Гл. 64
Новый год прошел тихо. Саша кормила маму повседневной едой, так как та была на строгой диете, и молчала о том, что праздник уже наступил. Ведь она обещала, что приедет Алекс. А тот даже не позвонил, лишь прислал короткую телеграмму (которую мог дать кто угодно), что очень тревожило Сашу, особенно на фоне ее признания Диме. Ей даже снилось, что неутомимый Струев выследил Алекса и… кошмар обрывался в тот момент, когда «домашний» детектив Завадских настигал убегающего брата.
Зато звонил Дима, бодрым голосом сообщил, что у него все хорошо, обследования пройдены, протез заказан, после праздников начнет привыкать к «новой ноге». Саша отвечала вяло. Мысль, что Дима имеет какое-то отношение к молчанию Алекса, жгла душу, мешала радоваться за него. Димка почувствовал это, в конце разговора как бы между прочим, спросил:
- Помирились с Аскером?
- Все нормально, - сухо ответила Саша.
- Ну, желаю… ВАМ (он выделил это слово) счастливого нового года.
Аскер поздравить не пришел, но Сашин новогодний стол состоял в основном из блюд, приготовленных из продуктов, принесенных тетей Заремой. Добрая женщина продолжала подкармливать своего предполагаемого внука. Муж и сын делали вид, что не замечают ее визитов в квартиру Потаповых.
В начале января Саша столкнулась с Аскером во дворе. Он был с девушкой, незнакомой, возможно привез ее из Краснодара, так как всех поселковых Саша знала в лицо.
- Это кто? – спросила девушка, не понижая голоса, наткнувшись на изумленный взгляд Саши.
- Соседка, - неопределенно пожал он плечами.
Больше незнакомка в их дворе не появлялась, но это не значило ровно ничего. Аскер мог встречаться с нею и в Краснодаре.
Саша удивилась своим эмоциям: было до боли обидно. И сколько бы она ни говорила себе, что после тогой как Аскер увидел Диму, выходящего из ее подъезда, он имеет право проводить время с кем угодно, это мало помогало.
В тот же вечер опять позвонил Дима. Саша говорила едко и раздраженно.
- Ты там себе не нашел еще никого?
- Глаза разбегаются, - его голос звучал легко и весело.
- А говорят, что немки некрасивые.
- Да ладно? Сразу видно, что ты немецкую порнуху не смотрела.
- Мне все равно.
- Ревнуешь – это хорошо.
Саша почувствовала, что он улыбается. «Мог бы спросить, как я себя чувствую» - подумала она. Опять с обидой.
Положив трубку, сквозь зубы зло проговорила: «Как вы мне все надоели, придурки», удивляясь сама себе. Куда исчезла та мягкая улыбчивая девочка, которая боялась грубое слово сказать, обидеть неосторожным взглядом.
Она принесла матери ужин, набрала в ложку жидкую кашу, понесла к перекошенному рту. Женщина сделала попытку отвернуться, неразборчиво прошептала имя сына. Саша сделала вид, что не поняла, продолжая ловить ложкой ускользающие губы. Мать отклонялась, каша, ткнувшись в щеку, пролилась на ночную рубашку.
- Да ешь ты, в конце концов! – закричала Саша. – Хватит выделываться!
- Алл-ле… Ал-лле.. – шептала мать, умоляюще глядя на дочь.
- Нет твоего Алекса, поняла! Уехал, бросил нас. И не приедет. Ешь давай.
Дочь грубо запихнула ей в рот кашу, металл клацнул о зубы. Но через мгновенье мать вырвало.
Саша в сердцах швырнула тарелку об пол и выскочила из комнаты.
Она рыдала, уткнувшись лицом в старые обои, которые так разочаровали Диму Завадского. Сколько времени прошло, Саша не смогла бы сказать. Но успокоившись, поняла – мать все-таки надо накормить. Она пошла на кухню, подогрела остывшую кашу до комфортной температуры, набрала новую тарелку. Но едва отворилась дверь маленькой спальни, как и эта тарелка полетела на пол, рядом с предыдущей. Саша сразу поняла, что произошло. Остекленевшие глаза, застывшие в безмолвном крике губы, на которых все еще висел комочек рвоты. Глухо шкрябнула мозг первая мысль: «Что я скажу Алексу?» И следом вторая: «Значит, материной пенсии не будет. Как выжить…» И облегчение: «Не нужно искать человека, который останется с нею на время родов». И только спустя минуту или две из уставших плакать глаз покатились слезы. И Саша почувствовала себя пронзительно одинокой.
Она не стала звонить в скорую или в милицию (наверное, надо было). Накинула на плечи курточку, пошла к тете Зареме. Два раза чуть не упала, преодолевая расстояние от подъезда до подъезда – ночной мороз после дневной оттепели образовал на земле жесткую ледовую корку, на которой разъезжались подошвы домашних тапочек.
Долго и настойчиво жала на кнопку дверного звонка, не сообразив, что Хуажевы ложатся очень рано. Дверь открыл Мурад в банкомат рубашке, наброшенной поверх майки, и в спортивных штанах. Скрывая раздражение, спросил:
- Чего тебе, дочка?
- Мама умерла, – проговорила Саша, удивляясь тому, как спокойно звучит ее голос.
- Зарема! – крикнул мужчина в темноту коридора. – Зарема! Это к тебе. Вставай.
Повернувшись к Саше, негромко добавил:
- Проходи в дом. Холодно в подъезде.
Саша послушно сделала шаг вперед. И вдруг согнулась пополам от резкой боли внизу живота.