Одну простую сказку, а, может, и не сказку…
А, может, не простую хочу Вам рассказать…
Мелодия музыки ангелов (шестой симфонии Моцарта) глухо зазвучала из нутра дорогой женской сумочки. Кусок блестящей кожи, снятый с головы анаконды, с золотыми пряжками и замочками небрежно валялся на стеклянном журнальном столике.
— Ну, кто там опять? – недовольно фыркнула Вера Владимировна и раздраженно бросила в кресло примеряемую белоснежную шубку.
— Что случилось, Валера? Я же ясно сказала: не беспокоить меня в ближайшее время, – зашипела в мерцающий экран платинового айфона раздраженная дама.
— Вера Владимировна, п-ппрошу прощения, — с непонятного перепуга начал заикаться личный охранник-водитель, сто килограммовый качок Валера. — Я тут отошел на минутку водички купить, прихожу, а Ваш автомобиль на эвакуатор ггг-рузят.
— Кто грузит? Зачем? – возмутилась от неслыханной наглости хозяйка шикарного Ягуара.
—Да гоблины эти, с полосатыми палками, как их там? Ги-бэ-дд, короче, дорожные полицейские. Капитан тут один борзый, главный у них, протокол сейчас пишет. Мол, стояла машина на пешеходном переходе, мешала, типа, прохожим и подъезду общественного транспорта к остановке.
— Вы, что там. охренели все? Какие общественные переходы? – прервала Вера Владимировна оправдательные речи своего водителя. — Ты ему объяснил, чья эта машина и какие будут дальнейшие последствия?
— Да, я ему все растолковал, пропуска специальные показал. Не понимает чертило в фуражке, улыбается только, по ходу полный идиот, как только таких в органах держат? – начал потихоньку возмущаться Валера, перекладывая всю вину на бестолковую полицию.
— Они еще и дверь в двух местах, поцарапали – выдал последний аргумент полицейского беспредела озабоченный водитель.
— Дай ему трубку, немедленно! – заорала разгневанная хозяйка, покрывая капельками брызжущей слюны блестящий экран новомодного гаджета.
— Да не хочет он ни с кем разговаривать. Я сейчас громкую связь включу.
Грязный поток брани, угроз немедленной расправы полился из динамика Валериного телефона. Наверное, даже самый смелый представитель власти с генеральскими погонами, а не какой-то там вшивый капитан, уяснив все услышанное, незамедлительно выполнил бы все приказания разъяренной дамы. Тем более, фамилия владелицы ярко красного Ягуара говорила о многом. Но капитан, подписавший протокол, наверное, и в правду был дурачком: выслушав истерическое визжание представительницы высшего общества, он наклонился к трубке и спокойным голосом сказал:
— Да, пошла ты в жопу … да-да, именно туда!
В том же направлении, но немного подальше, был послан и офигевший Валерик, держащий в дрожащей распальцовке копию полицейского протокола.
Вера Владимировна Воронцова, тридцати восьми летняя брюнетка, жена заместителя губернатора по экономике и региональному развитию, с недавнего времени и сама занимала высокий пост в областной администрации. Несколько месяцев назад вполне заслуженно она стала главой департамента культурного наследия города и области. Наигравшись ролью главного редактора в своих глянцевых журналах, она спихнула скучную работу на управляющих и полностью отдалась служению обществу: поднятию и развитию культуры в своем регионе. Три не коммерческих фонда (восстановления, помощи и чего - то там еще очень важного) стали набирать вес и расти, как на дрожжах, когда в учредителях появилась известная фамилия княгини Воронцовой.
Сказать правду, раньше у Веры была не очень звучная фамилия: Ворона, которую она ненавидела в школе и стеснялась в институте. Но дотошные историки за символический гонорар, покопавшись в пыльных архивах, по хилым веточкам восстановили ее генеалогическое древо. И вот оно: чудо. На одной из дальних ветвей и нашли нашу затерянную Ворону. Посовещавшись в отдельном кабинете шикарного ресторана, седовласые геральдисты после дегустации французского коллекционного коньяка дали официальное письменное заключение:
«… Уважаемая Вера Владимировна… Вы по праву являетесь потомком великого княжеского рода Воронцовых… титул, герб и т.п…»
Небольшое изменение в паспорте и почетное место в правлении дворянского собрания России стало простой формальностью.
