16.
Тогда по молодости было
Мне только двадцать и четыре
(Горячий дух и голова),
А ей – уж тридцать и один,
Когда супруг на десять старше,
Я ж перед ним – ещё птенец,
Что на лице, скрыть невозможно.
Я был тогда, чертовски, молод,
И это, право, не секрет.
Но вот стряслось по воле духа,
И покатил, как семя слуха,
Неся повинность день за днём.
Так южный отпуск завершился
И ссылка значилась в указе,
Что утвердил своей рукой
Тогда в холодном Петербурге
Российский царь и притеснитель
Живых и пламенных идей.
Но в чём, позвольте, провинился,
Когда, по сути, повинился
Пред Воронцовым tet-a-tet?
Я в кабинет вошёл с тревогой
И, как пружина, весь собрался,
Чтоб дать наместнику отпор.
Часы упрямо отбивали
Мгновенье мира и бравады,
Да вечность страха и войны...
Меня он встретил с прежним видом,
Скользнула тихая улыбка
И… будто не было её.
Его глаза, его манеры
Не выдавали раздраженья –
Умеет граф себя держать.
А мне пришлось себя заставить,
На время краткое смириться
С большим усилием души,
Как древнегреческий Геракл,
Что льва Немейского осилил, –
В кулак собрал свой пылкий нрав.
Оставив меч своих насмешек
И, как топор, заткнул за пояс;
Обиды в тряпочку сложил,
Как говорят сейчас в Одессе.
Свежо мне стало и просторно,
Поднялся будто на яйла –
Дыханье новое открылось.
Он указал на стул любезно
И пригласил меня присесть.
В ответ – спасибо. На мгновенье,
Увидев в графе человека,
Его невольно пожалел,
И стало совестно немного,
Так, на короткое дыханье,
Что эпиграммы написал.
Но бесполезно что-то сделать,
И ничего тут не попишешь –
Слова гуляют по стране:
Как воробьёв, их не поймаешь
Да и назад не перерубишь,
Ведь написал не топором.
И в беглых списках, пересказах
Мою издёвку умножают –
От них избавиться нельзя,
Как будто с ними ты родился,
И перешли они на графа,
Подобно пятнам на руках.
«Что делать, граф? – в мозгу мелькнуло. –
Пред ними грудью ты не встанешь,
Как водопад не обратишь?»
Мелькнуло быстро и пропало...
Да, было, быстро возбуждался,
Затем легко и отходил.
Но как же быть, когда случилось
И, против нашего желанья,
Уже в историю вошло?!
Мы оба трезво понимали,
Слова останутся навеки,
Что написал я сгоряча...
Всё это птицей пролетело
В моём встревоженном сознанье,
И суть визита изложил,
Что не привык я унижаться,
Чтоб льстить покорнейше в передней
И пред царями спину гнуть.
Тут брови графа изогнулись,
И губы мелко задрожали,
Скользнуло облако в глазах.
Я сделал вид, что не заметил,
Вести продолжил без заминки
Свой простодушный разговор.
Ряд эпиграмм – моя работа,
О чём сегодня сожалею
И полагаю, не казнят?!
А граф на это улыбнулся
И поднял руку в одночасье,
Поправив ленту на груди.
Потом глазами на картину
Он указал, призвав к ответу,
А не вскочил, не закричал.
Как светлый образ кабинета,
Портрет блистательной супруги
Висел по праву пред столом.
Сидел же граф к окну спиною,
И солнце мягко озаряло
Его спокойное лицо.
«Моя жена вне подозрений?» –
В глазах прищуренных и быстрых
Читался вкрадчивый вопрос.
«Конечно, да...» – ответил взглядом,
А после, мыслями собравшись,
Я горячо заговорил,
Где мысли – суть, слова – душевность:
«У Вас – достойная супруга,
Что верность к мужу соблюла.
Как африканец, загорелся
И, как поэт, я вдохновился
Её умом и красотой.
Приятно с ней вести беседы,
Читать французские романы
И о грядущем размышлять.
Она умеет разбираться
В делах прошедших и текущих
И ставить факты по местам.
И всем событиям, поступкам
Красноречивая графиня
Даёт, по знанью, имена.
Я понимаю, что мальчишка,
Всего поэт пред королевой,
Не смея даже и мечтать.
И всякий раз смешно теряясь,
Нить разговора упускаю
Пред гордой светлой красотой...»