Пламя.
Ночи, проведенные в больнице, были мучительными.
Отчасти - из-за болей, которые любили бесноватой толпой врезаться в его тело. Отчасти — из-за кошмарных снов, что приходили к нему из кровавой тьмы подсознания.
И в одну из лунных ночей Велора снова терзали ночные видения.
Он тонул.
Водная гладь сомкнулась над крышей его машины, и водоворот начал поглощать её. Велор сильно ударился головой - все плыло, и было мутно.
Он вспомнил, как с огромным трудом ему удалось открыть окно машины и вылезти наружу.
Вокруг была сизая толща воды, легкие обжигало отсутствие кислорода. Велор рванулся вверх, к воздуху, свету, закату, и начал подниматься, но что-то зловещее, возникшее из-под воды мрачным темным пятном ухватило его, и его падение вверх остановилось. Нечто удивительно сильное увлекало его внутрь себя - в глубокую темноту, которую не прорезал ни луч солнца, ни полутон тени, ни искорка слабого отблеска.
Оно, темное, мрачное, сильное, добралось до его шеи, и чьи-то холодные безжалостные пальцы сдавили её. Спуск в глубину реки продолжился, как будто на шее Велора повис чудовищный вес могильного камня.
Велор пытался закричать, но из его горла вырвались только пузыри, наполненные воздухом, а не звуком.
Велор проснулся, сжимая горло. Это было второе воспоминание, которое явилось к нему.
И открыв глаза, он увидел перед собой бледное лицо врача, застывшего над ним в полумраке, пронзенном лучами полнолуния.
***
С того времени, как пациент Темнозоров попал в его отделение, Владимир стал мрачен и нелюдим. Многие его коллеги отмечали перемены в его поведении, указывая на отсутствие привычной его веселости, но Владимир, ссылаясь на усталость, спешил скорее сменить тему.
Причиной же мрачных его настроений был Темнозоров. А точнее тот факт, что врачу приходилось крутиться как ужу на сковороде, дабы выполнить «просьбу» человека в черном.
«Просьбу... - думал про себя Владимир, - как же.... запугал он тебя, приятель. Так запугал, что ты теперь уличных теней шугаешься».
Владимир толком не отдавал себе отчет в том, чем в действительности так сильно напугал его Ворночь. Но вспоминая лицо и голос этого странного человека, Владимир понимал, что жизнь столкнула его с довольно жестоким субъектом. Его интуиция визжала: «Не перечь ему, не спорь и даже думать не моги, на кой дьявол ему сдался этот Темнозоров и что за узы их связывают, меньше знаешь — меньше вероятность того, что всплывешь кверху брюхом в реке».
Именно поэтому Владимир прилежно соблюдал наставления странного типа: он подделывал анализы крови Велора и практически никого не допускал к этому пациенту из младшего врачебного персонала.
Частенько Владимир сам приходил к Велору замерять температуру тела.
А с терморегуляцией его всегда творилось что-то неладное — периодически она становилась выше положенной нормы, колеблясь от 37 до 39 градусов. Владимир, порасспросивший пациента о его самочувствии, думал дать ему жаропонижающее, но его интуиция вдруг сказала ему голосом человека в черном: «Не вздумай». И врач не стал.
Но в одну из ночей произошло что-то действительно странное.
Тогда Владимир осторожно вошел в палату Темнозорева и замер, увидев, что молодой пациент метался по постели, терзаемый каким-то кошмаром,.
Судя по лицу парня, тот переживал не самые лучшие мгновения своей жизни.
Владимир произнес его имя шепотом, пытаясь разбудить, но парень не реагировал.
Тогда врач притронулся левой ладонью к его плечу, намереваясь его растормошить,
но резкая боль заставила его отдернуть руку.
Владимир удивленно посмотрел на свое запястье и ладонь — кожу разрывало ощущение жара, словно он только что прикоснулся к горячей печке.
В этот момент глаза его пациента раскрылись, и он резким движением схватился за собственное горло.
