дорога длиною в жизнь

Анатолий Григорьев 2


повесть



   Бабушка  Сорочиха  была  матерью  отчима,  нежданно - негаданно   вошедшего  в нашу  с  братом  Юркой  жизнь.
  Маленькая, с длинным  носом  и  натруженными руками, она была как заведенная юла - не сидела на месте ни минуты.   Все в её доме сверкало и блестело.  Просто не могла она быть без работы.  Каждый день пекла в русской печке хлеб.  Ничего не было вкуснее!  Любила она нас с братом.   Видимо  потому, что хватила в жизни лиха,  была она по натуре своей доброй старушкой.

Дед Никита,  напротив - был стариком высоким, худым и крепким.   Слов на ветер не бросал и никого никогда не хвалил.  Вечно был хмур и мы не видели,  чтобы он когда-нибудь улыбался.

Жили они в большом деревенском доме,  перегороженным от кухни дощатой стенкой.  Ещё были сени и большая кладовка,  где зимой хранилось мясо,  сало, замороженное молоко и капуста квашенная в бочке... .
 Пока позволяло здоровье,  держали корову,  поросят и кур: что еще нужно в деревне для полного счастья двум старикам!
За домом был колодец. Вода в колодце чистая, как слеза!  Пьёшь и не напьёшься -    до того вкусная!

                отчим               

Когда мать сошлась с отчимом,  было мне семь,  а брату пять лет.

Не любили мы его.  Он пил всё  что горит-  от тройного одеколона до тормозной жидкости!   И чего только мать в нем нашла?!   Необразованный,  завистливый и некультурный человек,  да еще хронический алкоголик.  К тому-же  был падок до женского пола.
 Работал он  вальщиком  в  Леспромхозе.
  Увозили его на  деляну  на неделю,  где он пахал как чёрт!  По приезду пил не просыхая две недели.   Иногда допивался до «белочки» - вскакивал и куда - нибудь  убегал.  Мать бросала всё  и шла его искать по деревне.   Когда не пил,  ловил соболя  капканами  и  бил изюбря  да  косулю -  по  забайкальски - «гурана». Одно слово - браконьерничал.

                трудотерапия

      Наш дом стоял на берегу реки и каждую весну паводок заливал треть огорода.
 Огород  двадцать соток,    огорожен  был  толстыми жердями.
Садили   картошку  и  собирали  по  сто  мешков  урожая.
 В  начале  осени  отчим  привозил  лесовоз  дров  хлыстами  и  вываливал  в конце  огорода.
 Нам  с  братом  нужно  было  перепилить  эти  лиственницы  на  чурки, перевозить   их  к дому,  переколоть  на  поленья  и  сложить  в  поленницы.

 Сейчас,  прожив долгую жизнь, я думаю: каким нужно было быть скотом,  чтобы заставлять   надрывать   пупы    малолетних детей!? 
 Работа была обеспечена нам на всю зиму!
 Каждый  день   я   брал  с  собой  брата  и  мы  шли  в  огород  пилить двуручной  пилой  здоровенные  лиственницы.
 Отмеряли  сколько нужно отрезать,  и   принимались за дело.
Юрка,  только  держался  за  пилу,  а   я  таскал   пилу   вместе  с  ним туда-сюда!
 Пилу  зажимало.   Тогда  я  брал  вагу  и  при  помощи  её,  подкладывал жердину  под  бревно.
 Когда  было  напилено  чурок  десять - пятнадцать,  мы  принимались  возить  их на  деревянных  санях  к  дому.   
И  так  каждый  день. 
Плакали  от  бессилия,  от  кровавых  мозолей,  но   не  подавали  вида,  что нам тяжело.  что мы еще маленькие.
Отчим  ходил  и  похохатывал!
 А я думал: «Что-же  ты  сволочь,  не  можешь  взять  бензопилу  и  за  два часа,  не больше,  раскатать  эти  хлысты  на  чурки?!!!
Оказывается,  таким образом,  он   приучал  нас  с  братом  к  труду.

Тогда - то   и   возненавидел  я   его   лютой   ненавистью   на   всю   жизнь!

                интернат               

Сдала   меня   мать  в  интернат,  на полное государственное обеспечение.

 Новое   двухэтажное   здание   было   побелено   розовой   известью  и  от   него  тянуло   свежей   краской  и  еще   какими - то   незнакомыми   запахами. Потолки   были   высокими,  или  это  просто  мне  так  казалось.  Моя кровать  стояла  у  окна  и  я  мог наблюдать,  как  мимо,  громыхая  на стыках,  проносились  поезда.

 Было   холодно  и  голодно.   Не  нравилась  мне  такая жизнь!  Дисциплина,  строгие воспитатели,  наказания  за  проступки,  постоянная  военная  муштра.
  Но  заборы  были  высокими  и  я  долго  вынашивал  мысль  как  свалить  из  этого  дома.
 Домой  не  хотелось,  как  только  вспоминал  отчима.
Тянуло  в   дорогу!
 Познать  что - то   неизведанное,  новое,  повидать  большие  города  и   расстояния.
 И  в  один  прекрасный  день,  пробравшись  мимо  дежурной  воспитательницы, мирно   дремавшей,   подперев  голову  рукой,  я «сделал ноги».

                побег
      
 Станция  наша  была  узловая  и  сесть  на  любой  товарняк,  не   составляло труда.
 Забрался  в  «пульман»,  идущего  на  запад  поезда  и  притаился.

Постукивая  по  буксам  молотком,  прошёл  осмотрщик  вагонов.
Вскоре  состав  тронулся,   увозя  меня  от  ненавистного  детдома  с  его  военной  дисциплиной,  от отчима,  с  его  вечно  пьяной  рожей, в неизвестность.
 И вдруг,  вспомнив  о  Юрке  и  маме,  я  заревел  навзрыд!
 Товарняк  шёл, а  я  сидел  на  краю  проема  дверей  свесив  ноги  и  слезы градом  катились  из  моих  глаз.  Что  меня  ждало  впереди - я  не  знал...

 Потом  был  какой - то   город.  Голодное  шатание  по  ночным  улицам  в  поисках  куска  хлеба.
 Перебивался  когда - чем,  но  чаще  мой  желудок  был  пуст  и  уже  не  так  хотелось  есть.
 И  мне  нравилась  эта  моя  независимость, нравилось,  что  никто  меня  не лупит  линейкой  по  пальцам  рук,  не  ставит  в  тёмный  угол,  когда  все уже  спят,  не  заставляет  наизусть  заучивать  устав  юного  пионера.