Влиятельный супруг Веры носил другую фамилию. Менее аристократическую, но очень известную в определенных финансовых кругах. Общих детей у них не было, так как долгое время Вера довольствовалась ролью любовницы пока упорным трудом и пролетарской смекалкой не достигла поставленных брачных целей. Со временем стала полноправной хозяйкой всего движимого и недвижимого. Взрослые дети чиновника от первого брака не питали большой любви к папиной молодой жене, но они жили в цивилизованной Европе и толерантно относились к выбору родителя. Тем более, кругленькие суммы от любимого папочки ежемесячно пополняли личные счета послушных деток.
Как-то не задался сегодняшний день у Веры Владимировны. С утра позвонил Владыка и без предупреждения благословил ее на участие в закладке нового Храма в живописном уголке одного из городских парков. Пришлось отменить массаж и занятие в бассейне. На открытие выставки модных художников и скульпторов Вера опаздывала, и ее помощники убедительно попросили организаторов на часик перенести момент разрезания ленточки. Но, толи организаторы не поняли, то ли более важные гости подрулили, мероприятие открылось по ранее утвержденному плану. Госпожа Воронцова прибыла на выставку, когда основная масса гостей уже была в изрядном подпитии, и ее появление не произвело нужного эффекта. Недовольная Вера Владимировна отказалась от предложенного бокала шампанского. Услужливо поклонившемуся официанту с подносом презрительно заявила:
— Не употребляю газированную мочу.
Отмахнулась от бывших подруг как от назойливых мух, в гордом одиночестве прошлась вдоль длинной стены с картинами, мазнув рассеянным взглядом по новомодным, малопонятным шедеврам.
На совещание в городской совет Вера послала толкового заместителя, а сама отправилась в шикарный салон меха. Владелец сети магазинов прислал ей приятное сообщение:
«Уважаемая. В.В., учитывая Ваши предпочтения и пожелания, Вы единственная до официального показа увидите новую зимнюю коллекцию. Белоснежный горностай, голубой песец, молочная норка. Только для Вас, в единственном экземпляре, неописуемой красоты белая рысь. Ждем.»
Р.S Вдова Клико Ля Гранд Дам охладилась до нужной температуры.
***
Надя Полякова, худенькая девушка двадцати шести лет, благодаря счастливому случаю, оказалась в прекрасном городе второй раз в жизни. Впервые она попала в живую сказку после окончания третьего класса. Вместе с родителями в конце летних каникул она увидела величественную мощь северного города: красоту старинных дворцов и замков, золотые шпили и купола храмов, ухоженные парки с античными скульптурами. Железные мосты, каменные львы, ажурные фонари, фонтаны, памятники царям и царицам: от такой красоты, встречающейся на каждом шагу, у Нади перехватывало дыхание, и немножко кружилась голова. Папа на улице купил три пачки шоколадного пломбира, и в красивом сквере, возле фонтанчика, сидя на зеленой лавочке, смеясь, они слизывали с пальцев, таявшую капающую сладость. Веселая мама целовала Наденьку в липкие щечки и с восхищением смотрела на папу, благодарила блестящими глазами главу семейства за устроенный праздник. Этот солнечный день в волшебном городе был лучшим в жизни Нади.
А потом, не понятно за какие грехи, детство у Нади подло отобрали. Неведомо откуда налетели черные тучи и заволокли чистое небо детской жизни, навсегда спрятав теплое семейное солнышко. Ничего радостного больше не видела маленькая Наденька, только постоянные слезы мамы, хрипло-пьяную ругань отца, понимающие, жалеющие взгляды соседей и учителей.
В один из холодных дней перед Новогодними праздниками учительница не отпустила девочку домой и осталась с ней в школе на ночь. В кабинете секретаря на продавленном диване трепыхалось Надино сердечко до самого утра, тревожно рвалось домой, к маме. А к обеду следующего дня в школу приехала папина сестра, тетя Валя, жившая в соседнем городке, с двумя перевязанными чемоданами и большим прозрачным пакетом. В пакете лежали две черные сковородки, кухонные ножи, замотанные в салфетки, Надина чашка с уточками и мятые шторы в алые маки, раньше висевшие на их балконном окне. На автобусной остановке тетя Валя нескладно объяснила племяннице, что мама заболела, и Надюше придется некоторое время пожить у нее.
