Рассказ "Letum non omnia finit" написан в соавторстве с известным писателем гей-прозы Мишей Сергеевым.
Миша Сергеев, Данил Аверин
"Letum non omnia finit"
Телефон противно запищал, и я открыл глаза. Сообщение гласило: «Только что скончался Умберто Эко. Срочно вылетай в Милан, нужен большой репортаж». «Срочно вылетай..», – было любимым выражением нашего главного редактора. И его можно понять – в этом безумном мире все стало срочно. Иначе тебя обязательно кто-нибудь опередит – жизнь превратилась в бесконечные Олимпийские игры: выше, дальше, быстрей. В итоге – денежный приз. А в случае большой удачи – статья после смерти, чтобы о тебе завтра забыли и уже навсегда.
Нельзя сказать, что смерть Умберто Эко[2] как-то потрясла меня. Где-то в глубине души я даже радовался, что снова попаду в Милан – самый неитальянский из итальянских городов, где даже последний бомж просит свои пару евро на «dopo cena»[3] в дорогом кашемировом пальто, всего пару месяцев как вышедшем из моды. Миланские помойки – лучшие иллюстрации нашего обезумевшего от сверхпотребления мира! Эко был «последним из могикан», последним осколком могущественной культуры двадцатого века. Фильм по его роману «Имя розы» я посмотрел, когда мне было шестнадцать? Или семнадцать? Сейчас это уже не так важно. Важно, что я отчетливо помню, какие ассоциации вызвало у меня нагое тело молодого Кристиана Слейтера, который в каком-то эпизоде занимался сексом с грязной крестьянкой. О, как в тот момент я хотел быть на ее месте!
Милан встретил меня туманом. Для начала нужно поехать и сделать несколько фото собора. Еще нет информации о похоронах, но отпевание наверняка будет проходить в этом величественном сооружении белого цвета. Вечером пойду в «Пластик». Этот клуб давно облюбовали модели всех сортов и видов, а также те, кто мечтает о модельной карьере. И если такому симпатичному провинциалу намекнуть, что у тебя есть выходы в верхние эшелоны модельеров, где творятся судьбы, то ночь может быть удачной – малыш будет сильно стараться, чтобы понравиться моложавому журналисту со связями, который в свои почти пятьдесят пару раз в неделю усиленно потеет на тренажерах, пытаясь схватить за хвост давно убежавшую молодость. Когда это произошло со мной? Когда я переформатировал свои отношения в одноразовые? Как там в старом анекдоте: «Секс – это еще не повод для знакомства». Я отлично помню этот день. Этот час. Дэйв сказал, что уходит, потому что устал. Устал жить смс-ками, ждать из командировок и изображать радость по поводу подарков. Устал от Москвы, пробок и уличной гомофобии. Как он сказал:
– Я нашел человека, которому нужен каждый день, каждую минуту! Который, к тому же, увезет меня из этой варварской страны.
А как же я? Кому нужен я каждый день, каждую минуту в этой варварской стране? Я любил его. Очень любил. Но просто сказал:
– Ты, между прочим, наполовину русский. Но если ты думаешь, что так для тебя будет лучше, уходи.
И он ушел, уехал с каким-то хреном в Майами.
Восемь долгих лет тому назад. Как там – «не повод для знакомства»? Это точно. Так и живу, без повода, в пустоте. И никогда теперь не делаю подарки своим случайным любовникам – лучше деньгами. Деньги обезличивают отношения, не несут энергетики, в отличие от вещей. Любви за деньги не бывает. Все, что угодно, бывает. А любовь – никогда!
Ладно, не будем о грустном. Сейчас отель, душ, потом купить сообразно случаю черный костюм, галстук и туфли, выпить кофе возле La Scala[4], и в клуб. А завтра, конечно же, в Навильи, где по обоим берегам Большого канала откроют свои лавчонки миланские антиквары.
Утром я проснулся бодрым и выспавшимся. На столе лежала записка: «Grazie. Lei tesoro»[5] и приглашение в Болонью на Ярмарку современного искусства Arte Fiera 2016.