В  моем  кармане  плоский  напильник,  остро   заточенный  с  четырёх   сторон, рукоятка  обмотана  изолентой.
 Остановила  городская  шпана  потрясти  карманы,  да  зауважала  при  виде  напильника -  отпустили  с  Богом,  дав  горбушку  чёрного  и  махры  на  козью  ножку!
 Курил  я  с  первого  класса.  Все  пацаны  «шабили»,  потому  как  есть  всегда  хотелось.
Не  сладкая   жизнь   интернатовская!


 Однажды, после  месяца  моих  скитаний, ноги  вынесли  меня  на   железнодорожный  вокзал,  где  я  и  был  схвачен  усатым,  здоровенным    старшиной   милиции,  честно  отрабатывающим  свою  зарплату.

 После  расспросов - ответов  направили  в  детприёмник,  где  не  совсем  с любовью,  был  встречен  капитаном  в  юбке.
  Она  сказала,  что  по  мне  плачет  тюрьма  и  была  бы  её  воля,  она- бы  засунула  мой  напильник  мне   в ж… .
   Через  три  дня  моего  заточения  за  мной  приехала  мама  с  отчимом...  Впервые  в  жизни  она  мне  всыпала!
 Не  понимал  я  тогда,  чего  ей  пришлось  пережить  за  это  время,  сколько слез  пролить...

И  опять  была  учеба,  линейки,  построения,  передвижения  строем  в столовую и  обратно,  драки  и  наказания,  курение  махры  в  туалете  на  улице  и  по  субботам   пьяная  рожа  отчима.   Но в начале октября...


                больница               
               
Противный голос воспиталки известил,   что   нужно  отдирать   свои задницы  от  кроватей   и  строиться на   зарядку.
 Я  резко  вскочил  и  от  боли  в  коленях  упал  между  коек.   Лежал  и  не   мог   ничего  поделать - ноги  не  слушались  и  при  каждой  моей  попытке пошевелиться,  вызывали  страшную  острую  боль!

 Мама  на  санках  отвезла  меня  к  поезду  и  я  оказался  в  районной  больнице  с  диагнозом  острый  суставной  ревматизм - мои  шатания  не  прошли  даром,  где - то  я  поймал  инфекцию ...
 Таблетки,  уколы  три  раза  в  день  и  так  сорок  пять  суток...
 Естественно,   никто  со  мной  не  занимался  и  от  школы  я  отстал.

  Долгое  время  мучили  сильные  боли.  Терпеть их было невыносимо!
Мама  приезжала  два  раза.  Привозила  печенье  и  сливы  «ткемали» -  у  меня  и сейчас  сводит  челюсти, - до  чего  же  они  были  кислыми!

 Я  страдал  от  боли,  но  сильнее  от  своей  беспомощности.

 Дни  тянулись.  Менялись  в  больнице  люди. 
Однажды  привезли  больного - в  резиновых  чёрных  подушках  ему  давали  кислород.  Сам  он  дышал  хрипло  и  что - то  в  груди  у  него  булькало. Утром  он  умер...
 Это  была  первая  смерть  у  меня  на  глазах. 
 Много видел смертей за свою жизнь,  но  эта   запомнилась  навсегда.
 Как  будто  мир  перевернулся!  Изменилось  мое  сознание,  изменился  и  повзрослел  до  срока  я.

                весна               

               Весна  рванула как  разрыв гранаты
               Осколки  солнца  всюду  раскидав
               И  вдруг  проснулось, что спало когда-то
               Лучей  волшебных  всё  тепло  собрав!


И  понесло,  загрохотало,  зашумело  -  это  тронулся  по  реке  лёд.
 Ледоход!   Какое сильное зрелище!
    Не широкая, в  брод  летом  переходят,  река,  весной  становилась   коварной  и  опасной.   Разливала  свои  воды  от  горы  до  горы.  Рыла  канавы  и  глубокие  ямы,  создавала  новые  русла.

Бабы  сгрудились у  ОРСа  и  чиркая  спичками  кричали : "Прибывает!" Немного погодя:"Убывает!"   Ужас охватил население. 
 Коровы  мычали, собаки  выли  как  волки, 
 Утром  представилась  жуткая  картина: - вся  деревня  стояла  в  воде, а  вода не  спадала,  а  наоборот  накатывала.
Паника  стояла  невообразимая!   Лишь  пьяным  мужикам  было  море  по  калено. 
Руслом  пронесло  зимовье - на  крыше  сидел  петух  и  громко  кукарекал.

 Народ  по  матери  вспоминал  власти, каждый  год  обещавших  похлопотать  насчёт  строительства   дамбы.

                мамина работа


До того,  когда  мать  сошлась  с  отчимом,  жили  мы  в  стареньком  доме  на горе,  за железной дорогой.   Наша  улица  выходила  к  кладбищу,  за ним начиналась  тайга.
 Проживали  мы  впятером: мама,  бабушка,  сестра  мамы  Валя  и  мы  с  братом  Юркой.
 
 Мама  работала  стрелочницей  на блокпосту,  сутки через двое.
   Возвращалась домой  уставшая  и  приносила  с  собой  запах  керосина.  Электричества  на стрелках  не  было  и  нужно  было  вечером, на  каждой  стрелке  зажигать  керосиновую  лампу.
 Летом, еще ничего!   Но,  наступала  зима  и  вместе  с  ней  приходили мучения - морозы   стояли  за  сорок  градусов, снега  выпадало  много,  а стрелки  должны  были  быть  чистыми.
 Мама  приходила  с  работы  и  просто  валилась  с  ног.
Нам  с  братом  было  её  жалко – после  школы,  частенько  помогали  маме  очищать  стрелки  от  снега.
  Стрелок  было  восемь.  Так - же,  мы   мыли  закопченные  стекла  ламп  и протирали  их  сначала  ветошью,  а  затем  бумагой,  доводя до блеска.
               

                Валя               

Сестра  мамы  Валя - как  мы  ее  звали,  была  младше  мамы  на  пятнадцать  лет   Любили  её  с  братом  за  доброту.  Она  отвечала  нам  тем - же.