Тетя Валя работала санитаркой и жила на территории больницы в небольшой кирпичной пристройке, прилепленной к хозяйственному блоку старого корпуса. После школы Надя приходила домой, надевала специально пошитый белый халатик и сразу шла в больницу помогать тете. Там она делала уроки, в свободное время читала, рисовала и писала письма на свой старый адрес. Обедала и ужинала она вместе с нянями и санитарками в длинной кладовой без окон, заставленной железными стеллажами. Больничная еда была однообразная и невкусная, только сладкий фруктовый кисель и булочки с изюмом, обсыпанные сахарным песком, нравились Наде. Иногда сердобольные больные угощали девочку липкой конфеткой или примятой зефиркой.
Шли дни, а просвета в небесах Надиной жизни не было, только злой ветер нагонял больше и больше темных туч. Теплота солнышка давно забылась, и только вспоминания одного единственного светлого дня, проведенного с мамой и папой в большом городе, согревало детское сердце. Позже Надя узнала, что мамы больше нет, а папа уехал далеко-далеко и никогда уже не вернется. То, что отец в пьяном угаре из ревности задушил маму и сам на долгие годы угодил за решетку, Наде рассказала бывшая соседка, приехавшая на обследование в районную больницу.
Закончив девятый класс, Надя поступила в медицинское училище и после окончания вернулась в родную больницу медсестрой. Получила крохотную комнатку в общежитии на окраине районного центра, но, чтобы не терять время на дорогу, оставалась жить у тетки. Так незаметно прошла юность Надежды в большом грустном доме в окружении сотни больных людей, в каждодневных заботах и переживаниях за их слабое здоровье и хрупкую жизнь.
Тетя Валя вечерами после трудных дежурств частенько пила разбавленный компотом медицинский спирт, сидя на списанной каталке без колес в своей узкой кухоньке. Приняв убойную дозу, Валентина тихонько, без слез скулила, глядя на темные иконки в затянутом паутиной углу. Молчаливую племянницу свою тетка любила и постоянно молилась всем святым, надеясь на лучшую для нее долю. Но, толи святые были не те, то ли молитвы не правильные, не доходили они к Богу, ничего не меняя в их унылой, тяжелой жизни. Перед большими праздниками тетя Валя всегда соблюдала строгий пост и ходила в церковь на исповедь к местному батюшке, отцу Георгию.
— Грешная, грешная я, не возьмут душу мою прокисшую ангелы небесные к Господу, не возьмут. – Одно и то же обреченно повторяла она на каждой исповеди, тяжело вздыхая и суетно крестясь, а потом пристально смотрела в глаза священнику и слезно молила за племянницу свою, Надежду, целуя сухие руки святого отца и затертый губами грешников рисунок распятого Иисуса на серебряном кресте.
***
Долгожданная Любочка появилась на белый свет в то время, когда ее маме было уже сорок два года, а папе перевалило за пятьдесят. Первый ребенок в семье был маленьким божеством, чудом, на которого, в прямом смысле, молились уже не молодые родители. Папа, Николай Петрович, долгие годы проработал старшим сотрудником отдела в небольшом социологическом НИИ. Мама, Людмила Сергеевна, сменила несколько школ, занимая сразу две должности: психолога и медицинского работника. До их случайной встречи, это были одинокие люди, уже и не мечтавшие создать свою семью. Волей случая Николаю Петровичу предложили занять директорское кресло в доме престарелых. Запущенный и забытый властями дом находился на краю области в лесном поселке на берегу небольшого озера. Охотников на эту должность было мало, и Николая Петровича уговорили на время сменить загазованность душного города на чистый воздух лесистой местности. Давно, еще при советской власти, там был неплохой лесхозовский санаторий, позже переоборудованный в последнее пристанище для сотни убогих стариков. В таком не романтичном месте встретились и связали свои судьбы будущие родители Любочки.
