Как стать браконьером
Записки автостопщика
Для начала следует уяснить, кто есть браконьер. Браконьер – это не тот, кто злонамеренно наносит вред природе. Этот тот, кто ни за что не платит, кроме как, естественно, за браконьерское снаряжение и за водку. Он не платит за лицензию, не даёт взяток (их всё равно, как правило, не берут), уклоняется от уплаты налогов, ловит карпов в графских прудах и стреляет оленей в королевских угодьях, чем промышлял по молодости самый известный из браконьеров – Робин Гуд. Прирождённым браконьером был пещерный человек. Порой он охотился на пещерного зайца поблизости от пещеры пещерного льва, и если лев его выслеживал, то ловил и, как тогда было принято, давил и ел. С тех пор нравы стали мягче – царь зверей и рыб всего лишь отбирает ружья, сети и добычу, а взамен даёт квитанцию на штраф. Правда, штраф такой, что лучше бы сожрал.
Что же касается природного вреда, то это, как и первородный грех, вопрос спорный, за исключением случаев глушения рыбы динамитом. Но это уже не браконьерство. Это изуверство.
Итак, если вы готовы преступить закон, то читайте дальше. Тем не менее, несмотря на ваши преступные наклонности, стрелять в охот- и рыбинспекторов не советую – это уже совсем другая статья. Завидев оных, нужно по-быстрому сматывать удочки. Если по-быстрому не получится, то удочки придётся бросить.
Удочки я упомянул не случайно, поскольку это учебное пособие для начинающих браконьеров посвящено именно рыбьему, то есть рыбному, или – как бы поточнее выразиться? – рыболовному браконьерству. Короче, запретной рыбалке.
Для того, чтобы стать заправским рыбаком-браконьером, необходимо основательно подготовиться. Во-первых, нужно научиться грести. Начать тренироваться вы можете и дома, приколотив к стене два гимнастических эспандера, хотя тренировка в реальных условиях предпочтительнее – она помогает понять, чем отличается правое весло от левого. В сущности, ничем, кроме того, что ваше правое весло находится по левому борту лодки, и наоборот. На первый взгляд это может показаться сложным, но когда вы сядете в лодку, вы сразу всё поймёте.
Далее приступим к изучению браконьерской терминологии. «Кошка» - якорёк для поднятия сетей, «лягушка» - насос для надувной лодки, «нитка» - связка из нескольких сетей, «тетрапак» - буёк из пластиковой бутылки, «тычка» - воткнутая в дно водоёма палка, «шхера» - тайник в камышах, «галс» - курс судна по отношению к ветру, как, например, бейдевинд, бакштаг, фордевинд. Впрочем, это уже не обязательно - многие браконьеры прекрасно обходятся и без этих знаний. Если же вы всерьёз заинтересовались морскими понятиями, то обратитесь к «Приключениям капитана Врунгеля».
Также в лексиконе браконьеров присутствуют и другие слова, большинство из которых окажется вам знакомым, и многие будут нецензурными. В их значении вы разберётесь быстро. К примеру, сидя на вёслах и услышав в свой адрес: «Грёбаный ишак!», постарайтесь сориентироваться в ситуации и гребите – либо быстрее, либо медленнее, вправо или влево.
И теперь самое главное – снасти! Они бывают разными: «стенка» - обычная 80-метровая сеть, «ряжь» покороче – 50 метров, зато она тройная, чем троекратно сокращает шансы рыбы на побег. Ещё встречаются сети с мотнёй, бредни, экраны и так далее. Помимо сетей, в арсенале браконьера обязательно найдётся спиннинг. Браконьер им не пользуется, он возит его с собой для отмазки.
Ну, вот и всё. Освоив греблю и ознакомившись с браконьерским словарём, стать браконьером просто. Для этого достаточно выйти ночью на трассу и вытянуть руку, призывно оттопырив большой палец вверх. Остальное случится само собой.
_______________
Тяжела она, холера,
Жизнь крутого браконьера…
Экспромт
Ночь застигла меня вблизи не то Батонска, не то Буханкинска, не то села Ковригино. Или это был город Калачинск? Не суть важно. Важно то, что ночь легла густая и беззвёздная, а все попутные дальнобойщики, словно сговорившись, при виде моей фигуры с рюкзаком и гитарой переключали на «дальний» и со свистом проносились мимо.