 Долгими   зимними  вечерами,  при  свете  керосиновой  лампы,  мы  садились спиной  к  русской  печке  и  пели  песни:
- Забота  у  нас  такая,  забота  наша  простая,  жила  бы  страна  родная  и нету  других  забот!  И  снег  и  ветер  и  звезд  ночной  полёт,  меня  моё  сердце  в  тревожную  даль  зовёт!

 Валя  так - же  работала  на  железной  дороге - сначала  путевым  обходчиком, а  затем  в  бригаде  ремонтников - путейцев.
Вскоре  она  вышла  замуж  и  ушла  от  нас.
 Муж  её,  Марк  работал  крановщиком.   Попивал  бражку,  но  человек  был  добрый  и  хороший.
 Дали им  квартиру  в  новой   улице.  Валя  родила  девочку,   назвали  Наташкой    Я приходил  к  ним  после  школы  и  водился  с   ней.   
В  потолке  был  вбит  крюк,  на  котором  висела  на  веревках  люлька.   Садился, рядом  клал  учебники  и  если  Наташка  просыпалась  и  начинала  кричать,  качал   люльку.
  Стирал  пелёнки,  сушил  и  гладил  их  чугунным  утюгом  на  углях.  Валя была  мной  всегда  довольна  и  постоянно  хвалила.


                Марк               
 
 Валин муж  Марк,  был  татарских  кровей - рыжий  и  весь  в  веснушках,  он не  оправдывал  поговорку - "Злой как татарин" - был  добрым,  отличался  острым умом  и  немногословием.  Он  учил  меня  играть  в  шахматы  и  видеть  ходов  на  пять - шесть  дальше  своего  носа. 
 Вечерами,  когда  он  был  трезв,  мы  просиживали  с  ним  за  разбором  шахматных  задачек  и  иногда  Марк  соглашался  со  мной  в  том  или  ином   ходе.  Играл  на  гитаре  и  гармошке  когда  прилично  принимал  на  грудь....
 Родители  его  жили  крепко.
Держали скот: коней,  коров,  коз   и   мелкую   домашнюю    живность.
 Жила  с  ними  старуха - бабка  Марка.
Когда  я  появлялся  у  них  за  молоком  для  Наташки, она  шамкала  беззубым  ртом:  "Што,  припёрса  безотцов-шына?   Всё  ходите... всё высматриваете, у ворьё!   
  Бабку  в продразверстку раскулачивал мой дед...


                дядя Гоша, отец Марка               

 Когда  началась  Великая  Отечественная  Война,  дядя  Гоша  с  тётей  Марией  записались в  охотничью  артель  «Мясо фронту».   Артель  занималась  добычей  диких  животных - изюбра, лося, медведя.
 Охотились  на  пАру.  Все  четыре  года  били зверя,  в основном   медведя.  После Покрова дня.  медведь  ложился  в  спячку.   Заламывали  берлогу,  но медведя не стреляли, а  давали  ему  уйти.
 Зверь знал в округе все берлоги,  сон давил - ткнётся в одну - занято,  идёт к следующей.   Охотники  шли  по  следу  и  отстреливали  выказанные  «предателем» берлоги.   Говорят, на  одном  «предателе»  убивали  до  двадцати  особей.

 Висел  у  дяди  Гоши  на  стене  именной  карабин  с  оптикой, от Михал  Иваныча  Калинина,  о  чём  свидетельствовала  серебряная  пластина  на  прикладе.
 За  сотню  медведей  добыл   дядя  Гоша  с  тётей  Марией  за  свою  жизнь. Бывали  случаи,  когда  и  жизнь  висела  на  волоске.   Мял  медведь  дядю  Гошу  два  раза,  да  выручали  верные  собаки.   Держал он их всегда не менее  трех  и  его  отношение  к  ним  было  ласковое  и  доброе.  Когда сидели дома,  кормил  как   «на убой».   Разговаривал с ними как с людьми...
Шёл  мне  тринадцатый  год,  когда  Марк  решил  сделать  из  меня мужика, сообщив,  что  они  с  дядей  Гошей  хотят  меня  взять  на  медведя.


                Что такое страх и как с ним бороться?

 Соглашаться  или  нет,  вопрос  не  стоял.
 Отказаться,  значит  опозориться  на  всю  деревню  на  долгие  годы!  И  я, скромно  выслушав  Марка,  только  кивнул  головой  в  знак  согласия.

 Ходил  два  дня  гордясь  сам - собой,  не зная,  а  только  предполагая,  что  меня  ждёт...

 В назначенный  день,  ещё  затемно,  мы   выехали  на  коне,  запряжённом  в  сани,   в  тайгу.   Часа  через  два  были  на  месте.
 Коня  оставили  метрах  в  двухстах  от  берлоги.
Вырубили  из  молодой  сосёнки  шест,  заострили  топором  с  одной  стороны.  Ещё  два  шеста  покороче  и  потолще  пошли  на  крестовину.  Их  воткнули перед  лазом  в  берлогу, чтобы  медведь  не  мог  сразу  выскочить  и  было время  для  отстрела.

 Что делать  я  знал  на  зубок!  Мужики встали слева и справа от лаза,  покрытого куржаком,  держа  на  перевес   ружья...
 Описать  мое  состояние  просто  невозможно: страх  давил  меня,  он  забирался в самый дальний уголок моего мозга и пытался сделать моё тело непослушным .

 «Ну,  давай  Толька ! » - спокойно  сказал  дядя  Гоша  и  они  с  Марком  взяли  лаз  на  прицел... 
 Я  забрался  на  берлогу  и  воткнул  шест.  Шест  упёрся  во  что - то  мягкое    «Сильней дави!»- сказал  дядя  Гоша  и  я  со  всей  силы  надавил  на шест. Раздался  страшный  рёв.... ноги  мои  онемели .
  Шест  с"амортизировал  и  я  слетел  от  удара  в  низ.
  Раздалось  два  выстрела  почти  дуплетом  и  словно  по  команде  залились  лаем  собаки.
 Когда  я  вытер  мокрое  от снега  лицо, то  увидал  Марка  и  дядю  Гошу, спокойно  сворачивающих  «козьи ножки».   Собаки  в  лазе  рвали  морду  медведя  «Иди  Толька, веди  коня! »- сказал  мне  дядя  Гоша  и  я  побежал  по уже  замёрзшим,   нашим   следам...

