17.
Меня он слушал с интересом,
Без удовольствия злорадства,
И одобрительно кивал,
Держа в руках возможный гнев.
В глазах – досада, удивленье,
А на лице – печать вины...
Когда же исповедь закончил,
Когда над «i» расставил точки,
Замолк и замер перед ним,
Так тишина и воцарилась,
Что было нам обоим слышно:
Звенят колёсики часов!
Возникла общая тревога,
Никто не знал, чем обернётся
Мгновенье звонкой тишины.
Тут Воронцов поднялся с кресла
И встал во фронт – вот молодчина! –
Закрыл глаза и вновь открыл,
Открытых глаз не опуская,
Меня нисколько не ругая,
Как механизм, заговорил:
«Простите, сударь, поддаётесь
Влиянью лиц не столь надёжных –
Они опасны для страны,
И Вас склоняют к беспорядкам –
Себя ведёте, как мальчишка,
Решив, что Вы – большой поэт?!
Какая глупая ошибка!
О чём мы, Пушкин сожалеем,
Но, прежде, здесь изложим суть.
Вот из персон, кто нас стесняет
Своим внезапным беспокойством,
Имеем честь сейчас назвать
Трёх Александров – Вас же, Пушкин,
И к Вам – Раевского, в придачу,
А также нашего царя.
Вы – секретарь, а мы – начальство,
Пред подчинёнными открыты
И мы гордимся новизной.
Вас пригласив для разговора,
Мы, Пушкин, честно поясняем
Тут по второму наш вердикт:
Мешать не смеем жить в Одессе,
Когда того он сам желает,
И, вместе с тем – чего таить? –
Мы соблюдаем только формы
(Благовоспитанность взывает,
Чтобы начальству поступать
Тепло с товарищем бывалым,
А также с родственником давним –
Как бог решил, – в одном лице).
В свои дела не посвящаем,
О назначениях по службе
Мы с ним ничуть не говорим.
И, по сему, что нам известно –
До нас, что вскорости доходит;–
Благоразумный он в речах
И очень сдержанный в поступках.
И потому мы полагаем –
Нам ошибаться недосуг! –
Раевский точно понимает,
Что положение сегодня
Так щекотливо для него,
И, равно, также понимает
Тот вред, какой наш себялюбец
Отцу родному причинил.
Но, право, с кем так не бывает
По энергичности натуры,
Идя по младости ногтей?!
Любой из нас, и нас включая,
Так отрицал порядок старый,
Что перестроить мир желал
И сам стремился трон разрушить –
Оплот, основу государства! –
Себя же богом возомнив.
Но бог всё видит, не допустит
Он поругания основы,
А тех, кто эти мысли взял,
Лишает силы вдохновенья
И, следом, – творческой свободы,
А если надо, – и ума...
Теперь черёд за Вами, Пушкин, –
Спокойно выслушать извольте
И не сердитесь на слова.
Мы говорим Вам так немного –
Четыре слова в две недели, –
По сути, попросту молчим.
Не назовёшь нас болтунами
Иль погремушками безделья –
Всё это дело не по нам.
Но вот, минутой заручившись,
Решили с Вами пообщаться –
По-человечески узнать.
Мы видим, Пушкин, нас боитесь,
Поскольку знаете прекрасно,
Как произойти дурным вестям,
То, представляя в крае власть,
Мы Вас без жалости отправим –
Отправим запросто отсюда,
Никто не сможет осудить.
Тогда Вас взять никто не сможет
К себе на службу и в обузу.
Кому нужна такая боль?
Хотя сегодня нам известно,
Что Вы себя ведёте лучше –
Намного лучше, чем тогда, –
И разговоры ныне стали
Гораздо сдержаннее, тише.
О том мечтать не мог Инзов..
Покоя всё-таки не знаем,
Как будто мы сидим на бочке –
На полной бочке, пороховой...
Инзов же праздно забавлялся,
Стремясь в логических беседах,
Вас на примерах пристыдить,
Путём абсурдных рассуждений
Чужую молодость исправить,
А с нею – нравы изменить.
Он позволял Вам жить в Одессе,
Жить одному, вне предписаний,
Сам Кишинёв не покидал,
Чего не нужно было делать,
Поскольку вредно для карьеры:
Ах, мягкотелый наш Инзов...
Градоначальник всей Одессы,
Известный Гурьев, граф степенный,
И Казначеев, – быть должно, –
Сей канцелярии правитель,
О том подробно рассказали,
Нам предоставив своё отчёт.
И чрез полицию известно,
Что Пушкин стал благоразумным
И очень сдержанным, притом.
А если было бы иначе,
То отослали б Вас подальше,
Где нет подобного тепла,
И лично были бы в восторге.
Сегодня с Вами откровенны,
И нас поймите, как себя.
Манеры Ваши мы не любим,
В слепых поклонниках не ходим –
Не привлекает Ваш талант,
Поскольку искренне считаем,
Что невозможно быть поэтом –
Поэтом истинной судьбы! –
Без изнурительной работы,
Без постоянных упражнений,
Без верноподданных идей.
Но только, Пушкин, без обиды,
Не расширяете познанья
И выдаёте чёрти что,
А здесь опасности не видят,
Стихи ошибочно трактуют
И принимают на ура,
Всё то, что Пушкин без натуги
В порыве скуки, коль изволит,
Своим пером изобразит...»