Денег на койку в придорожной гостинице не было - у кого есть на гостиницу, тот не ездит автостопом. Поиск ночлега в хлебобулочном городе выглядел полнейшим даунизмом. Оставалось одно - провести третью по счёту ночь у костерка в жидком лесочке возле трассы.
Ветер крепчал. Гитара в чехле вовсю парусила, словно ещё больше меня хотела отсюда хоть куда-нибудь убраться, и я решил, что на сегодня испытывать удачу хватит. Вдали засветились очередные фары. «Ну, если и этот не остановится, пойду ночевать в лесок», - подумал я.
И тут свершилось чудо. Под правой парой глаз четырёхглазой «Лады-шестёрки» замигал жёлтый огонёк поворота, и машина, прошуршав мимо меня, затормозила метрах в двадцати на обочине. Я ринулся на абордаж.
- Добрый вечер! – крикнул я, хотя вечер давно потонул в непроглядной ветреной тьме. – Вы не в сторону Новосибирска?
- В Чаны я, на рыбалку, - ответил водитель. – До Татарки могу подвезти.
- Да хоть докуда!
- Ну, садись.
От Омска я передвигался блошиными скачками – по тридцать-пятьдесят километров. До Татарска тоже получался блошиный скачок, но побольше. Полёт на блохе-рекордсмене, но, по моему мнению, лучше ехать, чем идти, а идти немного лучше, чем стоять, словно дорожный знак, на ветру.
- Зовут-то как? – спросил водитель без особого интереса – так, от скуки.
- Леха.
- А я Степан.
Как водится, разговорились – вяло, без воодушевления, лишь бы скоротать время. Я поведал, что еду из Екатеринбурга, да и вообще немало помотался по стране, Степан рассказал о службе на Камчатке и работе на танкере, но в основном разговор, естественно, крутился вокруг рыбы и рыбалки
Внезапно Степан оживился.
- А ты грести умеешь? – заинтересованно спросил он. Я даже слегка обиделся.
- Я же сказал, что на Обском море вырос! Что я, по-твоему, всё сознательное детство и юность по берегу там гулял?
- А поехали в Чан? Что тебе ночью в Татарке делать? Порыбачим денёк-другой, да и поедешь в свой Новосибирск с рыбой.
Про Чаны я был наслышан. Сам там не бывал, но знал, что рыбу с Чанов возят мешками. А на рыбалку я в этом сезоне так ни разу и не съездил…
- Вот провокатор! – я засмеялся. – Точно – рыбак рыбака…
- Какая тебе разница – парой дней раньше, парой дней позже! Жратвы полная машина, водяры три бутылки, палатка, баллон с газом, горелка, сетей два километра.
- Сколько?! – я решил, что ослышался.
- Ну, почти два. Я с другом должен был ехать, а он приболел, - посетовал Стёпа и даванул на сочувствие. – Одному с сетями неудобно.
Мог и не давить. Когда бы ещё представился случай попасть на Чаны? Без машины туда не добраться, без лодки нечего делать, без сетей не обрыбиться. А пара знаменитых Чановских сазанчиков и стопом в рюкзаке доедут, если посолить хорошенько…
- Кому рассказать – не поверят, я улыбнулся. – Стопил на трассе – попал на рыбалку.
Передо мной над узкой полоской тумана уже вставало багровое спросонья солнце, чуть слышно плескали вёсла по гладкой воде, шелестели камыши и – секунду спустя – лупил мощным хвостом по дну лодки отливающий бронзой полуметровый сазан.
- И такое бывает, - в ответ на мою фразу рассудительно заметил Стёпа.
- Ну, раз бывает – погнали на Чан!
Прибытие на озеро Чаны было отмечено пивом. Разумеется, с водкой. Пока мы выгружали провизию и снасти, ставили палатку и надували резинку отборным “цэ-о-два” с оксидом свинца, приладив шланг к выхлопной трубе “жигулей”, успели незаметно оприходовать два литра какого-то “Толстяка”, “Мужика” или “Бирюка особого” плюс одну из бутылок водяры. Поэтому, наверное, я не очень огорчился, уаидев на рассвете вместо глади под вуалью тумана по-айвазовски бирюзовую волну с пенными “барашками”. Злобное блёкло-жётлое солнце ненадолго выскочило из табачного дыма туч и проворно спряталось обратно. Шумел камыш, но деревья, опровергая текст известной песни, не гнулись, исключительно по причине отстутсвия оных. Чанский берег оказался тотально обездревлен и закамышен.