 Вожжами  привязали  медведя  за  лапу  и  конь  хрипя  и  пятясь  в сторону, вытащил  его  из  берлоги.
 Освежевали  быстро. Сложили  мясо в мешки,  свернули  шкуру,  всё загрузили в сани  и  двинули  в  сторону  дома.   Я шёл  за  санями -нет, я  не шёл, я просто   летел!
 Не испугался, не убежал! Я гордился сам –собой.
 Дядя  Гоша  сказал  только  три  слова -«Не  зассал, молодец! » и это было самой  большой  похвалой  для  меня...
Может  и  рано,  но  из  мальчишки  я  превратился  в  мужчину  и  заработал несказанный  авторитет  среди  деревенской  шпаны.


            Приключения на свой зад.

               

 В  пятидесяти  километрах  от  нашей  станции  был  районный  центр.            
   Указом  Петра  Первого  там  был  построен  чугунно - литейный  завод,  а позднее  и  металлургический, с  четырьмя  мартеновскими  печами,  с прокатным станом.
В  войну  завод  выпускал  броню  для  танков,  а  после  войны  переплавлял  металлолом,  который  собирали  со  всего  Дальнего  Востока  и  Забайкалья.     В  основном  шёл  утиль  военного  производства - как  отголоски  недавней  войны.
  Мы, со  шпаной  «шерстили»  останавливающиеся  на  нашей  станции  товарняки.  Пулеметные  и  винтовочные  стволы,   патроны  и  снаряды  от  крупнокалиберных пулемётов,  наганы  и  пистолеты  всевозможных  марок- чего  там  только  не  было!
  У меня был наган - самовзвод,  старый,  но стрелял метко,  благо патронов хватало.   И мы,  с моим другом,  Серёгой  Фоминым  регулярно стреляли в овраге,  за деревней.
 
 Постреляв однажды,  я прибежал домой. Мать была дома и позвала обедать.
  Я снял пиджак,  в кармане которого лежал наган  и  повесив  на  вешалку  в комнате,  сел  к  столу.
 Вошёл  отчим.  Прошел  в  комнату  и  вдруг  раздался  грохот  и  его  маты.  Я  понял  в  чём  дело:  отчим  снял  мой  пиджак  с  вешалки,   не  удержал  его  в  руке  и  получил  наганом  по  ноге!
- «Ксенка,  подь-ка суда!  Чё  я   нашёл - то !» -  услышал  я  его  торжествующий  крик.
 Мать  кинулась  в  комнату.  Я  следом. 
Отчим  держал  в  руке  наган  и  целился  в  окно!
Не  успел  я  раскрыть  рта,  чтобы  предупредить  о  наличие  в  барабане   патронов,  как  прозвучал  оглушительный  выстрел.  Стекла  в  окне...  как не бывало!  Мать  стояла  ни   жива - ни  мертва.

На завтра...

                предательство               

Утром  мать  с  отчимом  отвели  меня  в  школу, прихватив  с  собой  наган.
 Директор  вызвал  с  района  милицию.
Приехали двое - капитан  и  старшина.
 
Капитан  больше  молчал,  а  старшина  лез  из  кожи - хлопал  раздвижной  дубинкой  с  шариком  на  конце  по  голенищу  хромовых  сапог  и  «шил» мне  чуть – ли  не  бандитизм.
 Размахнувшись,  он  врезал  мне  по  спине!  Я  стиснул  зубы  и  молчал.       А  сам – себе говорил: «Не   дождутся,  чтобы  я  заплакал,  не  увидят  моих слез ! ».
Отчим  с  мамой  стояли  и  молчали....
-Меня предали!
- Меня предала моя мать!
- Не заплакать, только  не  заплакать!

Из  школы  меня  выгнали,  а  на  завтра  я  сорвался  в  бега.

Но это уже другая  история.



                тайга
 
  Злоба  и   обида  тяжким  грузом  давили  на  мою  ещё  не  окрепшую, детскую душу.
- Не вернусь домой никогда - решил  я  и  собрав  котомку  с  припасами, шагнул в тайгу.
 Знавал  несколько  зимовий  по  Средней  Речке,  туда  и  решил  податься.

 Прихватил  централку  20 калибра, которую  отчим  держал  в  кладовке  и  все  патроны  к  ней,  с  картечью  и  дробью.

  Тайга  встретила  щебетаньем  птиц  и  запахом  багульника  и  я  шёл  легко, нет,  я   летел,  не  задумываясь ни о чём!

  Зимовье  на  Средней  было  добротное.  Рубил  его  дядя  Гоша  Добрынин, рубил  на  совесть!

  Часа  за  два  добрался.
Зимовье  стояло  на  берегу  горной,  неширокой  речки,  но  с  довольно  крутым  нравом.

  Места  по  Средней  были  глухие  и  изобиловали  зверем  и  дикой птицей. Рябчики  пересвистывались  между  собой,  нередко  можно  было  встретить  и глухаря.  Изюбры -  благородные олени,  свободно  хаживали по тропе на водопой и я читал их следы,  зная  чей  тот  или  иной:  у  самки  след  был  уже  и продолговатей,  у самца  крупнее  и  шире.

  В зимовье  стояла  железная  печь,   сваренная  из  колесных  дисков.  У  узкого  окошка  стол.  В  правой  половине  дощатые  нары,  со  свёрнутым  на них   матрацем.  Над  окном  была  полка  с  припасами.  Был  здесь  и  сахар  и  чай  и  даже  три  мешочка  с макаронами.
Под  нарами  обнаружил  картошку,  где -  то  треть  мешка.  Видимо  кто - то   зимовал, охотился,  вот  и  оставил  припасы  по  неписанному  закону тайги... Живём!

  Растопил печь,   скипятил  чай,  потрапезничал   и   развалился  на  нарах  в полном  блаженстве.  Ну не жизнь, малина!

  В углу  скребла  мышь.  Ночи в июне короткие, но я  выспался  и  теперь  лежал  с  широко  открытыми  глазами.  В  узком  проёме  окна  светила  луна, освещая  поляну,  речку  и  гору  напротив.
 Мысли  были  далеко:  вспомнил  маму, брата  Юрку.  Всё  было  непонятно: как - так,   почему  она  предала,  почему  не  защитила ?!

 За  окном  хрустнул  валежник.  Наверное  "хозяин"  пожаловал  проведать, подумал  я  и  не  ошибся - медведь  ходил  вокруг  зимовья  и  фыркал,  пугая.

Испуга  не было.
Во - первых,  у  меня  была  централка,  заряженная  картечью,  а  во- вторых, дверь  зимовья  была  сделана  так,  что  никакими  усилиями  открыть  её снаружи  было  невозможно.

