ПОЛЯКОВЫ
Я уже рассказывал вам, что в марте 1942 года, мои тётки Тина и Тата, вольнонаёмные санитарки Ленинградского эвакогоспиталя, сопровождали группу раненых фронтовиков на большую землю. Думаю, что эта их автоколонна была одной из последних, перебравшихся той весной из блокадного города по Ладожскому льду.
После передачи раненых, военные из группы эвакуации, получили новые назначения, а вольнонаёмных не имевших медицинского образования отпустили. Прости Господи, чуть ведь не сказал, что «отпустили на вольные хлеба». Нет, конечно. Им разрешили уволиться, оформили необходимые документы, и Тина с Татой отправились на Урал. Там, под Кунгуром, в одном из небольших посёлков, размещалась эвакуированная из Ленинграда школа, в которой были их дети, и работала мама Таты.
Под Кунгуром устроиться не удалось, и в июне 1942 года они, уже всем колхозом, приехали в Тюмень. Тина, имевшая диплом бухгалтера устроилась работать в Ембаево, в Комбинатовских яслях, и вместе с Яшей поселилась рядом с нами. А Тата, вместе с девочками Галей и Ирой и своей мамой, бабушкой Лаурой, поселилась совсем рядом, в посёлке Мыс, где Тата нашла и работу и жильё.
Время было тяжёлое, голодноё и холодное и встречались мы, дети, конечно очень редко. Но встречались. И в памяти ярко, ярко, как мы все вместе, гуртом, на одном фанерном листе, летим с крутого, заснеженного берега на лёд Туры.
После войны семьи брата и сестры моего отца, Саши и Тины, поселились вместе в малюсенькой квартирке на Астраханской улице. У этой квартиры была довольно странная планировка. Прихожая, она же кухня без окна. Из прихожей три двери: в ванную, туалет и небольшую проходную комнату.
За проходной ещё одна комната, площадью метров семь. В этой комнате, вдоль стены, спинкой к окну стояла кровать Саши и Вали. Между кроватью и другой стенкой этой, не больше чем полтора метра шириной комнаты оставалось ещё с полметра. Кровать эта была местом разговоров и игр ребятни, куда взрослые, собираясь по разным случаям и накормив предварительно, отправляли нас на «посиделки».
В другом торце этой комнатки-пенала стоял столик, за которым, создавая исторический каталог работ и биографий советских живописцев, обычно работал дядя Саша. Поиску материалов о художниках, репродукций их картин и рисунков, переписке с ними и с журналистами, которые писали о них, он посвятил последние годы жизни.
Помню как однажды летом 1951 года, я забежал за отцом на его работу и мы с ним вечером неспешно шли домой по Невскому. У Казанского он остановил меня у газетного щита с «Вечёркой» и показал целый «подвал» газеты посвящённый дяде Саше и созданному им каталогу. Этот материал был признанием мужества и таланта безногого ветерана Великой войны, данью уважения к нему. И я запомнил на всю жизнь, с какой гордостью за брата, с каким уважением к нему отец читал эту статью.
Всё! Всё!
Простите меня, дорогие мои, за лирические отступления. Я опять увлёкся.
Но, как же дороги эти ушедшие мгновения общения с близкими, которые всплывают и всплывают в памяти, только прикоснись.
Итак, снова Астраханская.
В проходной комнате, в которой не было и 14 метров, стояла кровать Тины, обеденный стол и Галин диванчик. Ну а Яшка спал на матрасе, который на специально сделанных полозьях задвигался на день под мамину кровать.
Дяде Саше на костылях было сложно ходить в гости и поэтому если мы собирались вместе по каким-то поводам, то это было на Астраханской. Совсем редко на наших детских «посиделках» бывала Ира, и как-то незаметно мы с ней совсем отдалились. Очень хорошо помню нашу последнюю встречу. Было это году в 1954 или в 1955. Мы с Яшкой, ещё совершенно не женатые и даже ещё и не помышлявшие об этом, бежали куда-то по Коломенской улице и нос к носу столкнулись с семейной парой, которая прогуливалась с коляской.
Я совершенно обалдел, когда узнал в этой милой молодой маме, с которой, притормозив, здоровался Яшка, нашу Ирку. Она познакомила меня со своим Мишей, и мы помчались дальше. Именно помчались. Ведь тогда у нас и вся жизнь была впереди и уверенность в том, что количество таких встреч в ней будет бесконечным как и сама жизнь.