- “Лягушку” бросай в лодку - корма немного травит, - распорядился Степан.
“Немного” - понятие относительное. Не успели мы выпить по последней, закусив ранетками из домашнего компота, как лодка стала похожей на стоптанный тапок. Пришлось доставать “лягушку” и разбавлять остатки “цэ-о-два” в баллоне солоноватым прибрежным воздухом. Ниппель при каждом качке хрюкал, как рассерженный хряк.
Постановка четырёх “ниток” сетей общей протяжённостью почти два “кэмэ” - занятие монотонное и малоувлекательное. Я грёб, время отвремени подкачивая корму, Стёпа бросал якоря, привязывал “тетрапаки” и вытравливал сети за борт. Четыре рейса от камыша на середину залива, четыре выхода с мелкой ряби на почти морскую бурунистую волну. Тягомотина, скрашенная лишь захваченным с собой домашним вином, да приправленная адреналином - не затарахтит ли поблизости рыбинспекторская моторка? Солнце поднялось над тучами, пожелтело и созрело для того, чтобы немного погреть, в результате чего находящийся в нас пиво-вино-водочный коктейль превратился в креплёный глинтвейн. Глинтвейн ударил в голову, и мы заблудились.
Чан, как я уже отмечал, бирюзовый. И солёный. И очень большой - более четырёхсот квадратных километров воды. И по всему побережью - сплошной камыш.
- Стёпа, нам куда? - поинтересовался я.
- Туда, - ткнул ладонью в пространство разомлевший Стёпа. - А, может, туда, или туда. Короче, греби куда-нибудь.
В итоге нас вынесло на Таган. Таган - это, помнится, то, на что обитавшие в этих местах соплеменники хана Кучума ставили котёл, то есть чан. Разжигали под чаном сухой кизяк и варили уху. Или просто какой-нибудь суп. Или кашу - нет, кажется кашу они не варили. В любом случае, Чан стоит на Тагане - от озера отходят три залива, как три опоры треножника, и на берегу одного из них располагается посёлок Таган.
То ли это была случайность, то ли чутьё бродяги меня не подвело, но выгреб я прямо на продовольственный магазин.
- Вы откуда такие будете? - спросила продавщица, когда мы со Стёпой, мокрые, грязные, облепленные тиной, пришвартовались у прилавка.
- Да вот, ветром вынесло, - смущённо ответил Стёпа.
- Все хоть живые? - встревожилась она.
- Живые-то все. Только голодные.
- Далась вам, мужикам, эта рыба! - проворчала продавщица. - Жизнью из-за неё рисковать! Хорошо, хоть в самый Чан не унесло!
Купили мы пива, хлеба и колбасы, устроились возле забора в бурых лопухах.
- Ты давай пока лодку сдувай, - с набитым ртом сказал Степан. - Я за машиной пойду, а то на вёслах мы до базы против ветра не дойдём.
Идём по сети. Стремительно темнеет. Небо затянуто напрочь и ветер крепчает, и ясно, что у него это только разминка.
- Раз! - командует Стёпа.
- Есть раз, капитан! - отвечаю я. Это у него язык такой, условный. “Раз” означает “вперёд”, “Оп!” - табань.
- Оп! Держи кабанчика!
Крупный сазан, мокрый и скользкий, как и положено рыбе, плюхается мне на колени, отчаянно извивается и хлещет меня хвостом по яйцам, пытаясь сбежать. Я бросаю вёсла, хватаю его под жабры и засовываю в трепещущий, бьющийся в конвульсиях, почти полный мешок.
- Ну, как рыбалка? - мне не видно Стёпиного лица, но я чувствую, что Стёпа рабостно лыбится.