Жила молодая семья в казенном флигильке, стоявшем в ста метрах от главного корпуса. Не раз пожалел новый директор, что так легкомысленно согласился на предложенную должность. Хотя, с другой стороны, если бы не новое место, то не было бы у него ни жены, ни ангелочка доченьки. С огромным трудом, с преданными делу помощниками новый директор поднимал из руин плохо финансируемый дом престарелых с никому не нужными, порой выжившими из ума, больными стариками.
В тот злополучный день Николай Петрович уехал в город обивать пороги вышестоящих инстанций, клянчить денег на ремонт канализации для главного корпуса. Людмила Сергеевна на сутки заступила на дежурство. Дочку, как часто это случалось, взяла с собой. День быстро пролетел в заботах и хлопотах. Вечером, управившись с основными своими обязанностями, мама Люда напоила доченьку теплым молоком и стала ей читать сказку перед сном. На застеленном широком диване в директорском кабинете Любочка, засыпая, слушала увлекательную историю о злой волшебнице и доброй принцессе. Через несколько минут, подложив ладошку под щечку, девочка сладко засопела. Мама поправила подушку, выключила основной свет и ушла навестить одну старушку, живущую в дальнем крыле третьего этажа.
Одинокая высохшая бабушка когда-то была первым секретарем райкома партии, и лично Л. И. Брежнев за заслуги перед страной награждал ее орденом Ленина и Золотой Звездой. На осмотр героини ушло около получаса. Потом еще некоторое время Людмила Сергеевна внимательно слушала несвязные воспоминания бурной юности старой коммунистки, мучившейся теперь бессонницей и постоянными страхами.
Окно в небольшой комнате старухи было занавешено плотным покрывалом, а входная дверь, специально оббитая войлоком, чтобы шумы из коридора не мешали ее беспокойному сну.
Не желая обидеть невнимательностью всеми забытую героиню, дежурный врач задержалась в ее комнате. Кто же знал, что эти несколько минут будут стоить Людмиле Сергеевне жизни.
Пожар, вспыхнувший в мастерской на первом этаже, за считанные минуты охватил ветхий деревянный корпус. Завхоз, любитель выпить, оставшийся без контроля начальства, ужрался дурным самогоном, выменянным в поселке на два листа кровельного железа. В его рабочем «кабинете», захламленной мастерской, находилась на профилактике пластиковая лодка с разобранным мотором. Несколько канистр с бензином, лаки, краски, разные растворители стояли на деревянных стеллажах вдоль стен. Плюнув на собирание мотора, Мироныч вытер руки и с вожделением посмотрел на литровую бутылку с мутноватой жидкостью.
Вырубился завхоз неожиданно, выпив почти литр пятидесяти градусного пойла. Закурил беломорину и через пару минут уронил тяжелую голову на деревянный верстак. Окурок дымящей папиросы дрогнувшей рукой он положил мимо пепельницы (мятой кофейной банки) на пропитанную разлитым самогоном газету с остатками нехитрой закуски. Под сильным алкогольным наркозом он даже не проснулся, так и сгорел заживо любитель горячительных напитков, завхоз Мироныч.
Третий этаж деревянного здания заволокло дымом. В коридор, кашляя и взывая о помощи, выползали немощные старики. Лезли на карачках они к лестнице. Самые слабые, задохнувшись дымом, скрюченные лежали возле своих кроватей. Людмила Сергеевна, от жалости и бессилия закусив до крови губу и прижав к лицу рукав халата, перепрыгивала ползущих стариков, бежала спасать дочку. Деревянная лестница межу третьим и вторым этажом трещала, сквозь щели ступенек лезли огненные языки и валил дым. На площадке второго этажа валялась перевернутая инвалидная коляска, перекрывая выход. Три неподвижные старческих тела, тлея и дымя, валялись возле коляски. Так и не смогли ослабленные, ослепленные дымом старики убрать, оттянуть в сторону тяжелую преграду. Полы и стены второго этажа были объяты огнем. Дверь директорского кабинета находилась в конце коридора. Едкий дым выедал глаза, кашель разрывал грудь. Загоревшийся в низу халат Людмила Сергеевна сорвала с себя и бросилась в бушующее пламя. Кричащую дочку с опаленными волосами из последних сил она выбросила в окно. Сама, орущая от боли в вспыхнувшей одежде, рухнула вниз в провалившееся горящее перекрытие.