Велор взглянул на врача странно и отрешенно, сначала, видимо, не узнав его.
- Что случилось? - спросил он, пытаясь совладать со сбившимся дыханием.
- Вам снился кошмар, Велор, - ответил врач и осторожно положил правую руку на влажный лоб пациента. Его кожа была обжигающе горячей.
- Я измерю вашу температуру, - проговорил Владимир и достал термометр.
Взглянув же на значения, показанные прибором, Владимир не поверил своим глазам и решил, что термометр неисправен. Поэтому, принеся из процедурной еще несколько термометров — электронных и ртутных, он повторил свои действия.
Но и прочие больничные градусники показали ту же цифру. 44 градуса.
Владимир в ужасе воззрился на пациента.
- Как вы себя чувствуете, - пролепетал бледный врач, чувствуя себя невыносимо тупым: как вообще можно задавать такие вопросы человеку с таким жаром, с которым и не живут вовсе.
- В общем-то хорошо, - проговорил Велор, - я очень благодарен вам за то, что вы разбудили меня. Я видел кошмар. Вы в порядке, доктор? Вы выглядите бледным...
- Нет, нет... все в порядке... в порядке, - проблеял обомлевший врач и удалился в свой кабинет, стараясь не думать о чертовых градусниках и причинах аномально высокой температуры тела Велора Темнозорева.
***
После ухода врача, Велор, пытаясь унять крупную дрожь, сотрясавшую тело, плотно завернулся в одеяло и снова закрыл глаза, стараясь думать о чем-то легком и приятном. О прозрачном пространстве, где много тепла и света, и слышен звук набегающих волн и порывов морского ветра.
Незаметно его мысли снова превратились в сон, а свет, который он представлял — в пламя.
Он горел - пламя бушевало вокруг него.
Нет, это не пламя горящей машины, это не пламя горящего тела, не жар вулкана и грохочущей магмы. Это было другое.
Тысячеградусное пламя адовых мук, страстное стогранное горнило преисподней, с любовью и великодушием принимающее в себя все новых мучеников, все новых грешников, - мало кто знает, что и те, и другие попадают в одно и то же пламя, в одну и ту же печь.
Он горел, - и время уже не исчислялось минутами, часами, годами, веками, тысячелетиями. Время отмерялось огнем, огонь отмерял его собственной властью над плотью.
Он видел себя со стороны — сначала свое тело, молодое и исполненное сил, потом тело, с которого падала раскаленная кипящая кожа, когда-то бывшая сталью, и наконец, свою душу, проглянувшую из-за остова скелета. И душа его была одета в пламенные одежды.
На груди скелета мерцало золото старого медальона, и глаз бескрылого Дракона, жрущего свой хвост, горел ровным зеленым светом. Древний дракон изогнулся и вывернулся из восьмерки, в которую было спружинено его длинное тело. Он выпустил хвост из пасти и испустил змеиное шипение.
Но Велор услышал не шипение, а слова.
«... И если суметь обуздать плоть, можно обуздать пламя. Если обуздать пламя, время не будет иметь над тобой власти. Так, Бессмертие даруется тем, кто проходит пламя».
И Велор уже не боялся того, что он горел. И боль стала слишком привычна. А потом сгорело все то, что могло испытывать боль. И остался один только дух - могучий, всесильный, прошедший испытание. Такой дух мог не только жить в огне, но и порождать огонь. Он дышал им, упивался им. И смерти не было для него, одна лишь только безграничная, сокрушительная, беспредельная, идеальная в своей простоте
власть...
власть...
Власть...
Велор проснулся. Отголоски сновидения эхом ещё двигались в его голове. По телу разливалась мягкое благодатное чувство - словно в руках его только была сила, беспримерное могущество, и как будто раскаленная сталь подчинилась ему.
Он несколько раз вздохнул, успокаивая сбившееся дыхание и почувствовал, как холодный пот струится по его коже. Но впервые за долгое время его посетило удивительное спокойствие.