Стёпа доволен. Я - не очень. Я промок до трусов и мелко вибрирую от холода. Ноги в берцах отмокают в скопившейся на дне лодки воде, мозоли от вёсел жжёт озёрная соль, в гениталии упирается мешок с рыбой. Я хочу водки, горячего чаю и жаркого соснового костра. Чай и водка ждут на берегу, а вот на костёр расчитывать не приходится - во всём прибрежном камышизме и трёх прутиков приличных не сыскать.
Весь день мы, разумеется, проспали. Проснувшись, зевали, кряхтели, опохмелялись, готовили ужин и лишь на ночь глядя двинулись на проверку сетей. И сейчас же, словно по щучьему, сазаньему, судачьему и карасиному велению поднялся ветер и покатила по Чану крутобокая волна.
- Раз!
- Есть раз!
- Оп!
- Есть оп!
Степан, матерясь под нос, распутывает сетку, которую очередной “кабанчик” выворачиваясь, закрутил в жгут. Жгут залепило тиной, получился он прочным - сеть сплетена из капроновой лески - и скользким, хоть вешайся на нём.
- Вот сука! Новая сеть, - сокрушается Стёпа. - Раз! Следующая рыба - лягушка!
Это не специфическое браконьерское ругательство и не обещание переключиться на ловлю деликатесов для французов. Это означает, что пока Стёпа будет выпутывать следующую рыбу, я должен подкачать “лягушкой” осевшую корму. Ощупью ищу под сиденьнм насос, на мгновение отвлекаюсь, и особо коварная волна ударяется в борт, устраивая нам прохладительный душ.
- Ишак! - кричит Стёпа. - Следи за волной!
- А я что делаю?! - огызаюсь я. - Сам ишак!
Отчасти Степан прав - борт я подставил, как сухопутный. Но грести, следить за волной и рыбинспекцией, качать корму и собирать скачущую по лодке рыбу - это, согласитесь, многовато для одного человека, если всем этим приходится заниматься одновременно.
- Видишь тетрапак? - спрашивает Стёпа. - Оконцовка.
Никакого тетрапака в темноте и, вдобавок, затылком, я не вижу, но слово “оконцовка” вдохновляет. Сейчас уйду под берег, в относительное затишье, дальше по камышику, по камышику на базу , а там водка, там чай, там палатка. Там запасная Стёпина куртка. Штаны, правда, одни, их придётся сушить теплом собственного тела, но это уже мелочи. Главное, там нет волны и этого грёбаного ветра.
- Греби на камыш, - говорит Стёпа и выбрасывает “кошку”. - Где-то здесь у меня ещё одна “нитка” притоплена.
- Ё-моё! - вырывается у меня. - Тоже на полкилометра?
- Не, короткая. Две “стенки” и “ряжь”.
Лодка неповоротлива, как беременная тройней. Да так оно и есть, тройня - Стёпа, я и мешок рыбы. И с полста литров околоплодных вод. А Стёпа ненасытен. Другие приезжие мужики ползают на “резинках” вдоль камышика, где потише, и в случае чего от инспекции зашхериться можно, а этот явно соревнуется по километражу и рыбьей массе с деревенскими. Можно сказать, идёт на рекорд.
Только зря старается - браконьеров в Книгу Гиннеса не заносят.
Нас болтает в волнах, как муху в стиральной машине. “Кошка” тщетно ищет что-то за кормой. Никакая затопленная “нитка” не зацепляется, и Стёпа начинает злиться.
- Ты куда гребёшь, ишак? Я же сказал - на камыш, а тебя в Чан понесло!
- Я спиной видеть не умею! Показывай курс!
- Я и показываю!
- Плохо показываешь. Хреновый из тебя капитан!
- А ты вообще даун!
- На хрен тебя с твоей рыбалкой! Завтра собираю манатки и ухожу!
- Ну и вали!
В конце концов, Стёпа отказывается от поисков и мы, переползая с волны на волну, тащимся на базу. Заходим в бухточку, тычемся носом в камыш, выбираемся из лодки. Через несколько шагов я спотыкаюсь в потёмках и падаю на что-то ветвистое.
Опаньки! Хворост, перевязанный бечёвкой! Прибуксированая кем-то из рыбаков заначка.
Вскоре уже полыхает костёр, закипает чай, бутылочное горлышко звякает о край кружки. Все обиды забыты, моё намерение уйти - тоже.
- Ну, чтоб нам завтра обрыбиться!
