М.М. КИРИЛЛОВ
ДОРОГИ ЗОВУТ
Очерк
Это было в Петропавловске=Казахстанском в 1942-м году. Шла война. Мама, я (3 класс), братик Саща (1 класс) и младший братик Вовочка (1,5 годика) уже второй год жили в эвакуации. Пол в нашей избе был земляным. Осенью стало холодно. У мамы появилось кровохарканье. Она первая поняла тогда, что у нее туберкулез лёгких. Наш отец оставался в Москве, на заводе, где он был начальником производства противотанковых снарядов.
Хозяйственные вопросы семьи в ту осень пришлось решать мне. Мама стала очень слабенькой. Отец хлопотал о нашем возвращении в Москву, хотя это тогда ещё запрещалось. Знакомые в городе перестали приходить к нам. Боялись. Может быть, боялась заразиться и заразить своих детей, или мама уже перестала быть им полезной. Да и жили мы на краю города.
Картошка у нас была, молоко приносили. Проблемой было получение хлеба по карточкам (три детские и одна иждивенческая). Поскольку я это делал раз в неделю, то хлеба каждый раз набиралось немало. Сложность состояла в том, что мы были прикреплены к булочной в центре города за вокзалом. Там работала знакомая нам продавщица. Получив хлеб (или муку), я должен был идти домой через полгорода. А ведь это было после школы, когда становилось уже темно. Улицы не освещались. Я шел осторожно, как будто совершал партизанский рейд в тылу врага. Было страшно. А что было делать? Нужно было дойти. Главное было в том, чтобы не нарваться на местных ребят, они могли ведь и отнять хлеб. Если возникала опасность, я обходил целый квартал или выжидал. Без хлеба – нам было бы не прожить. В октябре уже выпал снег, но я всё равно продолжал ходить за хлебом. Эти мои самостоятельные самоотверженные «путешествия» действительно требовали высокой сознательности и бесстрашия. Мама ждала меня и говорила, что я - ее «палочка-выручалочка». А было-то мне тогда 9 лет.
В конце декабря 1942-го года мы возвратились домой в в Москву, в Лефортово, где жили и до войны. Нас из эвакуации вывез отец. Его отпустили за нами, несмотря на то, что в это время ещё шла Сталинградская битва. Иначе бы мы погибли.
Сразу после приезда к маме вызвали врача. Спустя недели две её отвезли в туберкулезную больницу на ул. Бауманской. Это было в часе ходьбы от нашего дома. Больничные палаты были темными и тесными. Больные были одеты в одинаковые стиранные халаты.
Я тогда учился уже на шоссе Энтузиастов и заканчивал третий класс. По Красноказарменной улице ходили трамваи, но я ходил в больницу к маме пешком. Я приходил к ней, рассказывал о нашей ребячьей жизни. Это ее живо интересовало. С Вовой тогда сидела приходящая бабушка.
Мама обследовалась, и на рентгене подозрения на туберкулез подтвердились: в легком уже была свежая каверна. Чем лечить? Тогда даже стрептомицина не было. Главным считалось питание, витамины, тем более, что она была истощена. Отец старался, как мог. Была зима, юг страны был отрезан войной, поэтому ни о каких фруктах не могло быть и речи. Я тогда узнал, что улица Бауманская, где была больница, названа в память о большевике Баумане, который был убит здесь черносотенцем отрезком водопроводной трубы.
Через месяц маму перевели в Областную туберкулёзную больницу на улице Новая Божеждомка, что возле Центрального Театра Красной Армии. Добираться туда стало уже труднее, но я в помощь отцу оставался его связным. Здесь уже без трамвая было не обойтись. От Лефортово до Курского вокзала, дальше по Басманной улице к вокзалу Казанскому, к Самотёке, Домику Дуровых и, наконец, до улицы Божедомки. Хорошо хоть не нужно было делать пересадок, трамвай вёз от начала и до конца, а дальше шёл к Белорусскому вокзалу. Я тогда хорошо изучил этот маршрут. Не то, чтобы я отвозил маме что-то тяжёлое, разве что баночки с вареньем иногда. Я ездил к маме, потому что скучал по ней, мы очень нуждались друг в друге, но она часто даже заставляла меня уходить пораньше, чтобы я мог засветло добраться до дома. Мне ведь ещё нужно было сделать уроки и присмотреть за братиками.
В январе 1944 года, в день смерти Ленина, меня приняли в пионеры. Помню, я шёл из школы и, несмотря на мороз, расстегнул пальто, чтобы все встречные люди видели мой красный пионерский галстук. Мне было тогда только 10 лет.
Эти мои московские путешествия продолжались с перерывами до лета 1946-го года, когда мама умерла. У неё была чахотка. На всю последующую жизнь нам осталась только её могила на Ваганьковском кладбище.
Жизнь продолжалась. В 1949 году я приехал погостить в Евпаторию, где тогда служил мой отец и жила вся наша семья. Было обычное отпускное лето в благословенном Крыму.
