара, а всё равно пару раз споткнулась, бредя за хозяйкой в недра жилища. Проходя мимо приоткрытой двери, увидела спальню с расхристанной постелью, застеленной мятым серым бельем. Дверь в другую комнату была закрыта, оттуда временами басисто взлаивала невидимая, и оттого ещё более пугающая собака.
Эльвира завела гостью на кухню и, показав на табурет, задвинутый под стол, пригласила сесть. Сама отправилась к плите. Клара осмотрелась. Такого бардака она не видела ни разу в жизни. Маленький столик посреди кухни был завален грязной посудой и остатками вчерашней, а может и прошлогодней еды. С полки над плитой того и гляди грозили свалиться нагроможденные абы как склянки, коробки и пакетики с бог знает чем. Даже на вид всё вокруг казалось липким и жирным.
Клара взглянула на пол. Он был заляпан то ли кетчупом, то ли вареньем, причем пятна явно пытались затирать ногами.
Эльвира оторвалась от заваривания чая и, увидев, что гостья до сих пор стоит, вытащила табуретку из-под стола. Как и всё остальное в кухне, она была покрыта застывшими каплями желтоватого жира. Чуть зависая попой в воздухе, Клара опасливо примостилась на самый краешек сиденья.
— Тебе сколько сахара? — спросила Эльвира.
— Ой, спасибо, я не буду чай. — Клара представила чистоту чашки и от приступа гадливости у неё стало кисло во рту.
— Кофе?
— Нет-нет, ничего! Не беспокойся, Элечка.
— Ну как хочешь, — Эльвира поставила свою чашку на стол и присела рядом.
— Та-а-ак. Что же мы с тобой будем делать… Ты кто по специальности?
— Учитель географии.
— М-да. Не самая востребованная профессия, особенно с твоим ивритом.
— Да я и не ищу по профессии. Мне всё что угодно — хоть в дворники.
— Ну, положим, здесь дворник — это очень блатная работа. Полная ставка, часы переработки оплачиваются вдвойне, отпуски, больничные, тринадцатая зарплата и всё такое. Одним словом — госслужащий. Кстати, знаешь, какое самое блатное место?
— Нет, какое?
— Мусорщики на мусоровозах. Те самые, что по утрам не дают спать приличным людям.
— Надо же… А у нас стыдно было…
— Стыдно?! Ха! Да у меня знакомая два года в туалете просидела, по шекелю за вход собирала. Недавно купила два дома на говняные деньги. Ничего не делая, представляешь?
Клара задумалась — смогла ли бы она работать в туалете? Решила, что нет, и загрустила.
— Ладно, есть у меня один нужный человечек. Пристроим тебя кассиршей в супермаркет. Там с переработками нормальная зарплата выходит, — Эльвира достала сигарету из красивой бирюзовой пачки, и закурила, элегантно оттопыривая костлявые пальцы с безупречным маникюром. Потом потянулась за телефоном и её пышная грудь вывалилась из распахнувшегося пеньюара, бесстыже пялясь на Клару расплывшимся бледно-розовым соском, похожим на уродливое родимое пятно.
В то время как Эльвира оживлённо болтала c “нужным человечком”, в кухню вошёл мальчик. Это был самый крупный и странный ребёнок из всех что Кларе доводилось видеть. На вид лет пяти и килограмм шестидесяти весом. При этом альбинос. Белое рыхлое тело вываливалось из давно ставших маленькими шортиков и майки. Нестриженые волосы падали серебристой шторкой на крохотные красные глазки. Он был похож на жирную белую личинку майского жука.
Ни на кого не глядя, мальчик вразвалку подошел к холодильнику, вытащил оттуда шоколадку, распечатал и в три откуса сожрал. Эльвира, увлечённая беседой, в его сторону даже не посмотрела, а Клара не могла отвести глаз. Тем временем мальчик достал ещё одну шоколадку и повторил процедуру. Хрум-хрум-хрум. И шоколадки не стало. И ещё одной. На четвёртой Клара всполошилась и подёргала Эльвиру за рукав. Та недовольно поморщилась, бросила в трубку короткое “ялла, бай” и крикнула ребёнку: “Хватит жрать, сволочь! Иди в свою комнату и не высовывайся. Понял?! Ты меня слышишь?!”
Мальчик, не меняя выражения лица, снова открыл холодильник, взял упаковку сосисок и вышел из кухни.
Клара не могла говорить. С открытым ртом она таращилась вслед белобрысому гаргантюа.
— Это твой сын? Что с ним?
— Что, что. Обжора, весь в папашу. Только тот альбиносом не был. Знаешь, когда вся семья хором уговаривает сделать аборт, надо всё же соглашаться. Растёт теперь моль белая. Лавкан. Смешно на иврите, да? Как полкан.
— Да не очень. Слушай, может это у него гормональное, или ещё что? Ты к врачам его водила?
— Ты только не в своё дело не суйся, ладно? Вот роди себе сына и води его по врачам сколько влезет. Умные все, учат и учат. Йоси! А ну иди сюда!
Мальчик явился на крик и молча застыл у порога.
— Что мамочка тебе подарит на восемнадцатилетие? Скажи-ка тёте Кларе, а то она тут волнуется за тебя.
Йоси пробормотал что-то на иврите.
— Слыхала? На иврите как шпарит! Ниту-у-ах. Операцию. Ага.
— Какую операцию? — ужаснулась Клара.
— По усечению желудка, тут сейчас все так делают. Чтобы у детей было счастливое и свободное детство. Хочет шоколаду — пусть ест до отвала. Хочет сосисок — на здоровье! А потом — чик-чик и похудел.
В подтверждение этих слов, Йоси смачно отрыгнул. Потом вдруг наклонился и изверг съеденный шоколад с сосисками прямо на пол кухни. Эльвира, не двигаясь с места, безразлично наблюдала за происходящим.
Кларе стало дурно. В этот момент в комнату вошла огромная чёрная с проседью псина, и не обращая ни на кого внимания, принялась поедать лужу на полу.
Эльвира одобрительно улыбнулась:
— Вот видишь, и убирать не надо. Рекс всё слижет как и не было.
Клара вскочила, схватила сумочку и, уже не осторожничая, не обращая внимания на завалы в коридоре, выбежала из дома.
Несколько дней после этого визита она драила свою маленькую комнату в общежитии с хлоркой и мылом. А спустя месяц устроилась работать горничной в шикарный отель. Работа трудная, но Кларе нравится всё, что связано с уборкой. Она там на хорошем счету, даже грамоту получила и памятный подарок — красивого керамического енота в натуральную величину.