ЖОЗЕ ДАЛЕ - http://www.proza.ru/avtor/josedalais - ПЕРВОЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ "Лихие 90-ЫЕ" МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
Это было, кажется, в сентябре 1996 года. Совсем ранняя осень, настолько пахнущая летом, что не мудрено и ошибиться. Солнце стояло высоко, прогревая воздух от облаков до самого асфальта. И лишь изредка прорезали тягучую теплынь ледяные струйки – как испанские клинки они врезались в остатки лета, кромсая их на узкие лоскуты.
Эта крыша была лучше всех. С нее видно все: парк Горького, запущенный и заросший какой-то белой дрянью, кинотеатр «Луч», дедушка Ленин, неотступно смотрящий на беспредел, творящийся в парке с наступлением сумерек.
- Есть такой анекдот: когда решали, куда развернуть Ленина – к парку или горсовету, то сначала хотели, чтобы он смотрел на администрацию. Мол, в парке каждый вечер творится непотребство, негоже вождю на него взирать. И тут Ленин взмолился человеческим голосом, мол, паскудство в парке я как-нибудь переживу, а на паскудство в горсовете смотреть сил нет.
- Обкакались, поди, установщики от таких слов. – Ольга поднажала ладонью на горлышко, и бутылка «Портера» открылась с легким шипением. – Интересно, его все-таки снесут или нет?
- Нафига? Пусть себе стоит, он жрать не просит. Есть что-то ущербное в том, что люди мстят памятникам. В двадцатые годы памятники царям рушили, а теперь все повторяется: царей восстанавливают, Лениных сносят.
Светка с Наташкой сидели на вентиляционной шахте, наслаждаясь видом. Центр был как на ладони: Коммунальный мост, оперный театр, ряд железных ларьков на Перенсона. Фонтан перед оперным даже работал, хотя и был порядочно раздолбан – этим летом они нахлебались пива и скакали в нем, наводя панику на случайных прохожих. Было грязно, мокро, но весело.
По другую сторону моста притаился Краеведческий музей – как изящная старинная шкатулка, найденная в помойке, он все равно поражал красотой формы, несмотря на облупленную штукатурку.
- Он еще живой?
- Вроде да. – Наташка почесала в затылке. – Хотя ума не приложу, кто туда ходит.
- Не знаю, я ни разу не была. Хотя, наверное, интересно. Там должен быть мамонтенок Дима, ну и бабки музейные… мыши белые. А прикиньте, ведь было время, когда в музеи народ ходил.
- И в театры.
- И даже на стадионы. Помните, в Гвардейском парке коробку заброшенную? Когда я была маленькая, кразовцы там праздники устраивали. Парк был чистенький, скульптуры солдат на центральной аллее стояли целые, и танцплощадка работала. Блин, было же такое время, когда все работало.
- У меня отец туда ходил, и даже в каких-то соревнованиях участвовал. Победил или нет, я не помню, но было ощущение праздника: народ везде, музыка играет, шумно, весело. А сейчас танцплощадка разваливается, в сцене дыра, и в нее ссут постоянно – за километр смердит.
Все закивали, соглашаясь. Гвардейский парк – та еще помойка.
Где-то на правом по разбитым рельсам катились трамваи, погромыхивая на стыках. Или этот гром доносился сверху? Ольга подняла голову – тяжелые, неприветливые тучи быстро затягивали небо, напирая со стороны Покровки.
- Однако дождь собирается…
- Ща польет, зуб даю! Давайте отсюда двигать.
- А куда пойдем? На кафе денег нет.
- В одно секретное место. Гы… - Ольга допила пиво одним глотком и отшвырнула бутылку. – Ни в жизнь не догадаешься.
Дедушка Ленин был совершенно один. В иные дни возле него стоял чокнутый пенсионер с красным флагом, но сегодня переменчивая погода его спугнула. Поднявшийся ветер посрывал пакеты с деревьев и носил их вокруг памятника, как белых голубей. Небо потемнело, напряглось, словно тужилось, и вскорости первые капли зашлепали по постаменту.
- Какого лешего мы сюда приперлись? Я не вижу у него в руках зонтика…
- Ты с этой стороны зайди, еще не то увидишь.
Наташка обошла кругом - действительно, сам Ленин был бронзовым. Наверное. А постамент обшили чем-то вроде асбоцемента, чтобы походило на гранит. Но от недогляда он потихоньку разрушался, и со спины образовалась дыра.
- Посмотрим, что у него внутри?
Светка зацепилась руками за край дыры, и на носках прошагала по шершавой плите – все оказалось до ужаса просто. Вот только спрыгивать в темноту было некомфортно – мало ли что там может оказаться, да и туалетный запах не радовал.
