Один приятель просил рассказа о каком-нибудь рейсе. Не вижу смысла повторять то, что писали другие: есть в библиотеках про пальмы, кораллы и т. п. Лучше попробую кратко и честно показать, о чём не печатают.
Почти месяц под руководством Терещенко, бывшего директора ВладВНИИФТРИ, готовили позиции во Взморье на Сахалине и близ Курильска на Итурупе. Но я не участвовал в этом деле и не думал идти в этот рейс.
Вдруг в обед вызвал академик Ильичёв:
- Пойдёшь начальником рейса!
- Когда?
- Завтра – в море! В крайнем случае – послезавтра. Получи деньги: зарплату на всех.
В бухгалтерии дали наличные; по нынешнему курсу – около 500000 рублей. Тогда это было 5 банковских пачек и россыпью кое-что.
Пояснили: начальник гидрографии Сахалина капитан 3-его ранга Беляев заявил, что Терёху (Терещенко) он на «Таймыр» не пустит, хоть убей. Это из-за его «подвигов» на «Байкале» в прошлом году.
Собрался я за час, три пачки денег сунул за подклад пиджака, остальное – по карманам; и рванул в аэропорт.
Там публика ждёт сутками: разгар сезона, а погоды нет. Сунул свои бумаги без надежды, но – через час дали место в набитом ЯК-42! Разве они в Южно-Сахалинск летают?
Прилетели поздно ночью. Однако был рейсовый автобус до КорсАкова.. Где-то в час ночи я вышел из него близ причалов порта – это 4 км вдоль берега. Вспомнил рассказ спасателя Лёвы Шмырова: послали его выловить морячка-утопленника. Вытащил он, вызвал врачей и ментов и ждал у трупа час.
Первыми приехали два мента и сразу – в карманы утопшего. Вынули четыре пачки денег, 40 тысяч. Никакого акта и понятых.
Подумалось: «Вот пойду по причалам искать «Таймыр» - на рассвете выловят мой труп, но без копейки в карманах. Порт от городских трущоб не отгорожен».
Пошёл к ближайшему буксиру; там вахта – один мужик в тоске. Сказал ему, что бичую пока; но слышал, что на «Таймыр» нужен моторист, и с утра наймусь. А пока:
- Переночую? Ни копейки!..
Три-четыре вопроса он задал мне и понял, что дизель 3Д-6 я знаю ( 17-ое своё лето я отработал мотористом на БУК-148). Дал место в кубрике.
- Тебе чай или компот? А наняться – не выйдет…
Знал бы он, что я уже нанял весь «Таймыр» на свою работу. Забросил пиджак с «полумиллионом» в рундук и лёг спать сверху.
Рано утром прибыл на «Таймыр», лидер Сахалинской гидрографии того времени. О нём, с фоткой, есть в книге М. В. Проппа «В глубинах пяти океанов». А в журнале спецназа «Братишка», январь 2012 года, на с. 44-49 есть статья «Разведывательные суда». На с. 46 – фото РК «Лиман», одного из последних – близнец «Таймыра», одного из первых. Для штатских они звались ГиСу – гидрографическое судно.
Выдача денег людям – нервное дело. Первым примчался Терёха:
- Я – начальник всей экспедиции, заместитель академика, а ты – только рейса. Поэтому передай все деньги мне.
- С удовольствием! По письменному приказу.
- Сейчас напишу!
- Нет, по приказу Ильичёва и с ознакомлением главбуха. Они же мне выдавали. Да, ещё: мне сказали, что ты тут ГАЗ-66 институтский перевернул вверх колёсами…
Терёха сразу сдулся, стал смирный.
На борту – отряд из Томска, отряд из Харькова и наши из Владика. Томичи – под командой доктора Г. С. Шарыгина; но он – на Итурупе. Харьковчане – академики Украинской Академии Наук Балаклицкий и Кивва и чл.-корр…. фамилию забыл. Наши – из Дальрыбвтуза; их шеф – Есипенко, дружок Терёхи. Ничего себе диапазончик подчинённых…
Капитан – старлей Толик Слугин, старпом – Август Поолма, картинный эстонец, молчун и – внушает надежду. Повезло! – с нами идёт сам Беляев, как капитан-инспектор.
В 10 утра – официальное знакомство, инструктаж. К слову, на нём Беляев предупредил:
- На Курилах крысы кабели грызут, портят.
- Крабы кабели грызут! Столько крабов! – обрадовался Кивва, выскочив из полудрёмы. Ясно, зачем Феликс Васильевич идёт в рейс.
Когда я принимал судно, одну каюту в твиндеке мне не открыли. Я упёрся:
- Мне людей размещать негде: каждая койка на счету.
Открыли; там – как воду откачивали. Сказали:
- Нежилая. Пожарная магистраль течёт – вот и затопляет.