Милый! Ты тоже был милым, малыш! И вежливым – ушел, не разбудив и ничего, кроме честно заработанного, не взяв. Но в Болонью я с тобой не поеду. Хоть природа и наградила тебя большим хреном, пользоваться ты им, как следует, не умеешь. Так что, ждет тебя не высокая мода, а ординарные порнофильмы, что тоже неплохо в условиях безработицы и конкуренции.
Хотя в Милане есть отдельный блошиный рынок, царящий на берегах Гранд Канала хаос – абсолютно блошиный, и чтобы найти что-то стоящее, необходимы вкус и терпение. Вас будут хватать за руки и убеждать, что этот бюстгальтер носила именно Софи Лорен, и если «грандо синьоро» готов подождать, то сейчас приведут двух свидетелей, которые лично видели, как она это делала! А вот винтажные сумки Dolce&Gabbana, Prada и Chanel, стоящие больше, чем бутиковые соплеменницы из новой коллекции, действительно могут вызвать интерес настоящего собирателя редкостей. Главное, увидеть их среди громоздких старинных бабушкиных комодов.
Этот юноша сразу привлек мое внимание. Глаза! Я уже точно видел эти глаза! Где это было – на улицах Берлина или в пустынных залах Ярославского Кремля?! Может, во сне? Лет тридцати, брюнет, ширококостный и какой-то надежный, он был одет в широкий плащ и необычайно изящный бархатный малиновый берет с соколиным пером. Я бы не удивился, если бы у него под плащом была шпага. За спиной у него были развешены старинные гравюры, явно подлинные, одна из которых сразу привлекла мое внимание.
– Я могу чем-нибудь помочь синьору? – вежливо спросил продавец, увидев, что я пристально смотрю на гравюру.
– Можете. Но лучше, если мы перейдем с итальянского на какой-нибудь другой язык.
– Английский? Немецкий? Русский?
– Вы полиглот?
– Нет, все проще. Папа немец, мама русская, а учился в королевской академии художеств на Пикадилли…
– Приятно встретить столь образованного молодого юношу в наше время.
Продавец улыбнулся.
– Итак, вернемся к гравюре. Что за сюжет на ней изображен. Что-то знакомое…
– С удовольствием расскажу Вам о ней – я специально в Лондонских архивах собирал материалы по этому вопросу. На гравюре изображена сцена убийства короля Вильгельма II Руфуса – сына Вильгельма Завоевателя. Близкий друг, якобы целясь в оленя, пробил сердце короля стрелой. А младший брат короля, который даже не был наследником, а был больше заложником и… наложником, воспользовался ситуацией. Современники говорили о случайности, но я склонен думать, что речь шла о политике и ревности. Впрочем, если Вам неприятно слушать о гомосексуальном инцесте…
Юноша запнулся, и мне показалось, что слегка покраснел. Что, впрочем, было не очень заметно на ярком фоне берета.
– Отчего же? Продолжайте. Я – человек современных взглядов, журналист и космополит. Толерантен, как и все космополиты, и любопытен, как все журналисты.
– Так вот. Изучая документы того времени, я случайно наткнулся на упоминание о записках одного священника, в которых он приводит свидетельство оруженосца принца Генриха – одного из немногих оставшихся ему верными людей во время его вексенского уединения. Это произошло за десять лет до той злосчастной охоты, после того как Генрих потерпел поражение в борьбе со старшими братьями Робертом и Вильгельмом.
– И что же было в тех записках?
– Генрих прожил в Вексене четыре года. Как вы думаете, что послужило причиной его примирения с Вильгельмом и возвращения в Англию?
– Неужели Вильгельм? Он что, соблазнился даже своим младшим братом? – спросил я, чувствуя, что беседа принимает интересный оборот.
– Да, так говорит оруженосец. Но вот что странно. Я перерыл все архивы, но нигде не обнаружил ни единого упоминания об этой связи.
– А вы сами верите в это?
– Трудно сказать, – продавец пожал плечами. – Если это и было, то только по принуждению. Ведь в историю Англии Генрих вошел, как рекордсмен по количеству незаконнорожденных детей. Их у него было не то двадцать, не то двадцать пять.