- Ага, за рыбалку!
В полупросохших штанах заползаю в палатку, которая причудливо корячится от порывов ветра. Позваниевает прикреплённый Стёпой под пологом бубенчик. Зачем? Да так, по приколу. Всё по приколу. Всё ништяк. Завтра ветер утихнет. Рыбалка продолжается.
Назавтра ветер не утих - напротив, разгулялся ещё пуще и погнал на берег стадо пенных волн, так что выйти на воду не представлялось возможным. Браконьеры засели по камышам, попивая водку и пережидая погодную неурядицу.
От скуки мы решили заняться хозяйствеными делами - помыли машину, отчистили котелки, рассортировали рыбу - живучих сазанов и карасей оставили пдавать в садках, а прочую добычу - окуней, язей, чебаков - выпотрошили и засолили в алюминиевой фляге.
- Может, ухи сварим? - предложил Стёпа. - А то как на рыбалке, и без ухи? Так не бывает.
- Бывает, - ответил я, - но это не конструктивно. Неправильно.
- Как думаешь, трёх судаков на котелок хватит?
Я глянул на котелок, на судаков, снова на котелок и заключил:
- Не влезут.
- Впихаем, - заявил Степан. - Ты тогда заканчивай с чебаками, а я ухой займусь.
Судаки действительно впихались в котелок полным составом, за исключением самой большой головы. Её Стёпа без сожалений закинул в камыш.
- Ну, сегодня-то ты что-нибудь споёшь? - кивнул он на гитару.
- Спою. Выпьем, ухи навернём, и спою. Ты, так-то, что больше слушаешь?
- Да всё подряд - когда попсу, когда шансон, а когда и рок.
Я спел “Машину времени” - “Костёр” и, как оказалось, накаркал, поскольку “нашёлся вдруг чудак”, а если точнее, то мудак, ишак, козёл и мартын, которому было “не жаль огня”, и потому он запалил камыш. Не по злому умыслу, а в силу своего ишачьего тупоумия. Оставил непотушенный костёр и поехал в деревню - водка, надо полагать, закончилась.
Горящий камыш - зрелище незабываемое. Несущийся по берегу “красный петух” размером со страуса, и над ним - чёрный дым, как от подожжённых покрышек. Впору кино про индейцев снимать - чингачгуки на мустангах, горящие стрелы, пылающая прерия, и всё такое. Бледнолицые, утки, кулики и цапли в панике драпают.
“Ишак” тоже драпанул. Как приехал, так глаза вылупил, а после впопыхах побросал барахло в машину и дал по газам.
- Нагадил - и дёру, - проворчал Стёпа. - Знает, падла, что сейчас со всего берега мужики понаедут - морду ему бить.
Так и вышло. Не прошло десяти минут, как к пожарищу подкатил белый тонированный “Мерседес” (надо же, и на “меринах” иные браконьеры ездят!) и два “жигулёнка”. Вышли из машин злые хмурые мужики, постояли, почесали в затылках, да и разъехались. А что оставалось? Бить уже некого, а камыш не потушишь, хоть со всех машин огнетушители до капли выжми.
- Видел я как-то такое дело, - сказал Стёпа. - Приехал мужик, поставил машину у камыша, пошёл на воду. А пока он на воде был, такой же олень камыш зажёг. Возвращается мужик, а машина напрочь выгорела. Долгое ли дело? Бак рванул, покрышки занялись, салон - ну, и привет.
- Да, не повезло, - посочувствовал я.
- Вот что - надо базу переносить. Вон туда, на пригорок. А то через пару часов огонь и до нас может дойти.
- Флягу с рыбой из шхеры в камышах не забыть забрать, - напомнил я. - А то испечётся рыбка, придётся её в две каски стахановскими темпами лопать.
Пожар до нас не дошёл - наткнулся где-то на затопленный участок камышей и зачах. Зато с утра мы обнаружили, что у нас закончилось всё - хлеб, водка, чай и варенье. Была, правда, рыба, и была картошка, но сигарет осталась последняя пачка. Что не удивительно - “денёк-другой” рыбалки непостижимо-резиновым образом растянулся на целых пять дней.
- Ну что, пошли снимать сети, - подвёл черту Степан. - Без сигарет ловить нечего.