А на мостике мне сообщили:
- Вот на этом месте умер начальник предыдущего рейса директор ИЗМИРАНа А. Н. Пушков.
Ничего себе бодрящее напутствие!
До вечера наука закупала харчи, чего я не делал, а зря: казённая жратва оказалась преотвратной. Гидрографы – пасынки флота.
Наконец по судовой трансляции:
- Боцману – на бак!
Остальное, в том числе знаменитое «Поднять якорь!» будет по «уоки-токи», и мы не услышим. И вот побежал КорсАков от кормы.
Пришли во Взморье; это на охотском берегу самой узкой части Сахалина. Поразительно, как старик Сидорыч, шофёр ещё с военных лет, затащил фургон с электроникой на крутой мыс.
Посёлок довольно большой, а рейд плохой. Посовещались и пошли на Итуруп, в Курильск, начали работы. Подняли сигнал: чёрные шар – ромб – шар (не могу маневрировать, произвожу гидрографические работы).
Пришвартовались в Курильске, и я пошёл «инспектировать» Г. С. Шарыгина, а попросту – визит вежливости. Говорили, что на Терёху он собак спустил в буквальном смысле; но меня встретил очень хорошо.
Берега речки в Курильске усыпаны издыхающей красной рыбой; собаки на неё и не глядят. Это – последствия нереста.
Так и ходили мы по трассе Курильск – Взморье. Потом нам – перерыв; но пошли по делам гидрографов: на Уруп, на Кунашир, на Шикотан. В Малокурильске путина кончилась, и даже тысячи девчонок уже вывезли с острова. Но квартал их бараков, известных по фото и рассказам Степанцевой, дочки начальника боевой подготовки ТОФ, я осмотрел.
Молоки, печень и т. д. от красной рыбы считали за мусор и давали бесплатно; икру – по цене семечек.
Пошли на мыс Край света. Высадка там – на вельботе, сложная. И я увидел в деле матросов «Таймыра». Ну, прямо пираты: угрюмые, молчат, но работают, как каскадёры.
Край света – весьма впечатляет; но видали и покруче. На маяке все шильдики ещё на японском языке, но надраены до блеска.
На Кунашире довольно много бамбука; однако, маленького. Видели большое японское кладбище; начальник погранзаставы рассказал, что родичи покойников постоянно хотят приезжать на могилы. Их то пускают, то нет – зависит от Москвы. Интересно, как сейчас.
А красивейший вулкан Тятя описан сотни раз. Кстати, он на 60 метров ниже Облачной, высочайшей сопки Приморья.
Уруп запомнился каланами: действительно, они очень похожи на разумных боевых пловцов. И ещё – обилие ягоды: клоповник, морошка, голубица и т. п.
Но – снова начали галсы туда-сюда по трассе. А погода всё хуже. Вскоре списались на берег украинские академики; ну, и слава богу.
Да, осенью Охотское море – не сахар. Был даже случай: совещались во Взморье и остались ночевать на берегу. А к утру штормик разыгрался – на «Таймыр» не попасть. Решили рвануть за 100 км на юг, в Стародубское; там рейд защищённей. Доехали; «Таймыр» уже ждёт. Попали на борт, хотя и не без цирка.
Через неделю, когда высадились опять во Взморье, Есипенко вдруг заявил, что его отряд остаётся на берегу:
- Мы так с Терещенко договорились. А в табель нам ставь морские дни.
Я разозлился:
- Если вы в морской экспедиции, то Терёха здесь не начальник. Или идёте на судно, или я вас не знаю.
Женька только ухмыльнулся в полной уверенности, что я спасую. И на «Таймыр» не пошли.
Я упрямо вёл метеорологию лично вместо отряда Есипенко, хотя Поолма делал почти то же самое по уставу, но вдвое реже.
Вскоре перестал появляться на мостике капитан Слугин. Вместо него стоял вахту Беляев.
Через пару дней Слугин звонит, приглашает меня к себе в каюту. Иду; он пьяный. Точно, уходит в запой. Как начальнику рейса, мне с ним делать нечего, но как «писателю» - очень любопытно.
Сидел с ним полчаса. Он позвал врачиху: не лечиться, нет – это его «корабельная жена». Он сказал, что его разжаловали за махновские замашки и т. п. Узнал и увидел бы больше, но позвонил Беляев и посоветовал закончить это дело. Он прав: «ноблесс оближ».
Занялся отчётами: навигационным, калькой маневрирования и предварительным научным. И вовремя: финал рейса был неожиданным. Однажды после ужина приглашают меня в каюту капитана. Сам Слугин тихо сидел в углу, за него –Беляев. Были там ещё стармех и Поолма.
