Шиманский В.И.
Главы из автобиографического романа "Вехи и вёрсты" (Скопировано с сайта "Свободная газета +": http://www.svob-gazeta.ru/)
Глава 37. Ремонт дома после наводнения
После наводнения нижние брёвна нашего дома взялись грибком и стали гнить. Папа сделал дополнительно несколько отдушин, засыпал всё подполье известью, но ничего не помогало. Когда было холодно, я лазил в подполье и закрывал изнутри эти отдушины, но всегда боялся мышей. На следующий год летом папа с братом Александром и друзьями по бригаде, в которой работал, приступили к ремонту нашего дома. Его друзьями по бригаде были: дядя Миша Слепухин, дядя Вася Макаров и дядя Митя Первутинский. Они поставили домкраты и при помощи них дом подняли высоко над землёй. Потом по углам и под середину стен поставили деревянные тумбы и опустили на них дом. Теперь наш дом казался птицей, парящей в воздухе.
Я спросил папу: «Папа, теперь мы так будем жить?» Он мне ответил: «Дом просохнет, потом мы его поставим на новый сруб». Мы пытались играть под домом в прятки, но отец строго сказал: «Убирайтесь отсюда, чертенята! Дом невзначай завалится, всех вас придавит, а меня посадят в тюрьму. Играйте в другом месте! Случись что, греха не оберёшься!».
Пока наш дом ремонтировали, мы всей семьёй жили у папиного старшего брата дяди Александра и тети Натальи на улице Чапаевская. По словам моих родителей, тётя Наталья и дядя Александр в молодости были самой красивой парой на всю округу. У тёти Натальи были курчавые, пышные, волосы, которые на голове смотрелись, как шапка, а голубые, как небо, глаза излучали тепло и доброту. В девичестве тётя Наталья была Семилеткиной.
Говоря о Шаманских, следует отметить следующее - фамилии братьев отличаются на одну букву. Это объясняется тем, что когда вводились паспорта, так произвели в ЗАГСе запись.
В доме дяди Александры мне запомнился большой, чугунный котёл, вмурованный в печь. В этом котле всегда была горячая вода, которая предназначалась для мытья посуды и других хозяйственных нужд. Мне хорошо запомнилась их черно – белая бодучая корова и ласковая маленькая собачка. Однажды я спросил у отца: «Папа, а почему у нас нет такого котла с горячей водой и собачки?» «Где нам взять такой котёл? Его очень трудно достать» - ответил отец, а про собачку промолчал.
Особенно запомнился мне, случайно услышанный рассказ тёти Натальи о смерти первых её детей. Мне было очень жалко девочку по имени Катя и мальчика, имени которого я не запомнил. От мысли, что я тоже могу умереть, мне становилось страшно.
У тёти Натальи, кроме умерших детей, были ещё двое - Ванька и Верка. Ванька учился в школе, всегда ходил с гордо поднятой головой потому, что хорошо рисовал, за что его хвалили учителя. Он был болезненно самолюбив. Сегодня о таких людях говорят: «У него звёздная болезнь». Ванька обижался на то, что родители относились к Верке лучше, чем к нему.
Верка, белокурая, худенькая девчонка, всё время болела, поэтому тётя Наталья всегда тряслась над ней и переживала за её здоровье. Слабый ребёнок всегда отнимает у родителей больше времени и требует к себе особого внимания, чего другие дети никогда не понимают.
После ремонта, за счёт пристройки, наш дом стал на два метра длиннее. Кухню, с прежнего места, переместили в пристройку. Теперь в доме на два окна стало больше. В новой кухне двустворчатое окно смотрело на улицу, второе во двор, но оно не открывалось. Отец называл его глухим.
Вход со двора в кухню теперь шел через сени, но с другой стороны. В сенях была кладовка, где папа хранил свой инструмент, а зимой там держали квашенную на зиму капусту, хранили сало, мясо и другие продукты. С правой стороны, при входе в дом, в углу стоял умывальник, а ближе к окну кадушка, наполненная водой. С левой стороны папа сделал вешалку для верхней одежды, а вечерами на это место ставил верстак, на котором столярничал.
В нашем доме всегда пахло клеем, смолой и свежими стружками. Вся мебель в доме и рамки для фотокарточек были сделана папиными, умелыми руками. Никаких альбомов для фотографий тогда не было, а все фотографии люди вешали в застекленных рамках на стены. Входная дверь с кухни в зал осталась на прежнем месте, но папа поменял её на лёгкую филёнчатую, двухстворчатую дверь.
Пристройка после ремонта стала кухней, в которой папа сложил печь с духовкой и припечником. В зимнее время, на этом припечнике сушились валенки и другая одежда. Напротив печки стоял большой кухонный стол, над которым висела полочка для посуды и хлеба. Между печкой и стеной было пространство, где лежали дрова, а по ночам раздавались «песни» сверчка. Основная, большая и плоская сторона этой печи выходила в зал и собою обогревала весь дом. В зимнее время к ней ставили детскую кровать, на которой я и сестрёнка Наташа грелись и во всю глотку орали песни.
Старую перегородку, разделявшую наш дом на прихожую и зал, поставили по-иному. Бывшая кухня теперь стала детской комнатой. Спальню родителей также отделили от зала перегородкой. Между детской комнатой и спальней папа поставил глухую перегородку. В детскую комнату и в спальню родителей теперь были отдельные входы. Между перегородками и потолком было оставлено пространство, служившее для лучшей циркуляции воздуха.