Этот день, самый трудный, рыбный и мокрый, легче всего будет описать в диалогах.
- Раз! - это Стёпа.
- Есть раз! - это я.
- Оп! Рыба - лягушка! - это снова Стёпа.
- Хрюк! Хрюк! Хрюк! Хрюк! - это ниппель.
- Плюх! Бумс-бумс-бумс! Плюх! - это сазан на дне лодки.
- Дз-з-з! - это мои зубы.
- Дай нож!
- Принимай нож!
- Держи сеть!
- Принял сеть!
- Курс на камыш! Разгрузимся!
И так по кругу, как в анекдоте про “зависшего” программиста и надпись на флаконе с шампунем: “Нанести на волосы. Смыть. Повторить. Нанести на волосы. Смыть. Повторить. Нанести на волосы...”.
Ветер действовал с переменной свирепостью. То гладкий вал качал нас мягко, но угрожающе, то ершистая островерхая волна в слепой ярости долбилась в борт и заплёскивалась внутрь. Корма расклеилась окончательно, и я уже перестал отсоединять шланг от клапана.
- Рыба - лягушка!
- Хрюк-хрюк-хрюк!
Стёпа зачем-то привязал себя к лодке - занервничал. По-моему, если уж оказался в воде, то лучше иметь максимальную свободу движения. Впрочем, я надеялся, что водные процедуры, за исключением холодного солёного душа, нам не грозят, разве что нас унесёт в “самый Чан”, свалится за борт и утонет “лягушка”, и корма сдуется в блин.
Опять провозились до темноты и промокли насквозь. “Всё отболит, и мудрый говорит - каждый костёр когда-то догорит”. Наш догорел ещё позавчера. Дров больше не попалось. Газ в баллоне подходил к концу.
- Хочешь - смейся, хочешь - нет, - сказал я, стягивая одеревеневшими руками прилипшие джинсы, - но я сейчас буду играть в шотландца.
- Это как? - не понял Стёпа.
- Увидишь.
Я обмотался одеялом на манер юбки, застегнув сверху пояс с ножнами.
- А чего смеяться? Здоровье важнее, - рассудительно заметил Степан.
- Это верно. Только как шотландцы в этих своих юбках ходят? Чертовски ж неудобно!
- Хреново, наверное, ходят.
Вдруг Стёпа насторожился:
- Что-то у меня в ушах гудит. Ты ничего не слышишь?
- Слышу. Ветер, - он на разные голоса завывал в ушах, как расстроенный в дупель электроорган.
- Нет, вроде как моторка.
Теперь и мне показалось, что в гудение ветра вплелась какая-то инородная, дребезжащая нотка - надсадно-металлическая, раздолбанная, натужная.
- Похоже на то, - согласился я.
- Блин, у нас же сети на берегу! - хором заорали мы.
Бег в килте из одеяла - это почти бег в мешке, усовершенствованный вариант популярного пионерлагерского соревнования. “А теперь усложним нашим игрокам задачу - им предстоит бег впотьмах по камышам в незашнурованных берцах!”
Со стороны я, наверное, смотрелся просто офигительно - придурок в одеяле, судорожно шхерящий в камышах забитые тиной мокрые сети. Кадры для передачи “Сам себе режиссёр”. Под конец одеяло выскользнуло из-под ремня, я запутался в нём ногами и растянулся на куче сетей.
А моторки мы так никакой и не увидели...
Ну, вот и всё. Тетрапак. Оконцовка. Стоим на трассе, курим. Степану - в Омск, мне - до Новосибирска.
- Спасибо за рыбалку.
- Это тебе спасибо за компанию.
- Может, ещё встретимся.
- А то, земля круглая.
Привычный ритуал. Обмен любезностями. Короткий напутственный “би-ип!”. Взмах рукой. Поддёргиваю отягощённый рыбой рюкзак, нахлобучиваю кепку и, выбросив окурок, шагаю на восток. И думаю, что дорог в России много, ещё больше мест, где я до сих пор не бывал, и остались не освоенные мной разновидности браконьерства. В следующий раз я поеду куда-нибудь в Ханты-Мансийск, а на трассу выйду с плакатом: “Иду на лося!”.
18-25 сентября 2006 г.
Новосибирск