Если вы захотите узнать, как я «мчался» по своей жизни, то прочитайте «Море и Грёзы». Там об этом, за исключением деталей, конечно, почти всё и написано. Так вот то, что я расскажу вам дальше это как раз одна из таких, не попавших в первое издание книжки, деталей.
1999 год. Я уже года три живу в деревне. Живу безвылазно, зимой и летом. Летом со мной Марина. Зимой, два раза в месяц, а иногда и чаще навещает Наташенька. Мне многое в моей деревенской жизни нравится. А зимой мне там особенно хорошо. Эти тихие утра, когда перед самым пробуждением тебе толи снится, толи блазнится, что ты ещё пацанёнок, что у тебя не только день, но и вся жизнь впереди и мама где-то совсем рядом, ну прямо здесь, здесь, с тобой, и слышно как она позвякивает посудой, накрывая завтрак. И сердце щемит от нахлынувшей нежности. И потом ещё долго живешь с этим, и на душе светло и трепетно.
С апреля в деревне всё меняется — начинают съезжаться дачники. С каждым днём становится светлее и шумнее, и жизнь приобретает новые краски. Потом у меня в саду полыхнёт белым костром черешня, которая почему-то всегда на неделю опережает и вишню и сливу. Ну а когда зацветут яблони, то сначала по выходным, а чуть позже и насовсем, уже на всё лето, съезжается детвора. И жизнь продолжается.
За эти годы я немножко освоился и в деревенской жизни и в новой для себя профессии и с удовольствием плотничаю. Мой брат Миша, который за эти годы раза три ненадолго приезжал ко мне, наблюдая, как я вручную шпунтую доски для пола или фугую их, обшивая стены в доме, как-то сказал:
— «Рукастый ты какой-то. Это, наверное, от деда. Папа рассказывал, что плотничал он по настоящему, на хорошем уровне и с деревом у него были особые, очень личные и тёплые отношения».
Конечно, брат мне льстил, но что-то мне действительно удавалось, и даже заказчики иногда появлялись.
Вот так и тогда, в мае, зашёл ко мне наш деревенский сосед и, поболтав немного, как бы, между прочим, рассказал, что в начале прошлой зимы они вместе с братом поставили на хуторе, у речки, каркас небольшого дома и накрыли его крышей, а потом, уже в самые морозы обшили стены вагонкой.
— «Обещали к маю окна остеклить и вставить и двери навесить, а времени у нас, ну совсем нет. Неожиданно выгодный заказ появился, но вписываться надо прямо сейчас, не отложить», — пожаловался он.
— «А от меня-то чего хочешь?» — спросил я.
— «Да понимаешь, товарища моего детства заказ и халтурить нельзя. А ты аккуратист и мы с братом решили попросить тебя, нас подстраховать. Ну а мы как нибудь в пару выходных забежим, полы-потолки накинем, и пусть живёт. Лето ведь. А осенью мы и внутри домик обошьём».
Чувствуете? «Халтурить нельзя», «аккуратист». Льстит, конечно, но, похоже, я действительно понадобился, да и мне заработать не вредно.
— «Деньги-то, какие?» — спросил я.
— «Да как всегда, 250 за элемент с фурнитурой», — ответил он.
— «А элементов?».
— «Шесть».
— «Ну, пошли, познакомишь с заказчиком», — предложил я.
— «Да ты чо, он же ещё спит, приходи ко мне на хутор часам к десяти, и сходим», — подытожил он беседу и ушёл.
А на хуторе четыре усадьбы. Одна из них как раз этого нашего соседа, семья которого живёт здесь с тридцатых годов. Ближе к речке, в ряд, ещё три. Это дачники. Так вот левая среди этих трёх нам и нужна.
— «Этот домик, — рассказывает мне по дороге сосед, — лет примерно тридцать назад купили две семьи из города. Правую половину Клейны, а левую — Поляковы. Купили из-за детей. Там их трое пацанов — двое Поляковых, Сашка и Вовка, и Митька Клейн. Мы с ними в детстве каждое лето вместе и бегали. Сейчас выросли, переженились, теперь у Саши двое мальчишек, у Володьки двое мальчишек и у Мити мальчик и девочка. Там теперь в доме как в улье. Вот Володька и решил себе отдельный домик поставить. Там и работа».