Он промотал заново все ощущения и мысли сна и проговорил вслух волшебную фразу: "Бессмертие даруется тем, кто проходит пламя".
***
Вернувшись в пустую ординаторскую, Владимир рухнул на небольшой диван, стоящий посреди комнаты, и закрыл глаза ладонью. Он очень устал, тяжесть минувшего дня давила ему на плечи, и из полутьмы одиночества, в котором он оказался, к нему стали ползти страхи.
«А если кто-то узнает... если этот парень чем-то серьезно болен? А я подделывал его анализы, анамнез, назначаю процедуры, которые ему в общем-то и не нужны … если он вдруг умрет... Хотя... хотя... не похож он на умирающего. Никак не похож. В нем столько сил и энергии...»
Левая ладонь болела, и врач думал о том, что ее надо обработать, так как на коже возникли покраснения и небольшие полупрозрачные волдыри. Также он подумал о том, что сейчас было бы неплохо выпить коньяку из заначки, которая была надежно сокрыта в одном из шкафчиков.
«Сейчас еще немного отдохну и встану», - думал про себя врач. «Надо бы еще включить лампу — так раздражает этот лунный полумрак».
В этот момент раздался тихий щелчок, и мягкий свет настольной лампы растекся по помещению.
Владимир открыл резко открыл глаза. Как оказалось, в кабинете он был не один.
Ворночь темным пятном своего длинного тела украсил одну из светлых стен его кабинета. Он стоял у рабочего стола и деловито отвинчивал крышку от бутылки с коньяком, изъятым из запасов Владимира.
Владимир порывисто сел на диванчике. «Как же ты попадаешь сюда все время?» - с отчаянием подумал он, вспомнив, что по старой привычке запер ординаторскую на ключ с обратной стороны.
- Нет, это никуда не годится, - проговорил Ворночь, понюхав горлышко бутылки, - дрянь, а не коньяк... совсем разучились делать. Мартель бы плевался...
Продолжая еще что-то бубнить, он вынул из темных складок своей одежды миниатюрный графинчик, в котором плескалась темная густая жидкость.
- Вот это намного лучше, - удовлетворенно улыбнулся Ворночь, разливая ароматный напиток по двум классическим изящным снифтерам, неизвестно откуда появившимся на столе.
Взяв в руку один из бокалов, Ворночь со знанием дела оставил на внешней стороне снифтера отпечаток пальца и посмотрел на него сквозь напиток. Оставшись довольным увиденной прозрачностью, Ворночь подхватил второй бокал и, подойдя к диванчику, протянул коньяк Владимиру.
- Этот коньяк старше меня, что определенно делает ему честь, - усмехнулся он.
- Сорокалетняя выдержка? - попытался пошутить врач, принимая бокал из крючковатых пальцев Ворноча.
- Мало... мало... Десятилетия пробегают быстро, как часы, и лишь столетия идут долго — как длинные темные северные ночи.
С этими словами Ворночь пригубил коньяк и, напоследок вдохнув сладковатый аромат, оставил бокал в сторону. Бокал растворился в темноте.
Взял Владимира за левую руку, Ворночь перевернул его ладонь и стал внимательно изучать ожог.
- Неплохо, - сипло прошептал он.
Владимир сделал глоток янтарной жидкости и поразился удивительному вкусу напитка.
«Мартель, - вспомнил он, - вроде бы Жан.. или Жак Мартель — основатель одной из старейших коньячных марок».
- Ты все делаешь правильно, - сказал Ворночь, закончив изучать руку врача, - тебе не следует ничего бояться...
Ворночь неторопливо обошел диван и зашел за спину Владимира. Он положил крючковатые пальцы на его шею, и тот вздрогнул от этого острого прикосновения. Ворночь сдавил шею врача, и в ней что-то хрустнуло.
После этого врач почувствовал в своем теле удивительную легкость, а в душе — беззаботность.
- Пока ты мне нужен, с тобой ничего плохого не произойдет, - услышал врач тихий мрачный шепот перед тем, как провалиться в бездонный сон без сновидений и угрызений совести .
***