- Мы должны признаться, - начал кэп-3, - что корабль в аварийном состоянии. Вместо вашего рейса у нас по плану был капитальный ремонт в Совгавани. Но нам приказали… Наружный корпус имеет поперечную трещину. Недель шесть назад мы закачали портланд-цемент между ним, внутренним корпусом и шпангоутами слева-справа. Он встал, и мы откачались досуха. Ну, вы видели ту каюту в твиндеке… А сейчас шторма, видно, раскрошили цемент, и нас заливает. Пока успеваем откачивать, но… На волне можем переломиться.
Я задумался; возможно, им надоела работа, вот и приврали страсти. Делать замеры в льялах? Это ничего не даст: если «дед» в сговоре, он легко устроит любую имитацию.
- Добро: подумаю и скажу завтра. Как понимаю, волну гнать не надо?
Они дружно кивнули.
Ночью следил, готовят ли плоты, боты и т. п. Если не шутка, то будут делать это быстро, но тайно. Если дурачат – будут делать утром показушно. Суетились ночью.
Утром я лениво спросил отряд шарыгинцев, не рассказывая им ничего:
- А вот если сейчас закончить, хватит ли вам собранных данных? Только как вы считаете, без Германа Сергеевича.
- Да, конечно, хватит. Давно уже!
Ясно: начальство гонит в море до полного износа людей и кораблей. А будут вякать – тормознут «звёзды». Если запрошу решение своего начальства, то оно или поддержит флотское, или рявкнет так, что полетят «звёзды» с погон. Ладно, сделаю себя крайним – мне терять меньше всех. И я сказал Беляеву:
- Давайте на Корсаков. Во Взморье не идём; туда и в Курильск – РДО «Принял решение закончить рейс». За моей подписью.
Я записал нужное в журнал приказов. Взял у Беляева выписку из судовой роли о исключении отряда Есипенко со дня «бунта» и попросил заверить его подписью. Забегу вперёд: ни копейки они не получили, хотя думал, что искалечат меня - так злились.
К вечеру следующего дня мы ошвартовались в Корсакове. Тут же позвонил из Взморья Терёха:
- Почему прервал рейс?
- Не прервал, а досрочно выполнил программу, - нарочно медленно ответил я.
- Ладно… Завтра в 14.00 будь в Южно-Сахалинске. Устроим разбор полётов.
- Понял. Завтра с утра жду здесь отряд Есипенко.
- Уже в пути; встречай.
Утром они прибыли. Сказал им, что если упакуются к обеду – отправлю во Владивосток лайнером Камчатской линии. И рванул за билетами. Взял им и себе отдельно. Пока они грузились, завершил все дела на «Таймыре». И якобы поехал их провожать. Лишь когда закрыли сход на берег, они поняли, что я тоже – во Владик, плюнув на «заместителя академика».
За этот рейс мне дали премию 1,5 оклада. Вот как оно было.
Ну вот, получилось прямо по Киплингу:
«Что за судами я правил – гниль и на щели щель!
……………………………………………………………………………………
Жратва, от которой шалеют; с командой не совладать!»
Конечно, в этом рейсе я не пел песен – положение не позволяло. Но кое-что сочинял, в т. ч. марш ГиСу «Таймыр». Однако «пираты» о том и не узнали. Да и посвятил я его своему доброму приятелю Коле Иванову. Он не так давно закрыл глаза навечно в рейсе, в море Беринга.
Прощай же, порт Корсаков!
А рейс у нас – не сахар.
Опять команда: «Боцману – на бак!»
С гидрографами флотскими
Мы держим курс в Охотское,
Подняв полувоенный синий флаг.
Циклоны бродят где-то;
Но сказано Поэтом,
Что в бурях обретаем мы покой.
Вновь качка днём и ночью,
Солёной пены клочья
И только буревестник за кормой.
А волны тут – пять баллов,
И шквал идёт за шквалом,
И вдавливает в воду нас туман.
Но парни мы – не промах:
И в море мы – как дома,
И не братишка чёрту капитан.
А служба – не забава;
Отучит мелко плавать
Наука гидрографии морской:
Халатов белых нету,
И нету «кабинету»,
И только буревестник за кормой.
Вот при такой работе
Мы – пасынки на флоте.
И слишком старый наш ГиСу «Таймыр».
Его ломает море;
Ещё мы с морем спорим,
Ещё мы поглядим на этот мир!
Вверх «шарик-ромбик-шарик» –
И мы в глубинах шарим,
Даём радиограммы мы домой:
«На судне всё отлично,
Знакомо и привычно».
И только буревестник за кормой.
Как-то в рейсе А. М. Городницкий рассказывал, что его очень обижает, когда поют «Люблю тебя я до поворота; а дальше – как получится…», подразумевая мимолётную связь. А ведь это – о смертельном риске за поворотом.
Вот и у меня «буревестники за кормой» - это не романтика: по поверью, это души погибших моряков. Перечитайте с учётом сказанного – совсем другое впечатление?