Она стояла у кустистой ограды: солнечная и жаркая, с легкий хмельным осадком, прямо как этот летний день. Плотная, настоящая – никак не мираж. Как же так?
- Ты же… умерла?
Она меня обняла и поцеловала в щеку, как еще при знакомстве, под смешки нашей глупой и юной компании… Ее кожа была прохладной, наверное, слишком прохладной для этого дня, но живой, живой. Я не заметил, как мы уже шли, рука об руку, чуть касаясь друг друга кончиками пальцев.
- Что у вас тут?
Она умерла. Ее похороны были в прошлом году… тоже летом. Я вдруг осознал, что у нас – ничего. Нам дали время, целый год, целый вагон времени, а сказать нечего. Год назад было ровно то же, что сейчас. Вот два-три года… Но пауза слишком затянулась.
- Да всё то же. Война эта дурацкая. То затихает, то опять. Премьера, вот, поменяли…
Она улыбнулась, ласково и как бы ободряюще. Я говорил что-то совсем не то. Но у нас почти не было общих знакомых, а у меня ведь и правда ничего не произошло, что стоило бы упоминания. Мы и раньше с ней мало о чем общались.
- А у тебя… там… как?
- Ты же сам всё знаешь…
Я кивнул, и она опять улыбнулась. Я, правда, знаю? Или знаю то, что мне сейчас нужно знать, а остальное узнаю в срок? Она не была верующей, но точно знала, что я-то был, уж об этом мы с ней говорили. Может, ей забавно и грустно, что там всё совсем не так, как я думаю? Или, что никакого «там» нет? Встретив ее, я уже был готов поверить во что угодно…
Мы шли и шли, хотя ей явно было не по пути. Ветка разросшегося в человеческий рост куста хлестнула меня по лицу, совсем рядом с ухом опасно загудела пчела, из под ног вспорхнул черный мотылек с толстым брюшком-юлой. Июль – это жаркое марево, подпорченные ягоды на прилавке, неистовая зелень и насекомые. Не те нелепые антропоморфные существа со страниц детских книжек: трудолюбивые, злые, беззаботные. Нечто совсем другое, непонятное и немного пугающее, а главное – в очень большом количестве. Маленькие прекрасные чудовища.