  Косолапый  чуял  моё  присутствие  и  проявлял  явный  интерес  к  моей персоне он  вставал  на  задние  лапы  и  долго  нюхал  воздух,  затем  вновь  принимался  ходить вокруг  зимовья.
  Спать  не  хотелось  и  я  с  удовольствием  наблюдал  за  поведением  хищника .   
  С  приближением  рассвета  медведь  перешёл  речку  и  скрылся  в  кустах противоположного  берега.

  Вскоре  рассветало .
Над  тайгой  стоял  туман  и  было  всё  вокруг  необычайно  красиво: кедры и лиственницы  словно  выходили  из  этой  пелены... 
  Шумела  речка  на  перекате.  Где - то  вверху  распадка  залаял  "гуран" - самец  косули.
  "Гураны"  в  забайкальской  тайге  очень  крупные,  иногда  их  чистый  вес  достигает  шестидесяти - семидесяти  килограммов.

  Растопил  печь,  почистил  картошку  и  пошёл  к   речке,  чтобы  умыться  и принести  воды.
Не  доходя  до  речки  метров  десять  увидел  кабаргу,  редко попадавшуюся  на глаза.
  Это  был  самец,  с  клыками,   на  длинных  ногах  и   маленькой тушкой.  Не  доводилось  мне  раньше  встречать  его  в  тайге,  но  я  знал  о нём  всё  по  рассказам  дяди  Гоши - полезный  зверь!
Или  из - за  того,  что  шумел  перекат,  или  по  какой - то  другой  причине, он  меня  не  слышал  и  лишь  только  когда  я  начал  движение,   налюбовавшись  им,  он   двумя  прыжками  скрылся  в  чаще.

Вода  в  речке  была  чистая  как  слеза  и  очень  холодная.
Умылся  по  пояс - тело  горело  огнём  и  я  чувствовал  в  себе  необыкновенный запас  энергии,  хотелось  свернуть  горы!

  Набрав  в  ведро  воды  вернулся  в  зимовьё .
Правильно  конечно - зимовье,  но  в  Забайкалье  говорят - зимовьё.

  Сварил картошку,  покушал и задумался:  припасов,  при  хорошем  раскладе,  хватит  дней  на  десять,  а  что  потом?   Решил,  нужно  добыть  зверя.
 Соли хватает,  засолю мясо,  не  пропаду!

  Недалеко  от  зимовья  были  солонцы.  В  прошлом  году  Марк  их  подсаливал  и  показал  мне.  Метрах  в  пятнадцати  от  солонцов, на  огромной  лиственнице   на  высоте  метров  шесть - семь  была  сколочена  сидьба   из  жердей.  Решил  сходить  и  посмотреть  ест  зверь  солонец  или  нет.


  Прибыв  на  место,  убедился,  что  солонец  регулярно  посещают  и  "гураны"  и  изюбры - следов  было  много  и  сам  солонец  выглядел  как  большая  по   площади  и  в  полметра  глубиной  яма.  Решил  сегодня  ночью  посидеть  и  если  повезёт,  убить  зверя.
  Солнце  клонилось  к  закату,  решил - пора!
На  стене  зимовья  висел  старый,  весь  в  дырах,  тулуп  -  прихватил  его  ,ночи  холодные.   Зарядил  картечью  централку  и  зашагал  по  тропе  к  солонцу.
  Дошёл  до  места  в  сумерках.
Забрался  по  приколоченной  лестнице  на  сидьбу,  завернулся  в  тулуп,  настроил  ружьё  так,  чтобы  потом  уже  не  шевелиться  и  быть  готовым  к  выстрелу  в  направлении  солонца.

  Зверь  в  тайге  осторожный,  часами  может  стоять  на  одном  месте,  ожидая ,  если  что - то  его  насторожит. 
Ждать  пришлось  часа  два.   Вылезла  из - за  горы  луна  и  бледным светом, через  лес,  освещала  поляну  с  солонцом.
  Неслышно, словно  в  немом  кино,  на  поляну,   задрав  вверх   голову  с развесистыми  рогами,  выплыл  изюбрь.
 Из  его  ноздрей  струями  шёл  пар.
Я  подождал  когда  он  повернётся  боком  и  спустил  оба  курка!
 Зверь  сделал    прыжок  и  упал  как  подкошенный...

 Я не спешил,  по  рассказам  знал,  как  может  быть  опасен  раненый  зверь.  Свернул  самокрутку,  прикурил  и  затянулся  крепким  самосадом.
  От  волнения  бил  мелкий  озноб  и  потряхивало  руки.   Успокоился.   Убедился, что  зверь  лежит  неподвижно, снял  тулуп,  сбросил  его  вниз  и  спустился сам.

  Подобрал  длинную  палку  и  ей  потрогал  неподвижное  тело  зверя. Он  не  подавал  признаков  жизни.
  Повезло!  Теперь  я  с  мясом!

  Перерезав  горло,  спустил  кровь  и  начал  разделывать  тушу.
Как  это  делать  знал  по  рассказам  старых  охотников,  да  и  видел  не  один  раз,  как  Марк  свежевал  зверя.
 
  Провозился  часа  три. 
Вырезал  мякоть, сложил на  приготовленную  клеёнку.    Получилась  приличная куча.  Теперь  нужно  было  перенести  мясо  к  зимовью.

Работал  всю  ночь.  Нагружал  в  мешок  из  под  сахара   килограммов  тридцать и  с  передышками  нёс  до  зимовья.  Умотанный  в  конец  к  рассвету,  принеся  последний  мешок,  упал  и  уснул  крепким  сном.

Проснулся  часа  в  два  дня.  Пожарил  на  углях  печень,  покушал  и  принялся  солить  мясо. Резал  его  тонкими  лентами,  пересыпал  солью  с обеих  сторон  и  клал  в  ящик  военного  образца,  каким - то  чудом  оказавшимся  в  зимовье.  Ящик  видимо  был  из - под  снарядов,  узкий  и  длинный,  с  высокими  бортами  и  с  замками  - запорами.

  Мяса  оказалось  ровно  столько,  что  ящик  с  трудом   закрылся.
 Я  был  беспредельно  рад  случившемуся.   Теперь,  когда мясо просолится,  я развешаю  его для  того, чтобы  завялить  и оно  будет  хранится  долго - долго.
   Взял уголь из печки и записал дату на стене зимовья 12.6.66г.  Знал - бы  я  в       тот  момент  как  судьба  сыграет  со  мной...   