Я молчу, а сосед уже у самой калитки говорит:
— «Во дворе две собаки. Большая, типа овчарка, зовут Гусар. Так с ней можно договориться. А вот маленькая, болонка, не помню, как и зовут-то. Так вот она и есть главный провокатор. Я с ней договариваться не умею».
И с этими словами мы входим в калитку.
По тропинке вокруг дома, с шумом, гамом и с собаками, носятся на детских велосипедах трое или четверо мальчаток. Взрослых не видно. Обходим дом с левой стороны и у крыльца сталкиваемся со всей командой детворы, которая увидев нас, тормозит рядом и затихает. Собаки соседа не любят и поэтому сосредотачивают всё своё внимание на нём.
Гвалт стоит неимоверный и в этот момент на крыльце появляется симпатичный, заспанный парень, на вид чуть за тридцать. Он ничуть не скрывает недовольства и тем, что подняли рано, и тем, что сосед подвёл со строительными работами, и новым знакомством.
Сосед успокаивает:
— «Слушай, ну не сложилось, ну виноват. А за дом не беспокойся. Я вот Фёдоровича привёл, он меня подстрахует. И ты не волнуйся, я его в деле проверял, он никогда не схалтурит, а тонкую работу так и вовсе лучше меня сделает. Я в своём новом доме замки сам не врезал, его приглашал», — тихо говорит он, и окончательно смутившись неожиданно, добавляет:
— «По бартеру».
Заказчик ещё не дрогнул и смотрит на него всё так же недовольно.
— «И вообще он дизайнер и главный конструктор», — чуть твёрже, но уж и вовсе не к месту, добавляет сосед.
Что-то меняется в атмосфере. Заказчик, с чуть заметным любопытством, оборачивается ко мне, и мы какое-то время рассматриваем друг друга.
— «А главный конструктор это серьёзно?», — после паузы спрашивает он.
— «Абсолютно», — отвечаю я, улыбаясь, и добавляю:
— «По прежней работе, конечно».
Какое-то время он ещё размышляет, потом говорит:
— «Ну, пошли, посмотрим работу».
И мы все вместе, и в том числе и ребятня, которая всю беседу не сводила с нас глаз, и собаки, идем к строящемуся домику.
Так я познакомился со своим заказчиком Володей Поляковым, и с понедельника приступил к работам в его новом, правда, небольшом, но первом собственном доме. В процессе подготовки к работе выявились, как говаривал один наш армянский сосед, «нэкоторые нэ так». Мы с соседом активно обсуждали эти «нэ так», и вечерами вместе исправляли.
Так, например, оказалось, что все стойки домика сантиметра на четыре, пять отошли от вертикали. Происходило это очень постепенно. Но крен нарастал, и стал заметен. Оказалось, что стойки домика установлены без раскосов ветровой защиты, потому что:
— «Мы домик в ноль выставили, крышей его прижало и вагонку на гребни осаживали, как следует. А из вагонки зима всю влагу выдавила, мы же в самые морозы домик обшивали. Очень жёстко получилось», — объяснял сосед.
А сам домик, хоть и поставлен на хорошо подготовленной площадке, но практически на самом её краю. А дальше, сразу за ним, глубокий и широкий овраг. Сильные весенние дожди чуть подмыли песок из под крайних к оврагу фундаментных блоков и домик на сантиметр другой отошёл от вертикали. У него появился маленький крен и поэтому чуть сместился центр тяжести. А когда жаркое весеннее солнце начало активно выжимать из вагонки остатки влаги и между досками стали образовываться маленькие зазоры, то за счёт смещённого центра тяжести домика, под тяжестью его крыши, люфты постепенно выбирались, и крен естественно увеличивался.
Конечно, мы с соседом домик выровняли, и, как и положено установили мощные раскосы для стоек каркаса. При этом, когда домик выровнялся, между досками обшивки стен проявились заметные зазоры, и стало понятно, что со временем придётся заново обшивать стены.
А я приступил к основной работе. Остеклить и вставить окна, навесить дверь, установить фурнитуру — работа не трудоёмкая и она быстро подходила к концу.