За преступную халатность директор дома престарелых был сразу же арестован. Даже с хорошим адвокатом светил ему огромный срок. Но до суда он не дожил. На третьи сутки пребывания в камере его разбил инсульт, превратив последние дни жизни Николая Петровича в мучительные страдания, сделав его мычащим, пускающим слюни, парализованным существом.
За жизнь сиротки, Любочки, врачи боролись почти три месяца. Сломанные ножки и кости таза кое-как срослись. Ожоги на голове, шее, руках и спине со временем затянулись, оставив на тонкой белой коже уродливые, бугристые шрамы. Полгода Люба провела в районной больнице, потом ее перевели в область на дополнительные обследования. Ходить и разговаривать шестилетняя девочка после пережитого уже не могла и не хотела заново учиться. Детские психиатры и психологи как ни старались так и не смогли ей помочь. Помучившись с калекой еще несколько месяцев, списали Любочку в специальный детский дом инвалидов.
***
Медсестра Надя неторопливо шла по тихой улочке прекрасного города, любуясь красивыми, старинными домами. Перед собой она катила скрипящую инвалидную коляску. В самодельной каталке, переделанной из старой детской кроватки, склонив на бок головку, сидела сморщенная девочка. В руке она держала длинную палочку с алым леденцом в форме сердечка. Ее тонкие, безжизненные ножки были укрыты сшитым из лоскутков пестрым одеяльцем.
Отработав свою смену в больнице, толком не отдохнув, Надя, спешила на соседнюю улицу, в детский дом инвалидов. Там она проводила свои выходные и все свободное время, ухаживая за беспомощными детками. С Любой Надя познакомилась два года назад, когда ее привезли в их городок из областной больницы. Девочка долго привыкала к новому месту: часто плакала и рвала на голове тонкие золотистые волосы, когда те отрастали чуть больше трех сантиметров. Надя гладила по головке испуганную девочку и аккуратно состригала пушистые кустики, росшие между ожоговых шрамов. Все головные уборы Люба с криком сдирала с головы. Надя вместе с тетей Валей пошили ей несколько веселых косынок. На каждый день недели у Любы был отдельный цветной платочек. Пятница — розовый в лилиях, суббота — голубой, усеянный ромашками, воскресение — белый в синих васильках и так далее. Благодаря искренней любви медсестры, девочка стала потихоньку возвращаться к жизни. Она сильно привязалась к Наде и всегда с тихой радостью ждала ее прихода.
В начале сентября на одном показательном мероприятии, проходившем в детском доме, к Наде подошел местный батюшка.
— Здравствуй, Надежда, давай отойдем в сторонку, у меня к тебе дело. Где тут у вас можно спокойно поговорить, — спросил знакомый священник, отводя Надю от шумной толпы приезжих гостей.
— Ой, батюшка, одну минутку, я только Любу переодену и сразу к Вам, — виновато улыбнулась Надя.
Сидя на низком диванчике в пустом кабинете медперсонала, отец Георгий начал разговор:
— В общем, так, слушай внимательно. У тебя, Надя, появилась возможность посетить один из прекраснейших городов. Нам на епархию пришло несколько приглашений на благотворительный концерт, организованный одним из фондов помощи больным детям. Поездка на четыре дня с дорогой. Билеты на поезд забронированы, с твоим руководством я договорюсь. Остановишься там в подворье нашего монастыря. Я позвоню, предупрежу. Встретят, разместят. Даю тебе письмо-прошение от нашего прихода, отдашь лично в руки владыке. Он тоже будет на этом мероприятии, должен нам помочь. Понимаешь, заявка на оплату нескольких детских операций от нашего города подана давно. Но пока ответа нет. Сами нужную сумму мы третий год собрать не можем. После концерта меценатских денег и пожертвований значительно прибавится. Дай Бог и о наших горемыках вспомнят.