                Жизнь на волоске...

  Назавтра  решил  запастись  дровами.
На  крыше  зимовья  нашёл  двуручную  пилу,  проверил  развод,  развод  был  в норме-  видимо  опытный  человек  проживал  здесь  до меня.
  Заткнул  за  пояс  топор.  Централку  брать  не  стал.  Взял  пилу  и  зашагал вверх  по  тропе  в  поисках  сухостоя...

  Пройдя  метров двести нашёл  поваленную  лиственницу.  Она  была  сухой  и  не гнилой.  Как  одному  пилить  двуручной  пилой  я  знал  не  по  наслышке,  когда  ещё  отчим  занимался  с  нами  "трудотерапией".  Юрка  был  тогда  ещё  очень  маленький  и  только  мог  держаться  за пилу.

  Часа  за  три  распилил  дерево  полностью  на  чурки,  по  длине печки, предварительно  промерив  и  сделав  зарубки.   Посидел,  покурил  самосада  и  пошёл  к  зимовью,  прихватив  топор  и  пилу.

  Не  доходя  до  зимовья метров  десять,  увидел,  что  дверь  приоткрыта. Неужели  забыл  закрыть,  подумал ?

  Вошёл  в  зимовьё  и  оцепенел  от  ужаса - на  меня  в  упор  смотрели  два зрачка  моей  централки...

  В  зимовье  были  трое ... в  зековских  чёрных  робах  и  телогрейках.  Видимо только  что  вошли,  ещё  ничего  не  успели.   Сняли  лишь  только  со  стены  ружьё  и  патронташ.

  Двое  сидели  на  нарах - рожи  были  злые  и  чумазые.
У  того,  что  сидел  справа,  в  руке   был  огромный  нож  с  кровотоком.   Ружьё  держал  огромный  детина  - косая  сажень  в  плечах.
- Ну чё,  фраерок,  заходи! - вымолвил  он  и  сплюнул  на  пол.
  Холодок  пробежал  у  меня  между  лопаток...
-Тебе  наверное  не надо  об"яснять,  кто  мы  такие,  всё  ясно?
- Ясно- промолвил  я  в  ответ.
- Ну  вот  и  лады...похавать  есть  чего?
Я  сказал,  что  есть   мясо - зеки  оживились...
- А  ты  молоток,  фраерок,  будешь  так  себя  вести-  будешь  жить!
- Сека",  глаз  с  него  не спускай!  Пусть  воды  принесёт  и  жрать  готовит  -  сказал  амбал  с  ружьём.
Я  взял  ведро  и  вышел  из  зимовья.  Следом   за  мной  выскочил  "Сека".
- Ты  малой  не  вздумай  драпануть,   поймаем-   удавим!

  Я  варил  им  еду,  колол   дрова,  топил  печь,  а  они  отъедались  и  спали  день  и  ночь.
  На   ночь  меня  связывали  верёвкой  по  рукам  и  ногам.
Узнав,  что  я  сам  добыл  мясо,  на  какое - то  время  даже  зауважали.
Но  было  в  них  что - то  звериное,   нечеловеческое  и  я  понимал,  что когда - то  я  им  окажусь  совсем  не  нужен.   Отлежатся,  отъедятся  на  моих  харчах  и  удавят  меня  той  верёвкой,  которой  связывают.
  Я вынашивал  мысль  как  мне  совершить  побег...

  За речкой,  метрах  в  пятистах  была  старая  медвежья  берлога.  Мне  её показал  Марк  в  прошлом  году.  Берлога  была  под  скалой,  с  узким  лазом  и  если  её  прикрыть  парой  веток  то  она  будет  совершенно  неприметной.   Её и  решил  я  использовать  для  осуществления  своих  планов.

  Усыпив  на  какое - то  время  бдительность  "Секи",  я  сделал  ноги!
Очнулся  в  берлоге,  не  помня  как  и  когда  успел  заделать  лаз.
Сидел  и  не  дышал .  Слышал  голоса,   в  мат - перемат  орали  зеки,  проходя рядом   с  берлогой.
Затем  всё  утихло  и  я  уснул  или  впал  в  забытье,  сам  того  не  сознавая   от  пережитого  наверное.

  Прошла  ночь,  но  я  боялся  выходить  из  моего  убежища.
Хотелось  есть  и  пить  но  я  терпел.   Прошёл  день,  ночь.   Голосов  не было   слышно  и  я  решил  возвращаться  домой,  так - как  продуктов  у  меня   уже  наверное  не было: навряд - ли  зеки  что - то  оставили .  А   в  том,  что  они  ушли, я  не  сомневался -  засветились  и  сидеть  им  ждать  ментов  смысла  не было.

  Я  выбрался  из  берлоги и  параллельно  тропе  двинул  в   сторону  родной деревни.
  Пришёл  домой  под вечер.  Мать,  увидев   меня  в  дверях  оборванного  и страшного,  так  и  села  на  стул!   Сидела  и  молчала.  Затем  обхватила  мою  голову  руками  и  заплакала.  И  мне  стало  её  невыносимо  жалко.   
Прожив  долгую,  насыщенную  разными   эпизодами,   жизнь,  я  только  сейчас понял,  как  же  ей  было  тяжело  со  мной!                1                Но,  жизнь  прожита  и  ничего  нельзя  изменить.   И  нет давно  моей  мамы.   Но  всякий  раз,  вспоминая  её,  я  прошу  у  неё   прощения  за  всё  то,  что  я  сделал  в  этой  жизни  не  так,   за  все  обиды,  которые  я  нанёс ей. Прости  меня  родная! 




                Выбор.

  После  окончания  школы  я  решил  ехать  в  город  и  выучиться  на  подручного  сталевара.

  Предварительно  нужно  было  отправить  документы  и  написать  заявление  на поступление  в ГПТУ- Городское Профессионально-Техническое Училище.