– Если это и было, – размышлял я, – то могу вообразить, какую ненависть Генрих испытывал к брату. А в соединении с жаждой власти она способна толкнуть на любые поступки, в том числе и на убийство.
– Я с вами согласен. Но подавляющее большинство современников отрицало версию заговора. И правду мы, вероятно, так никогда и не узнаем.
Продавец задумчиво смотрел на гравюру. На ней оруженосец покидал своего уже мертвого короля.
– Если даже это и был несчастный случай, – после небольшой паузы продолжил он, – то следует признать, что стечение обстоятельств оказалось крайне удачным для Генриха. Судите сами. Старший брат Роберт Коротконогий в ореоле славы своих побед в это время возвращался из крестового похода и был уже в Италии. Если бы он появился в Англии до смерти Вильгельма, то шансы Генриха стать королем были бы крайне малы, а точнее их не было бы совсем. Генрих наверняка пребывал в смятении: ведь после смерти отца, Вильгельма Завоевателя, ему достались только деньги и, безусловно, он чувствовал себя обделенным. Но тут есть еще одно обстоятельство, – молодой человек замолчал, улыбаясь.
– Какое же? – не выдержал я. – Вы меня заинтриговали.
– Сэр Уолтер Тирел, тот самый, кто выпустил злополучную стрелу, был одним из наиболее близких к Вильгельму людей. Ходили слухи, что они были любовниками. А король был весьма любвеобилен.
– И вы полагаете, что Тирел мог приревновать короля?
– Я этого не исключаю. Никто ведь не знает, что может твориться в душе обманутого любовника. Вполне вероятно, что Генрих мог воспользоваться ситуацией, и ему удалось разжечь жгучую ревность в сердце Тирела. Я не верю, что один из самых метких стрелков королевства, каким был Тирел, мог так грубо промахнуться. И, несмотря на то, что он до самой смерти жил во Франции, его английские владения не были конфискованы, а семья де Клеров, из которой происходила жена Тирела, была обласкана Генрихом. Кстати, братья Аделизы де Клер, неоднократные участники восстаний против короля, также принимали участие в охоте в Нью-Форесте. Но есть и еще одна версия…
Я слушал его с большим интересом, и теперь моя журналистская натура жаждала узнать все подробности этой истории.
– Меня зовут Дмитрий, – представился я и протянул ладонь для рукопожатия.
– Эрих, – парень улыбнулся, пристально глядя на меня, и пожал руку, – но ведь мы с вами уже знакомы.
– Неужели?!
– Да, это было в Берлинском университете искусств, пять лет назад. Я учился на первом курсе и сидел в первом ряду на вашей лекции, вы читали нам о Бродском.
И тут я вспомнил. Ну, конечно! Во время лекции я обычно на ком-то сосредотачиваюсь. А в тот раз... Этот парень не сводил с меня глаз на протяжении двух часов. Значит, я не ошибся. И снова эта встреча. Что это – знак? Если так, то нельзя упускать возможность пообщаться и познакомиться поближе.
– Тут неподалеку есть один очень уютный ресторанчик. Эрих, не откажетесь ли вы со мной пообедать?
– С удовольствием! Я как раз собирался устроить себе перерыв.
Эрих погасил свет витрин, закрыл лавку, и мы, не торопясь, пошли вдоль Naviglio Grande[6].
– Скажите, что привело вас в Милан? Обычно в это время года здесь мало туристов.
– Умберто, – ответил я, глядя на тихие воды канала. – Умберто Эко.
– Да, это очень печальное известие.
Он замедлил шаг, а затем и вовсе остановился.
– Эрих?
– Простите меня, – вдруг извинился он, и посмотрев открыто, спросил. – Как бы вы поступили, если бы у вас, скажем, имелась очень ценная вещь, но ценна она не столько своей стоимостью в евро, сколько именем того, кто дал ей жизнь?
– Вы говорите о каком-то антиквариате? – уточнил я. Мне было непонятно его смятение и чем оно вызвано. Уж не из-за смерти ли великого философа он так печален?