— А, с кем я поеду? Одна?— взволновано спросила Надя.
— Не совсем, отдельно поедут представители от соцзащиты и других органов, но у них там свои дела. Ты, как опытный медицинский работник, будешь сопровождать одного из больных детей. Как цинично не звучит, но так надо, для наглядности. Прости Господи. Директриса посоветуется с доктором, и подберут тебе ребенка, которого можно отпустить в такую поездку.
— А можно Люба поедет со мной? — с надеждой спросила батюшку медсестра.
— Не знаю, Надя, такие вопросы я не решаю. Давай благословлю тебя в дорогу. Храни тя Господь…
Настроение у Нади было прекрасное, она снова, как пятнадцать лет назад, ходила по старым улицам волшебного города. Вспоминала лучший день забытого детства, счастливую маму и доброго папу. Осеннее солнышко после небольшого дождика опять засветило, с погодой повезло. Колесики скрипели по мелким лужам. Колясочка мерно покачивалась. Люба притихла, наверно, уснула.
От вчерашнего шумного концертного дня они сильно устали. Чуть не опоздали на мероприятие. Рано утром на вокзале их не встретили, видать, за суматохой забыли. До монастырского подворья добирались на метро. Раскладывающиеся черные ступеньки, уходящие в огромную яму, Любу сначала испугали. Она даже заплакала, пытаясь сползти с коляски. Но ехавшие рядом люди помогли Наде. Придерживали коляску и успокаивали плачущую девочку. Люба быстро пришла в себя в сверкающем подземном городе и с интересом крутила головкой в разные стороны, не понимая, откуда тут появляются и куда исчезают говорящие синие поезда.
На концерте, в большом ярко освещенном зале, их усадили на приставной ряд, сбоку от сцены. Было плохо видно выступающих артистов и очень громко от трясущихся, похожих на стоящие гробы, черных колонок. Люба на сцену не смотрела, сидела на своем креслице с опущенной головой, закрыв ушки ладошками. Надя обнимала девочку, успокаивая, гладила по ее худой спинке.
После концерта, в помещении поменьше, возле накрытых столов, собирались небольшими компаниями жизнерадостные, красиво одетые люди. В холеных руках, тонкими пальцами, унизанными сверкающими перстнями, они держали бокалы с изысканными напитками. Смеясь, хозяева жизни что-то живо обсуждали, пили шампанское и поздравляли друг друга. Надя стояла возле стеночки и мяла в руках конверт с письмом, предназначенный Владыке. Один из организаторов, импозантный мужчина с зачесанными назад блестящими волосами и проседью в аккуратной бородке, одетый в белый костюм, подошел и галантно поздоровался с Надей. Протянул ей бокал шампанского и погладил Любину головку, замотанную в новый платочек.
— Вы, милые дамы, случайно не потерялись в этой суматохе, – спросил красавец, улыбаясь чуть склонив голову.
Надя неуклюже, двумя ладошками, взяла бокал с искрящимся напитком, стесняясь своих изъеденных хлоркой рук. Вздохнула, пытаясь успокоится и унять дрожь.
— Не знаю, – смущенно ответила Надежда, — мы тут стоим, смотрим. Нам поручено святейшему Владыке Иоану письмо передать, от батюшки нашего Георгия.
Опустила медсестра взгляд на внимательно смотрящую на них Любу, словно ища у той поддержки. Любаша, слушая взрослый разговор, в подтверждение кивнула белым платочком.
— Ну, это не проблема, я его только что видел. Он, кажется, в хрустальном зале, пойдемте со мной, я Вас провожу. По дороге и познакомимся.
Чуть позже Надю с Любой отвели на чаепитие в отдельную комнату для таких же, приехавших детей. Огромный торт в горящих свечах два клоуна выкатили в центр зала. Люба сразу же заплакала, сорвала косынку и, извиваясь в кресле, стала махать руками. Успокаивая девочку, Надя вытолкала коляску в узкий коридорчик. Вместо праздничного торта в уголке съели по банану. Потом организаторы подарили ребятам мягкие игрушки, сфотографировались на память и развезли уставших гостей по гостиницам. Всю дорогу в автобусе Надя думала о красивом мужчине в белом костюме. Ей казалось, что раньше, где то его видела.