  По  старинке  училище  называли  "фазанкой",   а  его  учащихся  "фазанами",    потому - как   старое  название  училища  было  ФЗУ - Фабрично - Заводского Обучения.
  Примером  для  меня  служил  брат  моего  отчима  Валерка.
Он  был  старше  на  три  года  и  уже  год  работал  подручным  в  мартене. 
Появлялся  Валерка  каждую  неделю:  всегда  в  чистеньком  костюмчике,  в начищенных  до  блеска  остроносых  туфлях, в  белой  рубашке  с  накрахмаленным  воротом.
  Забавно  рассказывал  про  свою  работу,  про  "аккорды":  это  когда  мартеновская  печь  становилась  на  ремонт  и  нужно  было  разобрать  кирпичный  свод  внутри  этой  печи  и  сделать  новую  кладку. 
 Температура  внутри  печи  стояла  высокая.  Работали
по  десять  минут,  предварительно  окатив себя  водой  из  ведра.
Самое  сложное,  это  нужно  было  выбить  нижний  слой  кирпича.   Затем  работа  продолжалась  быстрее.


  Валерка был  в  моих   глазах  героем.   Это  позднее  я  понял,  что "горбатился"  он  на  "аккордах" не  ради   славы -  платили   за  три  дня  работы  90  рублей,  по  тем  временам  большие  деньги,  да  давали  три  дня отгулов...  мама  моя,  работая  стрелочницей  на  железной  дороге,  получала  в  месяц  64  рубля.
  Приняли  меня  в  училище  на  электромонтёра  промышленного  оборудования ...оказывается  набора  в  группу  подручных  сталевара  в  тот  год  не  было.
Началась  очередная  стадия  моей  жизни,  со  своими  проблемами,  удачами  и неудачами.
 
  Обули,  одели  и  два  года  вдалбливали в  мою  голову  совершенно  не нравившуюся  мне  профессию электрика.

  Но,   нужно  было  учиться   и  я  учился.  Полтора  года  пролетели  как  один  день.    Учились  мы  по  программе  техникума  и  нам  обещали  не  аттестаты,  а  дипломы  по  окончанию  учёбы.

  За  полгода  до  конца  обучения  меня  отправили  на  шестимесячную  практику  на  Камвольно - Суконный  Комбинат.

  Комбинат  по  мощности  был  вторым  после  Ивановского.
В перерывах  на  обед  мы  гоняли  футбольный  мяч  на  крыше,   не  боясь,  что  он  улетит  за  пределы.   На крыше комбината можно было разместить несколько  футбольных  полей.

  Меня  определили  в  электроцех  и  приставили  к  опытному  электрику   Пивнёву Владимиру,  отличному  человеку  и  хорошему  спецу.   Много хорошего,  в плане профессии,  передал  он   мне.
  На комбинате,  в  основном,  работали  молодые  девчонки.   Это  был  рассадник  красавиц!   Мужского  пола  им  недоставало  явно.   Но,  мне  было  не  до  них.

                Аэроклуб.
               
   С детства  я  мечтал  прыгнуть  с  парашютом  и  здесь  моя  мечта  начала сбываться.

Ноги  сами  принесли  меня  к  Авиационно - Спортивному  Клубу  ДОСААФ.
Мне  повезло  несказанно,  я  попал  в  спортивную  группу.

   Подготовка  велась  серьёзно:  были  изучены  все  парашюты,  их  поэтапная укладка,  особые  случаи  в  воздухе  и  на  земле  при  выполнении   прыжков, была  проведена  наземная  подготовка  на  тренажёрах.    Всё  это  длилось  три месяца.  И  вот,  завтра  первый  прыжок!

   Было  безумно  страшно,  но  мы  были  молоды  и  что  нас  влекло  в  этот  серьёзный  и  опасный  спорт,  никто  не  знал...

  Ночь,  спал - не  спал... в  восемь  утра  был  уже  в  клубе.

   Загрузив  в  грузовую  машину  парашюты  и  стартовое  имущество,   выехали  на  аэродром.
Группа  перворазников  была  численностью  тридцать  человек.
Разбили  по  взлётам.  Я  попал  в  первый  взлёт  и  прыгать  мне  предстояло тоже  первым.
Молил  бога,  чтобы  не  струсить,  не опозориться!
   
   Смятение  в  сознании,  вселился  в  сердце  страх
   Пред  этим  испытанием  стучала  кровь  в  висках...
   Но  это  было  так  давно,  я  вёл  секундам  счёт
   Всё  как  в  замедленном  кино,  передо  мной  течёт.
   Вот  вроде  всё  изучено,  я  ко  всему  готов
   Настал  скорей  бы  лучше  мой  первый  день  прыжков.
   
   Страх,  казалось,   забрался  в  каждый  уголок  моей  души  и  давил,  давил  на  меня  всё  сильнее  и  сильнее...  но,   надев  парашюты,  основной  и  запасной (страх  как  бы  переместился  на  задний  план) я  был  спокоен  и сосредоточен.
   
   
   АН - 2   медленно  набирал  высоту...

   Мне  раньше  не  случалось,  стою  у  люка  я
   А  под  крылом, качаясь плывёт  вдали  земля.

      
   
 
Вышли  "на боевой",   прозвучала  сирена  -"Приготовиться!"  и  над  кабиной зажёгся  жёлтый   свет. 
   Инструктор  подал  сигнал  "Встать!  Приготовиться  к  прыжку!"
Дверь  открылась.  Прозвучала  сирена  и  голос  инструктора -"Пошёл!".   Усилием  воли  я  вытолкнул  своё  тело  за  борт  самолёта...

  Отбросив  все  сомнения,  я  делаю  свой  шаг
  И  больше  нет  волнения,  лишь  ветра  свист  в  ушах.
  Кричать  и  петь  мне  хочется,раскрылся  парашют!
  Я  в  полном  одиночестве  на  несколько  минут.
Внизу  земля  качается,  в  ромашках  все  поля
И  жизнь  вдруг  продолжается  по  новому   друзья.
Ты  дышишь  этим  воздухом,ты  просто  слился  с  ним
С  твоим  незримым  островом-ты  с  ним  не разделим.

Тогда  ещё  я  не  знал,  что  навсегда  свяжу  свою  жизнь  с  парашютным  спортом  и  с  профессией  парашютиста - профессионала.

И  сотни,  тысячи  прыжков  ты  совершив  потом
сойти  с  его  причала  не  сможешь  ни  за  что!

   Земля  набегала  стремительно... я  приготовился  к  приземлению  и  уже видел     как  ко  мне  бегут  ребята  гасить  купол  моего  парашюта.
Потом  был  разбор  прыжков.  Отказчиков  у  нас не  было.   Прыжки  выполнила вся  группа.