В детской комнате было поставлено две кровати и небольшой письменный столик. На одной кровати теперь спала Марья, на второй я и сестрёнка Наташа. Кровать младшего братишки Геннадия осталась стоять в спальне родителей. Матрацы нам набивали свежим, душистым сеном и пока они были необмятые, мы ночью частенько скатывались с них на пол. Чтобы такого не случалось, родители подставляли стулья, повёрнутые к кровати спинками.
Глава 39. Семья Тисленко
Как-то раз папа пришёл домой с мужчиной и женщиной, сказав маме: «Это Петр и Клавдия Тесленко. Они теперь будут жить у нас». Дядя Петя мне сразу понравился. У него были густые, чёрные усы, серый вязаный свитер и тёмные с проседью волосы, подстриженные под «ёжик». Он хорошо играл на гармошке и баяне, а мой папа на мандолине, балалайке, гармошках любого строя. Они под свой аккомпанемент пели песни.
Я очень привязался к дяде Пете потому, что тот любил баловаться со мной. Мне нравилось, когда дядя Петя подбрасывал меня до потолка, а потом у самого пола ловил своими сильными рабочими руками. От полётов у меня захватывало дух. Так мы с дядей Петей кувыркались до изнеможения. Когда он уставал, усаживал меня к себе на колени и, хитро щурясь, говорил: «Хочешь я сейчас тебе песенку спою?»
Я знал дяди Петину песенку, поэтому долго не соглашался, говоря: «Дядя Петя, вы меня опять будите дразнить?». Не смотря на моё нежелание слушать его песенку, дядя Петя пел: «Василь – колбасил, говно месил под сенцами коленцами, под хатою лопатою и т. д.» Я слушал эту песенку и спрашивал дядю Петю: «Дядя Петя, это вы меня дразните?» Он отвечал: «Нет! Это у нас на работе есть Василь, вот я его и дразню, а ты Василёк, а ни Василь». Я успокаивался, а он продолжал напевать свою песенку. «Нет, дядя Петя, это вы меня дразните!» — говорил я и начинал хныкать. Дяди Петина дразнилка запомнилась мне на всю жизнь.
Пожив некоторое время у нас, семья Тесленко переехала в деревню Екатеринославка, но с моим отцом они никогда не теряли связь и свою дружбу пронесли через всю жизнь. Дядя Петя в «ежовщину» был арестован по ложному доносу и сидел в тюрьме, как враг народа. От пыток он там поседел.
После освобождения люди боялись брать к себе на квартиру семью «врагов народа». Я не знаю почему, но отец никогда никого не боялся. Он был добрым и решительным человеком. Папа мог ладить с людьми, за что все наши соседи и товарищи по работе любили его, относясь к нему с большим уважением.
Глава 40. Разворотный треугольник
Долгое время станция Михайло-Чесноковская была на данном участке железной дороги оконечной. Чтобы идти паровозам в обратную сторону лицом, они должны были развернуться на сто восемьдесят градусов. Тогда не было таких разворотных кругов, как сейчас, поэтому разворот паровозов производили, построенном специально для этой цели, разворотном треугольнике. Паровоз заходил в тупик угла треугольника, после чего переводилась стрелка, он уходил в тупик второго угла треугольника, затем опять переводилась стрелка, и паровоз с треугольника выходил развёрнутый в противоположную сторону.
Два угла этого треугольника одновременно служили тупиками, на которых часто и подолгу простаивали пустые вагоны. Одна сторона этого треугольника проходила параллельно улице «Первого Мая» и упиралась в насыпь центральной железнодорожной магистрали.
Насыпь разворотного треугольника была гораздо ниже насыпи центральной магистрали. По углам тупиков разворотного треугольника стояли ограждение - сооружения из шпал. Они служили для того, чтобы, подаваемые в тупик вагоны, или паровоз, в конце тупика не сошли с рельс, а упёрлись в них.
С окон нашего дома, через яму, которая осталась после наводнения, хорошо было видно это сооружение и сам тупик. Оно выглядело, как буква «П», но с наклонными подпорками, по которым мы легко забирались на самый верх этого ограждения. Однажды, когда мы там играли, моя сестрёнка Наташа не удержала равновесия, упала сверху и сильно разбила губу, от чего у неё остался шрам на всю жизнь.
Глава 41 Участок железной дороги возле нашего дома
Вдоль насыпи железной дороги, которую мы звали линией, тянулись телеграфные столбы связи, а по другую сторону располагались посёлки Рабочий и Ударный. В Рабочем посёлке жил папин друг дядя Вася Макаров, а в посёлке Ударный дядя Миша Слепухин.
В сторону станции Свободный был большой подъём, поэтому составы, идущие со станции Михайло-Чесноковская в сторону станции Свободный, часто тянулись двойной тягой, идя медленно, пыхтя и надрываясь. Тянули их приземистые паровозы серии «ОВ», которые народ окрестил «овечками». Эти поезда можно было догнать пешком. Они выбрасывали в воздух столько искр и пара, что смотреть на кого-либо широко раскрытыми глазами, было невозможно. Попавшие в глаза искры, приходилось удалять разными методами. Иногда дело доходило даже до больницы. Пассажирские вагоны были деревянные с подножками, на которых часто сидели «зайцы».
Со стороны станции «Свободный» поезда катились быстро и бесшумно, подкрадываясь внезапно и неожиданно. Хождение по путям и через них строго запрещалось и каралось штрафом.
(Продолжение следует)