- Шевели коготками, менты придут.
- Какие менты? Кому он нахрен нужен? В нем уже дыру проделали, и никто не пошевелился.
И Светка разжала пальцы, мягко спрыгнув вниз, на какие-то доски.
- А здесь ништяк! Прыгайте, не бойтесь!
Внутри было темно и тихо, и совсем ничего не видно. Днем, наверное, свет пробивался сквозь дыры в облицовке, а теперь, в налетевшей буре, стало совсем темно, хоть глаз коли. Внутренность Ленина скрывалась во мраке - сколько ни задирай голову, ничего не увидишь.
- Ты тут бывала?
Ольга кивнула, но кивка тоже никто не увидел.
Было дело. В мае, кажется. Я тусила по Центру в воскресенье – точно помню, что в воскресенье, потому что народу не было. Время вечер, темнеет, уже и не жарко – красота! Хожу, смотрю, как окна загораются, мне всегда кажется, что в чужих окнах хорошая жизнь.
Но возле магазина «Диета» привязались ко мне два придурка - такие, которые специально ищут, на ком бы зло сорвать. Два кабана лет по двадцать, пьяненькие, но с координацией. Языками, во всяком случае, хорошо шевелили. Идут за мной в шаге и цепляются, дерьмом поливают, ждут, пока у меня нервы сдадут. Я в игнор, но чую, дело плохо – не отстанут. А что, девка-малолетка, такую грех не отметелить. Иду я и думаю, что делать. Убежать – догонят, не орать же посреди улицы, в конце концов. Да и бессмысленное это занятие…
Прошли мы госпиталь, казначейство, стали переходить дорогу к парку, и тут за мной машина – прямо перед ними. Они тормознули, а я вдруг рванула, раньше, чем успела подумать. Ломанулась через парк, там уже на деревьях листья распустились, и в аллеях совсем темно. Думала, или потеряюсь в потемках, или к остановке на Луче выбегу - если повезет, то в автобус прыгну, а может там люди будут.
Бегу к Ленину и вдруг замечаю вот эту самую дыру. Краем глаза, задницей – не знаю чем, но я ее почуяла. Именно почуяла, а не увидела – что я там могла в потемках со страху увидать? Как взлетела – не помню. Сознание включилось уже здесь, когда я внутри сидела и от страха зубами клацала: вот дура, надо было убегать, зачем сама себя в ловушку загнала? Если они чухнут, что я здесь, мне кранты.
А они добежали до Ленина и закрутились на месте. Слышу, как ходят с той стороны, матерятся, а я даже дыхнуть боюсь. Сердце так колотится, что его, наверное, в Москве слышно. Потом вдруг рядом со мной: БАЦ! – бутылкой по постаменту!
- Тварь! Куда делась?!
И тут меня сплющило: «Дедушка Ленин, помоги, защити меня!» - как боженьку, блин, просила… Вспоминала, какая у меня звездочка была октябрятская – железная, с маленьким Лениным, и как я ее потом выменяла на пластмассовую с фотографией. Она мне гораздо больше нравилась. А потом я ее потеряла, когда мы в школьном дворе в ножички играли – дотемна искала, но так и не нашла. Из наших кто-то спер и не сознался. Еще бы – всем давали железные звездочки, а тут прозрачная, красивая, как в Кремле на башне.
Я аж прослезилась – стало жалко ту свою звездочку, и себя жалко, и страшно. Сижу и плачу, а дедушка Ленин отвечает пропитым басом, со стороны парка:
- Вы чего тут шакалите? Валите отсюда, ссули…
Я чуть не обделалась, а они поматерились да свалили – тогда еще дыра не такая большая была, в потемках не заметили. Вот. Остались мы с дедушкой вдвоем – он снаружи, а я внутри. Вылезать было страшно, вдруг эти двое поблизости пасутся, поэтому я решила подождать. И вот так, понемногу, мы с Лениным разговорились - ему ведь скучно здесь стоять в одного. Раньше хоть пионеры приходили, а теперь только сумасшедший дед, и тот не каждый день.
Я ему рассказала, что мать повесила на гардину ремень, специально, чтобы мне было стремно, когда кто-нибудь придет. Да много что рассказала, мы хорошо поговорили. Но самый прикол не в этом – я у него тогда двухкассетник попросила. Все чин по чину, мол, дедушка Ленин, раз ты меня спас, давай уже доводи до ума. Мне позарез необходим двухкассетник – я тогда смогу в ларьке кассеты брать и дома переписывать.