– Возможно, с той лишь разницей, что многие вещи, которые люди привыкли считать антиквариатом, давно утратили свои души и жизни, несмотря на их, порой, дикую стоимость.
– Кажется, в этом я вас хорошо понимаю, – мы неспешно зашагали дальше, только теперь наш разговор приобрел особый смысл. – Эрих, о какой именно вещи вы говорите?
– Вчера утром, – взволновано начал рассказывать он, – когда я услышал в новостях о смерти Эко, то тут же помчался в свою лавку, но не стал ее открывать, даже свет не стал включать. Я открыл одну из витрин и достал оттуда её! – Эрих замолчал, будто полагал, что я точно знаю, о чем идет речь.
– Ее?
– Первое издание «Отложенного Апокалипсиса», 1964 года. Да! – его глаза сияли. – Только представьте, эта книга лежит у меня с того самого дня, как я начал заниматься антиквариатом, но такого ценителя не находилось. А теперь, после того, как объявили о смерти Эко, я могу продать эту книгу за немалые деньги, но… Я ее убрал с полки.
– Не хотите ее продавать?
– Теперь уже нет.
Эрих смотрел куда-то вдаль, сквозь улицы и дома, богато украшенные лепниной и статуями, сквозь автомобильный шум и несмолкающий говор, и его глаза наполнились грустью.
– При жизни никто не ценит того, что сделал человек для мира. А после смерти людям вдруг приходит в голову признать это. Я не хочу продавать книгу только потому, что смерть создателя напомнила о ее ценности. Не поймите меня неправильно, я не жаден и не скуп. И привык расставаться с вещами, продавая их тем, кто приобретает лишь ради коллекции, ради статуса или удовлетворения собственного эго. Но сейчас мне хочется, чтобы эта книга была по-настоящему дорога будущему владельцу.
– Как, например, вам?
Юноша многозначительно взглянул на меня, но ответить уже не успел, так как перед нами распахнулись стеклянные двери маленького ресторана «L'infinit; dell'essere»[7].
– Да, – произнес Эрих, оглядывая внутреннее убранство, – тут действительно уютно.
– Вы здесь ни разу не были?
– Нет, обычно я обедаю в ближайшей пиццерии и в речных барах. Там не так красиво, но еда все равно вкусная.
Эрих, быстро пробежавшись по меню, заказал Risotto gorgonzola e costoletta di vitello[8] и кофе с сахаром и сливками, я же взял Anguilla in Carpione и Minestra de faso[9]. Пока мы ждали свой обед, нам принесли Crodino[10] со льдом, а мой спутник продолжил посвящать меня в свои исторические находки.
– Эрих, вы говорили, что есть еще одна версия, – напомнил я ему.
– Да, и мне она кажется тоже вполне заслуживающей внимания. Тирел после смерти Вильгельма бежал в Святую землю, и остаток жизни прожил во Франции. Аббат Сугерий, который с ним там встречался, свидетельствует, что Тирел категорически отрицал свою причастность к смерти короля и даже утверждал, что в тот момент он находился в другой части леса. Тогда чья же стрела настигла Вильгельма? Тут надо вспомнить о жестокости этого короля: если его отец за браконьерство в королевских охотничьих угодьях ослеплял охотников, то Вильгельм их казнил. Кроме того, он многократно увеличил территорию угодий, разрушив дома местных жителей. Поля заросли лесом. Вы слышали легенду о Лесном дьяволе?
– Никогда не слышал. Расскажите.
– Поговаривали, что он мстит нормандцам за страдания изгнанных жителей и казненных охотников. Ведь загадочная смерть Вильгельма Руфуса в этом лесу не была единственной. За девятнадцать лет до этого его старший брат Ричард также погиб на охоте в этих местах от неведомой стрелы. А за три месяца до злосчастной охоты Вильгельма, – нет, вы только вдумайтесь! – всего за три месяца, в мае 1100-го года абсолютно так же погиб другой Ричард, его племянник, незаконнорожденный сын брата Роберта. Но, несмотря на это, второго августа охотничьи рожки вновь возвестили о начале королевской охоты!