— Наверное, кино актер или певец знаменитый, – говорила она зевающей Любе, и, непонятно зачем, вздыхала и быстро крестилась.
Из монастырской гостиницы Надю с ребенком попросили съехать рано утром. К Владыке приезжала делегация румынских священников, надо было подготовить номера. До отправления поезда оставалось двенадцать часов. В их распоряжении был целый день в чудесном городе. Перекусив блинчиками в недорогой столовке, они в отличным настроении отправились гулять по городу.
***
«Да, несомненно, только белая рысь. Эта шубка того стоит, вещица высшего класса. Банальной норкой уже никого не удивишь. В китайском норочном ширпотребе всех форм и расцветок щеголяют по эскалаторам метро бабы разных возрастов»,— думала Вера Владимировна, бросая на стол платиновую карточку, сделав свой однозначный выбор.
Настроение после разговора с дебилом полицейским, которого уже уволили, начало улучшаться. Этому способствовал выпитый третий бокал розового Ля Гранд Дам и куча извинений от начальника полиции. Валера задерживался, приводил в порядок поцарапанный быдлом любимый «Ягуар». Посланный мужем другой автомобиль где-то на полдороге застрял в пробке.
Важная встреча с супругой французского посла, модницей и вздорной бабенкой, но нужной для одного грандиозного проекта, должна состоятся через полчаса в отдельном кабинете японского ресторана.
— Куда и во сколько прикажете доставить покупку? – услужливо спросил управляющий салона, возвращая банковскую карточку на позолоченной тарелочке.
— Завтра к десяти… Хотя нет, — быстро передумала Вера Владимировна, — я сама заберу. Положите шубу в фирменный пакет, только без этих ужасных чехлов. Чехлы и другую мелочь для ухода привезете завтра.
«Пройдусь я до ресторана пешочком, — подумала Вера. – Тут не далеко, мимо парка, до торгового центра. Пакетик с шубкой пусть со мной будет, так, невзначай, положу обнову рядышком на диванчик. Пусть, обзавидуется сучка французская, ведь у нее приглашение на открытие салона только на послезавтра», — ухмыльнулась довольная Вера Владимировна, допивая шампанское.
Посетив два музея и фотовыставку, нагулявшись по историческим улицам города, Надя свернула с шумного проспекта на узкую улочку. Впереди она увидела уже начавший желтеть сквер.
— Ну, ты как, Любаша, не устала? Может, отдохнем на скамеечке, вон там, смотри, у фонтана?
Через прутья ограды Надя заметила стоящие полукругом скамейки возле трехярусной, похожей на торт, белой мраморной чаши. В центре чаши три струи воды били вверх из каменной лилии.
По узкой, выложенной бурым камнем дорожке, огибающей еще зеленеющий островок старых кленов и лип, отгороженный решеткой забора, катила Надя коляску с весело мычащей Любашкой. Довольный ребенок лизал подаренный леденец. Надя на секунду прикрыла глаза: от промелькнувшего видения вздрогнула. Как наяву, она увидела свой самый счастливый день из далекого детства. Именно здесь, пятнадцать лет назад, маленькая Надя с любящими родителями кушали на скамеечке мороженое, а потом, смеясь, брызгались прохладной водичкой у этого фонтанчика…
Навстречу девочкам, ищущим вход в парк, по центру дорожки шла красивая черноволосая дама в распахнутом алом плаще и блестящих сапогах на высоком каблуке. В правой руке она держала большой, раздутый пакет. Ничего бы не случилось, если бы надменная женщина чуть посторонилась и переложила расписной кулек в другую руку. Так бы и разминулись на узкой дорожке Вера, Надежда и Любовь. Но видать не судьба. Роковая встреча состоялась. Кто знает, может и вправду, все это было запланировано свыше.
Люба, сидевшая в коляске, увидев трепыхающийся на ветру расстегнутый яркий плащ, сильно испугалась. Выбросила в лужу сладкое сердечко на палочке и сорвала с головы платочек. Поравнявшись с идущей дамой, девочка чуть наклонилась и двумя руками зверски вцепилась в белый мех, высунувшегося из картонного пакета капюшона шубы. По инерции, не замечая никого вокруг, гранд-дама сделала еще два шага вперед. И вдруг, что-то сильно дернуло за покачивающуюся в руке фирменную упаковку.