В начале августа я и брат Саша (5 класс) предприняли путешествие из Евпатории до поселка Саки и обратно. Туда 25 км и столько же обратно. Конечно, это было на грани наших детских возможностей, особенно возможностей Саши. Ему ведь еще не было и 14 лет. Без Сашки идти было неинтересно, к тому же он очень рвался участвовать в этом приключении. Родители отнеслись к нашим планам с тревогой. Но мы все-таки, взяв в дорогу бутерброды и термос с водой, часов в 6 утра, чтобы не было жарко, двинулись в путь. Нужно было пройти всю Евпаторию с севера на юг, а уж потом вдоль берега моря двигаться в сторону Сак. Сначала шли бодро. В море можно было искупаться. Потом дорога ушла в сторону от моря и долго тянулась вдоль железнодорожных путей и бесконечных соленых озер, подобных майнакским. Дорога была грунтовой, песчаной. Вдоль нее росли колючие кусты. Редкое деревце встречалось на пути, так что найти тень было трудно. Солнце лупило нещадно. Но мы шли. Боялись, что случится солнечный удар.
Наконец, появились дома и стены Сакского военного санатория. Вокруг росли высокие деревья, были и белоснежные берёзы. столь редкие в Крыму, и можно было прилечь на траву в тени. Под колонкой помылись холодной водой, подкрепились своими припасами. Заходить в санаторий не стали. Ноги болели, но еще не были стерты. В 5 вечера тронулись в обратный путь. Санька стал жаловаться на усталость, а потом и на потертости на ногах. И действительно, и у него, и у меня на пятках появились пузыри. Обратная дорога радости открытий уже не приносила. Шли машинально, часто отдыхая. Тащились. Стало темнеть. Шли вдоль берега моря, по воде. Это немного помогало, но соленая вода ела раны. Наконец, вошли в город и долго ковыляли по уличным тротуарам. В самом начале ул. Кирова, за театром, был большой фонтан. Мы долго сидели на его бровке, опустив ноги в прохладную воду. Идти не было сил. Но деваться было некуда. Рядом шел трамвай. Проехав на нем несколько кварталов, мы сошли с него и кое-как доплелись до дома. Было уже темно. Нас ждали. Нас не ругали. Нас уложили. Отмачивали наши ноги и перевязывали раны бинтами с какой-то мазью. Мы заснули крепким сном победителей. Утром ходить было трудно, но нас и не заставляли. В глазах сестры Люси и братишки Вовки мы выглядели героями и охотно рассказывали им о своем путешествии. Мы победили самих себя.
Как закончился учебный год в 9 классе моей московской школы возле метро Сталинская (Семёновская) я не помню. К тому времени по моей просьбе и с согласия Бори Шеломанова (это было в посёлке Шереметьевке на Савёловской железной дороге) мои родители договорились с его мамой (ее звали тетя Галя) о том, что, пока я буду учиться в десятом классе, буду жить у них в доме. Та согласилась, зная, что мы с Борькой друзья и что он этого тоже хочет.
Я так лелеял в душе предстоящий переезд в Шереметьевку (я ведь ранее учился здесь в 8 классе), что решил отметить это событие пешим путешествием по железнодорожным путям от Савеловского вокзала до этого поселка.
Взяв еду и воду, пошел по шпалам, пропуская встречные железнодорожные составы. Станции Дигунино, Лианозово, Бескудниково, Долгопрудная, Марк, Водники, Хлебниково и, наконец, Шереметьевка. 25 км. По пути видел много интересного. Останавливался на перронах на привалы. К обеду становилось жарко. Но я мужественно шел, награждая себя мыслью о своей преданности любимой школе. Прошел по мосту над каналом Москва. Это было так здорово! Я думаю, что еще ни один ученик нашей школы за все время ее существования не решился проделать такое путешествие.
Когда я дошел все-таки до Шереметьевки, оказалось, что меня, конечно, никто не ждал: ведь было лето, и даже школа была закрыта. Единственно, сходили с моими школьными друзьями Шеломановым и Пушкиным искупаться в карьере на Красной горке. Это придало сил. Но позже факт моего подвижничества (в прямом и переносном смысле) стал известен всем. 10 класс я проучился в Шереметьевской школе, закончил её под руководством прекрасных учителей с серебряной медалью и после её окончания поступил в Военно-медицинскую Академию в Ленинграде.
Наверное, эти мои ранние детские путешествия формировали и испытывали мой юный характер, по-своему закаляя его. В них были признаки самоотверженности в интересах близких людей, самоутверждения, победы над самим собой. Причём всё это было выражено очень активно с учётом моего возраста в те годы. Позже, за свою долгую жизнь я объездил с профессиональной целью почти весь Советский Союз, побывал в Ленинграде, Самарканде, Ашхабаде, Киеве, Рязани, Ташкенте, Калинннграде, Ярославле, Ирктске, на Байкале, в Ереване и даже в Кабуле. Это были большие, небезопасные и очень полезные поездки. Но и я был взрослым. О них мною написаны и изданы целые книги, такие как «Кабульский дневник военного врача», «Армянская трагедия», «Многоликая жизнь», «Красная площадь и её окрестности», «Горда и веси» и другие. Но приведенные в этом очерке воспоминания о моих первых путешествиях как бы прорубили мой последующий настоящий и неугасающий интерес к жизни моей большой Родины - Советскому Союзу, который, по моему глубокому убеждению, жив до сих пор.
Дороги бегут, дороги учат, испытывают и зовут.
Июнь 2016 года, г.Саратов