– Невероятно! Да это прямо мистика!
– Вы верите в мистику?
– Знаете, иногда приходится.
– А я верю только фактам, – Эрих поставил пустой бокал на стол. – Совпадение ли это было или нет, – в любом случае Генриху невероятно повезло. Он понял это сразу (или знал?) и, бросив в лесу тело брата, поскакал захватывать государственную казну. Ведь только с ее помощью можно было осуществлять выплаты, а, значит, контролировать королевскую стражу. Генрих действовал быстро и четко, и уже через три дня он был коронован в Вестминстере. Следствие по делу о смерти Вильгельма не проводилось, официально она была признана несчастным случаем, а неофициально – божьей карой. Тело бывшего короля совершило свое последнее путешествие в крестьянской повозке, и было спешно захоронено в Винчестере. Многие церкви отказались звонить в колокола. Воистину, «Sic transit gloria mundi!» – «Так проходит мирская слава».
– А что Роберт, старший брат Генриха? – поинтересовался я, чтобы завершить картину.
– Через год он получил отступные от Генриха и отказался от притязаний на трон, поняв, что опоздал: Генрих успел заручиться поддержкой знати, церкви и простого народа. Однако через пять лет война между братьями все же началась. Королевские войска высадились в Нормандии, и Роберт, потерпев сокрушительное поражение, был взят в плен. Последние двадцать восемь лет своей жизни он провел в Англии под домашним арестом и умер за год до Генриха в возрасте восьмидесяти лет, прожив дольше всех своих братьев.
– Спасибо, Эрих, – искренне поблагодарил я. – Мне действительно было очень интересно узнать ваше объяснение этого загадочного случая.
Эрих улыбнулся, и вот теперь я увидел, как он слегка покраснел. Официант поставил перед нами наш заказ, аромат которого разбудил во мне неподдельный аппетит. Оставив историю, мы хорошо и довольно таки продуктивно пообщались на другие темы. Я немного рассказал о своей журналисткой деятельности и жизни в России, о том, что собираюсь присутствовать на прощальной церемонии с Умберто Эко в соборе, после чего, скорее всего, сразу вернусь в Москву. Эрих внимательно слушал, с серьезным выражением лица, и чаще всего молчал. Он немного рассказал об университетских годах, о том, как ему удалось осуществить свою маленькую мечту, о трудностях бизнеса и незаметных, но утомительных «войнах» il negoziante[11] – так он называл всех тех, кто торгует антиквариатом.
– Мне кажется, – говорил он, – многие не понимают настоящий смысл бессмертия. Ведь смысл не в том, чтобы жить бесконечно.
– Согласен с вами, – кивнул я. – Ведь со смертью все не кончается. Человек уходит, но все, что он создал, остается и продолжает жить. Человек живет и после смерти, в своих творениях.
– Со смертью все не кончается, – задумчиво произнес Эрих. – Гениально. Я помню, вы нам тогда говорили, что эти слова Проперция высечены на могиле Бродского. Да, эти слова объединяют посмертные судьбы самых разных людей…
После того, как с обедом было покончено, мы заказали еще вина – выпить за знакомство. И тут я решился.
– Эрих, вы позволите задать вам один вопрос?
Он утвердительно кивнул.
– Вы так много времени посвятили изучению этой истории. С чем это связано? Только с гравюрой или вас заинтересовало что-то еще?
Эрих порозовел.
– Что вы имеете в виду?
– Спрошу прямо: как вы относитесь к геям?
Он замялся и был явно смущен.
– Как вы догадались? – тихо спросил Эрих.
– Я видел, как вы смутились, когда заговорили о наклонностях Вильгельма Руфуса. И потом, скажу вам откровенно, я сам гей, и мне не составляет особого труда понять, кто передо мной.
– Я не думал, что это так заметно.
– Эрих, не смущайтесь, прошу вас. Хотя нет, румянец вам очень к лицу, – я улыбнулся и прикоснулся к его руке. – Ты мне очень нравишься, и мне редко приходилось встречать таких, как ты.