Сказала и сама подумала: ничё я наглая! Даже неудобно стало – дедушка мне жизнь спас, а я про двухкассетник. В общем, я вылезла, и еле-еле на последний трал успела, а то бы только к утру домой явилась. Я и так думала, что мать мне голову оторвет, но захожу домой – темно и тихо, предки спят уже. Я как мышка, шмыг в свою комнату, разделась и в кроватку, типа всегда тут была – а сон не идет. Лежу в кровати, глазами лупаю, и тут вдруг замечаю на письменном столе... стоит, отсвечивает гладкими боками. Свет фонаря в окно падает, и он… аж светится.
Думала, у меня крыша поехала. Щупаю, трогаю, а сама не верю – у меня и вдруг двухкассетник! «Пионер»! Колонки – во! Ручка громкости круглая, большая, ездит плавно, а когда включишь, то огоньки по всей панели мигают. Я его обняла, и не помню, как уснула, а наутро мать угорала, что я с магнитофоном в постель завалилась.
Два дня я была на седьмом небе, а потом его продали, как вещь какую-нибудь. Моего «Пионера»! Его отцу выдали на заводе под зарплату, и началось как всегда - деньги нужны, надо что-то есть… ля-ля-ля… Два дня он был моим, всего только два дня. Но ведь был же!!! Дедушка Ленин мне его дал.
Все молчали, придавленные услышанным. Снаружи вовсю поливало, дождь колотил по постаменту, но внутри было тепло и сухо. Дедушка Ленин молчал.
Наташка решила заговорить первой:
- Дедушка Леееенин! Ты нас слышишь? О, как звук отдается – да он наверняка пустой! Постучать бы ему железной палкой по голове, было бы звону!
- Тебе бы железной палкой постучать, тоже бы зазвенела.
- Не-а, раздался бы просто хруст и чвяк. Ничего интересного. Так значит, дедушка Ленин пустой, как все идеалы. Увы, увы…
- Ты что-то хотела спросить? Так спрашивай.
- Эээээ….мммм… - Наташка задумалась. – Скажи, дедушка, а я метро увижу?
- Гыгыгы, увидишь – твой правнук придет туда с фотографией и скажет сквозь слезки: «Бабуля, ты хотела это увидеть!»
- Ага, все жители Красноярска, которые хорошо себя вели при жизни, после смерти попадают в метро!
- Не думаю, что на наших кладбищах так глубоко копают… - Светка встала в самую середину, чтобы памятник уж точно услышал. - Дедушка, а когда все снова станет целым?
- Чё?
- Посмотри вокруг – мы живем как на поле боя. Вернее, на поле боя, который давно закончился: все разрушено, воняет трупами, и только кости хрустят под ногами. Когда-то ведь кинотеатры работали, на стадионах были люди, колесо обозрения в парке крутилось, даже паровозик игрушечный ходил. А теперь только железные ларьки, двери и решетки на окнах. Дедушка Ленин, двухкассетник, он всем нужен, но мы же не будем мелочиться, правда? Я хочу, чтобы у нас было что-то новое, а не только обломки старого. Чтобы строили, а не ломали. Нового хочу!
В полумраке к ней протянулись руки. Девки обнялись за плечи и встали голова к голове:
- Хотим неоновые огни, и фонтаны. И чтобы чисто на улицах, и фонари везде горели! И красивые дома, и магазины как за границей!
- И кафе! И везде иномарки!
- И двухкассетник!
Дедушка Ленин молчал и слушал.
- Нормально мы зажгли. Хотя глупо у него просить двухкассетники, он сам всю жизнь с протянутой рукой…
Наташка покачала головой и зябко поежилась под модной спортивной кофтой. Дедушка Ленин смотрел куда-то в светлое будущее, и никакого участия в них не принимал. Небо очистилось, стало нежно сиреневым, на его фоне бронзовый профиль вождя выглядел мягче, или так казалось после задушевного разговора.
Дождь закончился, оставленные им лужи маслянисто поблескивали на асфальте. Пахло водой и бензином, вечерняя свежесть незаметно легла на город, обняла нежно, погладила по голове, и даже дышать стало легче. Редкие фонари у здания администрации еще не зажигались, но и без них было понятно, что день окончен. По Миру с ревом пролетел какой-то лихач на посаженной девятке. Дебил.
Ольга хлопнула себя по лбу:
- Блин, забыла напрочь: вон там, за сквером Сурикова, дом строят. Оцените момент – не ломают, а строят, причем крутой дом, сразу видно – как в Европах. И прикиньте, новый! Совсем новый! Пошли позырим?