За это время заказчик понял, что свободного времени у соседа нет совсем, и, переговорив с ним, обратился ко мне с предложением взять на себя все работы по отделке дома. Я согласился, и поэтому расширять площадку за домом и основательно укреплять откос в овраг, сплачивать доски обшивки стен, стелить в доме полы и подшивать потолки, ставить перегородки, утеплять стены и на первом этаже и на мансарде, строить терассу и делать лестницу на мансарду пришлось уже мне.
Отношения и с мамой моего заказчика, Володи Полякова, и старшими Клейнами сложились самые добрые, и мама Полякова иногда приглашала меня во время «перекуров» попить чайку и поболтать. Вот так однажды, во время вот такого чаепития, речь и зашла о войне, и о том, где нам пришлось побывать во время войны. Я рассказывал о Сибири, об интернате и, между прочим, обмолвился о том, что интернат был в Ембаево, под Тюменью.
— «Я знаю Ембаево, там, в интернате, во время войны у меня были два брата — Яшка и Вовка» — замечает мама Полякова, и мгновенно напрягшись, я спрашиваю:
— «А фамилия у этого Вовки, какая?»
— «Гесин» — не задумываясь, отвечает Ирина Леонидовна, а именно так и зовут маму Полякова, и мы оба замираем.
— «Господи, ну Господи, ну неужели это наша Ирка, та самая Ирка из моего детства» — соображаю я, а она в это время кричит:
— «Люба, Люба, иди скорей сюда», — и когда Любовь Сергеевна Клейн, её подруга и соседка по даче появляется на веранде, она, показывая на меня пальцем, совершенно растеряно говорит:
— «Люба, вот этот вот наш Владимир Фёдорович и есть тот самый Вовка из моего детства».
И все мы и потрясённо и растерянно рассматриваем друг друга, и повисает такая тишина, которую, кажется, можно взять в руки.
И в этот день уже конечно никакой работы. Этот день, до самого его вечера, наполнен воспоминаниями о том, что мы помнили оба и узнаванием того, что случилось с нами за пролетевшие сорок с лишним лет после той нашей последней и мимолётной встречи на Коломенской улице.
Эту историю мы в лицах рассказывали близким, а когда молва разнесла её по деревне, то и соседям.
Отношения наши постепенно переросли в самые тёплые, уважительные и дружеские. Причём в круг тех на кого они распространились, вошли все большие и маленькие Поляковы, Клейны, и, конечно же, Гесины.
Вот и всё, что я хотел рассказать Вам «об одной из деталей» моей жизни.
И поверьте, дорогих для меня «деталей».
И ЕЩЁ О ПОЛЯКОВЫХ
Заканчивая небольшой рассказ о Поляковых, я неосторожно заметил:
— «Вот и всё, что я хотел рассказать Вам…», — и конечно был неправ. В этой истории, истории с Поляковыми, ещё столько всего уютного и трогательного, о чём хочется рассказать, что я, с вашего разрешения, ещё не раз буду возвращаться к этой теме.
Я обязательно, в деталях, расскажу вам, как когда-то, когда в доме на хуторе Поляковых — Клейнов, стало тесновато от многочисленных его обитателей, Саша Поляков со своей женой Алёной прикупили себе дачу на Мурманской дороге. Туда, в Морозовку, они и стали выезжать на лето вместе с детьми. И вроде бы всё хорошо — и дом удобный, и ездить не так далеко, но замучили ворюги.
За короткое время их обнесли дважды или трижды и терпение лопнуло. А тут подвернулся счастливый случай — в пяти минутах ходьбы от родного хутора продавался дом с участком. Ребята его купили, расстались с Морозовкой и вернулись поближе к родному для них хутору и к памятной с детства речке Кремянке.
Купленный ими по случаю домик был маловат для их семьи и поэтому я по просьбе Саши и Алёны разработал проект его перестройки и потом активно участвовал в реализации этого проекта. Дом получился большим, тёплым и славным, а заботами Алёны очень чистым и уютным.
Во время проектирования и строительства дома мы очень сблизились с ребятами. Они приезжали к нам с Мариной и зимой, и мы всегда радовались их наездам. И в памяти навсегда остались добрые, зимние, но тёплые посиделки и беседы под коньяк и крепкий чай.
Расскажу подробно и об этих событиях и множестве связанных с Поляковыми других, не менее памятных и добрых. Если, конечно, и вам это интересно и мне хватит отпущенного жизнью времени.