– Дмитрий, – Эрих мягко высвободил свою ладонь из-под моей, – Вы тоже мне нравитесь, но… я не свободен. Не обижайтесь, прошу вас, и поймите меня правильно.
Я постарался скрыть свое разочарование.
– Жаль. Но раз так… Конечно, Эрих, конечно. Я тоже все понимаю и не настаиваю.
– Спасибо. Я рад, что мы поняли друг друга. Но ведь это не повод прерывать наше знакомство, правда?
– Согласен, – улыбнулся я.
Эрих предложил вернуться в лавку, дав понять, что наш разговор еще не закончен. И мы отправились обратно. По пути на мой номер пришло смс: «Прощание с Умберто Эко состоится 23 февраля в Замке Сфорца».
– Удивительно, – произнес я вслух и, заметив вопросительный взгляд Эриха, прочитал ему сообщение. – Знаешь, каждый россиянин, едва только завидев замок Сфорца, тут же вспоминает о Кремле. По архитектуре они очень похожи.
– В чем-то это даже символично, – улыбнулся он.
– Да, – вздохнул я, затем повернулся к нему, – Эрих, пожалуй, я куплю эту гравюру. Не хочу забывать об этой поездке.
Он понимающе кивнул, а когда мы зашли в его магазинчик, то первым делом Эрих снял ее со стены и стал осторожно упаковывать.
– И вот еще что, – сказал он после того, как отдал мне гравюру, – я хочу сделать вам подарок. На память обо мне, Эко и Милане.
Он протянул бумажный сверток.
– Вы понимаете истинную ценность таких вещей, видите в них смысл. Ну, а меня очень будет согревать мысль о том, что эта вещь нашла своего настоящего ценителя.
Развернув бумагу, я увидел ту самую книгу, которую Эрих спрятал ото всех после известия о смерти Эко. В какой-то момент подумалось, что я не могу принять такой подарок, но, посмотрев на него, заглянув в его глаза, понял, что это был искренний жест, а мой отказ может обидеть его. Он снова улыбнулся.
– Я умею расставаться с ценными вещами, помните? Но в этот раз мне действительно хочется отдать книгу вам.
– Спасибо, Эрих. Я буду помнить.
Москва отмечала День защитника Отечества. Повсюду, как обычно, суматоха, чемоданы, такси. Столица движется не так, как Милан. И все же, несмотря на ее суетливость и агрессивность, я люблю Москву. И всякий раз, когда прихотливая журналистская судьба забрасывает меня в разные уголки света, скучаю и жду возвращения домой. Мелькают страны и города, оставляя после себя разноцветную и причудливую мозаику воспоминаний о людях, которых я, возможно, больше никогда не увижу. И в этот раз я сохраню в своей памяти встречу, оставившую мне частичку того, кто уже стал бессмертным, вещь, чья подлинная ценность определяется не только временем, но и способностью отдавать лучшее, что в нас есть. Я буду помнить миланскую улочку и продавца антикварной лавки, чьи глаза так поразили меня когда-то и теперь смотрят со старой гравюры о загадочной смерти древнего английского короля.
_______________________________________________
[1] Letum non omnia finit – «Со смертью все не кончается», слова Проперция, древнеримского поэта
[2] Умберто Эко – итальянский ученый, философ, историк, писатель. Скончался в Милане 19.02.2016
[3] «dopo cena» – традиционная миланская рюмка спиртного после ужина
[4] La Scala – всемирно известный оперный театр в Милане
[5] Grazie. Lei tesoro (итал.) – Спасибо. Ты милый.
[6] Naviglio Grande – Большой Канал
[7] «L'infinit; dell'essere» – «Бесконечность бытия»
[8] Risotto gorgonzola e costoletta di vitello – Ризотто с сыром горгонзола и телячья котлета
[9] Anguilla in Carpione и Minestra de faso – угорь под маринадом и суп с вермишелью и фасолью
[10] Crodino – один из традиционных аперитивов Италии
[11] il negoziante – лавочники, торговцы антиквариатом