— Это что за хрень? – не видя источника раздражения, разлепила тонкую полоску рубиновых губ шикарная брюнетка. Медленно, с достоинством, словно боясь уронить невидимую корону, Вера остановилась и повернула голову. То, что она увидела, повергло ее в ужас.
Какое-то жалкое, скрюченное лысое существо, сидящее в коляске, своими грязными, птичьими лапками вцепилось в ее драгоценный мех. Рядом стояла блаженная дурра, с огромными перепуганными глазами. Одетая во все длинное и обвислое, она дергала коляску с уродцем и пыталась что-то сказать. С ухоженного, благородного лица Веры Владимировны вмиг слетела аристократическая маска, оно сделалось грубым и некрасивым. Гримаса злобной ненависти и брезгливости преобразила ее до неузнаваемости.
Надя, увидев Любины ручки, вырывающие клочья белого меха, сильно испугалась и на какое-то время оцепенела, стояла не дыша, словно парализованная. Медсестра узнала эту женщину. Вчера, когда красавец в белом костюме, подвел их к Владыке, она сидела во главе роскошно накрытого стола и давала указания, вытянувшим подбородки трем дрожащим официантам и бледному повару. Целуя Владыке нежные руки, пахнущие жасмином, Надя отдала письмо отца Георгия, и, набравшись смелости, уже от себя, попросила помочь не ходившей Любочке. Святейший Иоан, перекрестил девочку в коляске и важно сказал:
— На, все воля Божья, уверуйте в Господа нашего и усердно молитесь.
Отходя от стола, Надя видела как Владыка, подняв пузатый бокал красного вина, лестно выражал признательность этой даме, называя ее княгиней-благодетельницей.
— Немедленно убери от меня эту сумасшедшую дебилку, – зашипела Вера Владимировна и резко потащила на себя слабо закрепленные тесемочные ручки.
Разукрашенный золотыми гербами блестящий картон пакета не выдержал, треснул и белая рысь, освобождаясь, меховым комком вывалилась в грязную лужу.
— А-ааа! Что вы, б***ь, делаете, мрази бомжовские! - забыв о своем княжеском титуле, базарной хабалкой заорала Вера Владимировна.
Люба, словно играясь, не отпуская мех, захихикала своим странным смехом и стала тянуть упавшую шубу себе на острые коленки. От такой невиданной наглости кровь отхлынула от мозга главы культурного департамента. Она побелела, затряслась в безумной ярости и змеиной сумкой с золотыми вставками стала бить по рукам скалившегося зверька. Очередным замахом сумка попала в лицо ребенку. С разбитого носа девочки на белый мех закапала кровь.
Надя мгновенно, очнулась от ступора и с быстротой молнии кинулась защищать Любу.
То, что случилось потом, Надежда не помнила. Яркая вспышка, ослепила ее. Сквозь туман в глазах, словно в замедленной съемке, она увидела, как хватающая руками воздух дама, перевалилась, через метровую ограду, отделяющею пешеходную дорожку от проезжей части. Огромный рыжий таракан-троллейбус, с длинными усами, не сбавляя скорости, налетел и подмял под себя дергающуюся на асфальте мелкую, красную букашку. Из трещащих проводов полетели вниз синие искры, осыпая кровавую дорожку, тянущуюся из под железного брюха, поздно затормозившего троллейбуса.
Прошло полгода.
В красивом бревенчатом доме с высокими панорамными окнами, смотрящими на седой залив, поселилась Вера, Надежда и Любовь. В большой светлой комнате на полу лежала пожелтевшая и измазанная акварельными красками «белая рысь». Вокруг были разбросаны десятки детских рисунков. На шубе лежали и рисовали свое счастье Вера и Люба. Надя сидела в сторонке и наблюдала за смеющимися девочками.
— Мамочка, я люблю тебя, – говорила Люба, целуя Веру в щеку и повязывая на ее остриженную голову белую косыночку…