   Группа  была  дружной  и  после  прыжков,  скинувшись  по  сколько  кто  может   решили  отметить  первый  прыжок.
Взяли  дешёвого  "Портвейна",  какой - то   закуски  и  в  овраге,  на  краю аэродрома,  в лесу  отметили  это  событие.  Пели  "бардовские"  песни  под  гитару,  пили  и  были  счастливы.

   Где  же  вы  теперь,  мои  друзья,  с  кем  я  начинал  свою  парашютную  жизнь?

Из  группы    прыгать   продолжил  я   один.
По статистике,  каждый  раз  из  группы   оставалось
 выполнять  прыжки  один - два  человека.

    
стихи автора




             срочная  служба.

   В  мае  мне  исполнилось  восемнадцать.
Вызвали  в  военкомат  на  комиссию  и  пожилой  капитан-медик  вынес  свой  вердикт:  недостаточность  митрального  клапана-  не  годен  в  мирное  время,  годен  к  нестроевой  в  военное.
Для  меня  это  был  удар!  Даже  девчонки  не  смотрели  на  таких  как  я,  негодных  для  службы...
Если  это  дойдёт  до  Спортклуба  придётся  завязать  с  прыжками.
Нужно  было  что-то  делать,  как-то  обходить  стороной  врачей.  Хотелось  в  армию.  И  я  добился  переосвидетельствования.
   Терапевта  и  кардиолога  за  меня  прошел  Колька  Фёдоров,  мой  друг.  А  двадцать  пятого  ноября  я  получил  повестку  и  был  призван  спец.набором  на  действительную  службу  в  ряды  Советской  Армии.
   "Покупатель"  в  военкомате  был  в  форме  капитана  ВВС.  Меня  и  Витьку  Салаева,  моего  будущего  сослуживца,  посадили  в  автобус  и  повезли  в  сторону  лесной  деревушки.
Я  хорошо  знал  местность,  но  никакого  аэродрома  там  не  было...
Всё  стало  ясно  когда  мы  миновали  три  ряда  колючей  проволоки  и  три  КПП-  прибыли  в  ракетную  бригаду  оперативно-тактического  назначения.
Отношения  с  Китаем  были  накалены  и  наша  бригада  была  серьёзной  угрозой  для  китайцев,  готовая  в  кратчайший  срок  нанести  ядерный  удар  ошеломляющей  силы!
На  вооружении  стоял  комплекс  ТР-1"Темп".  Ракета  находилась  в  контейнере  на  базе  МАЗ-543  и  своими  размерами  и  внешним  видом  внушала  уважение.
   После  прохождения  курса  молодого  бойца  я  был  назначен  на  должность  старшего  топогеодезиста-оператора  во  взвод  управления.
Началась  трудная,  армейская  жизнь.
   Секретность была  на  высоте-  я  дал  подписку  о  неразглашении  сроком  на  десять  лет.   
Бригада  показательная.  Награждена  переходящим  вымпелом  ЦК ВЛКСМ  и  порядки  естественно были  жесткими-  свободного  времени  буквально  два  часа,  остальное  время  занимала  строевая,  огневая,  тактическая,  химическая,  специальная  и  т.д.   К  вечеру  бойцы  валились  с  ног.

   Дедовщины  в  бригаде  не  было.  "Старики"  наоборот  старались  помочь  "молодым",  объясняя,  показывая  на  личном  примере.
Командиром  моего  топоотделения  был  сержант  Шабуня  Евгений,  родом  из  Владивостока.  Крепкий  физически  и  очень  умный  человек.  Призван  был  Женя  с  третьего  курса  универа.  Он  и  был  моим  главным  учителем.  Заставлял  меня  после  отбоя  сидеть за  учебниками  до  помутнения  в  мозгах.  Мне  и  сейчас  порой  снится  таблица  вычисления  азимута  астрономическим  путём...

   Командиром  развед.взвода  был  младший  лейтенант  Синёв. 
Классный  мужик,  совершенно  случайно  попавший  в  армию.  У  него  была  мечта  уволится и  он  всё  для  этого  делал.  Частенько  появлялся  в  части  "под  мухой".  По этой  причине  был  разжалован  из  старших  лейтенантов  в  младшие.
Но  уйти  из  армии  тогда,даже  по  дискредитации,  увы,  было  делом  сложным.
Синёв  был  замечательным  спецом,  если  возникал  какой-либо  вопрос,  он  его  решал  не  напрягаясь.
 
   Комбатом  был  майор  Яровой.
Неразговорчивый  и  всегда  серьёзный.  Лишь  позднее  я  узнал,  что  он  серьёзно  болен. А  вышло  это  вот  как...
Были  частыми  тревоги  с  выходом  в  район  условного  пуска.  Они  как  правило  объявлялись  ночью  и  совершенно  неожиданно.
По  боевому  расчёту,  я  будучи  посыльным,  оповещал  офицеров  части.
Первым  оповещал  комбата,  затем  остальных.
Однажды,  прибежав  к  нему  после  объявления  тревоги, позвонил  в  дверь.  Дверь  открылась,  на  пороге  стоял  Яровой.  И  вдруг  он  медленно  начал  оседать.  Подбежала  в  ночной  сорочке  жена.
-Ну  что  Вы  стоите,  помогите?!
Я  подхватил  майора  и  мы  отнесли  его  в  комнату.  Положили  на  кровать.
Он  был  бледен  как  полотно и  без  сознания.  Через  некоторое  время  пришёл  в  себя.
-Вы,  Григорьев,  не  говорите  никому  о  случившемся,  я  сейчас  буду!
Я  кивнул  в  ответ,  что  всё  понял  и  вышел.
Меня  удивило  абсолютное  спокойствие  жены.  Видимо  она  уже  привыкла  к  подобным  вещам...

По  тревоге  мы  выезжали  в  тайгу  на  подготовленную  позицию  или  производили  привязку  и  условный  пуск  с  марша.
Самая  точная  привязка  была  гироскопическим  способом.
В  землю  вбивался  железнодорожный  костыль  с  перекрестием  на  шляпке,  над  ним  устанавливался  гирокомпас  и  начиналась  работа,  от  которой  зависело   многое.
Шабуня  научил  меня  всем  азам  и  я  работал  на  гирокомпасе  не  допуская  ошибок,  перекрывая  все  нормативы.

Когда  производился  подъём  ракеты  и  она  застывала  восемнадцатиметровым  исполином  среди  елей  и  сосен,  внутри  меня  бурлила  гордость,  что  я  служу  в  ракетных  войсках.