«ВЗЛОМАННАЯ ВЕРТИКАЛЬ»
гл 2 , ч.2-я (ПРОДОЛЖЕНИЕ 7)
Бежали дни, недели, минуло полгода, как их группа приехала на точку.
В одном письме мама сообщила, что недавно приезжал попро¬ведовать родных его школьный приятель Алёша, интересовался, как складывается его, Виссара, судьба, оставил номер телефона в том городе, что живёт. Блаженствуя с забинтованным пальцем от нахлынувшего полного безделья, Стражин окунулся в прошлое. Восьмой класс. Школьный приятель Лёшка познакомил его со Славкой, учеником десятого класса. Тот жил с родителями в про¬сторном коттедже на две семьи. Квартира обставлена почти по высшему разряду. Дважды Виссар приходил с Лёхой в гости к Славику, с ним всегда были два его верных кореша. Хозяин при встрече приговаривал:
– Славно, здорово, так у нас целая пятёрка! Прямо, как у рево¬люционеров в девятнадцатом веке.
Ребята проводили время за прослушиванием записей знаме¬нитых рок-групп, западных джаз-банд на рентгеновских снимках, листали иностранные богато иллюстрированные журналы, пере¬кидывались немудрящими анекдотами, пили вкусный чай с ши¬карными шоколадными конфетами. Во второй раз Славик поин¬тересовался, кто мечтает кем стать в жизни. Когда очередь дошла до Виссара, он ответил так:
– Пока мне рано думать о будущем, впереди два школьных года. Но тянет податься в юристы.
– И почему это? – встрепенулся Слава.
– Да больно много у нас людей вороватых. А зэки все такие несчастные. Их тюрьма не исправляет. Только корёжит им судь¬бы. За решётку надо сажать тех, кто заслужил большие сроки. Остальных слать в поселения.
– Интересно, – раздумчиво произнес Славик, – а ты-то откуда про это всё знаешь?
– Так чего тут знать! Вокруг города разные лагеря. Зэки после отсидки нередко собираются на базаре, чифирят, водку хлещут, треплются языком. На нас, пацанов, они внимания не обращают. Откровенничают между собой. Многое там можно услышать, если чуток потолкаться недалеко, – отреагировал невозмутимо Виссар.
– Теперь понятно, значит, у нас будет и свой юрист, – и Славик пошёл менять рентгеновскую пластинку.
Правда, о своих личных мечтах, какой избрать институт Слава вслух ничего не сказал, впрочем, этого никто и не заметил.
По дороге домой Лёха сказал:
– Правильно ему ответил. Не вздумай сболтнуть, что твой от¬чим был зека. Я ему говорил, что твой отец какой-то небольшой железнодорожный начальник, а мать, как есть, начальник почты. Родители Славки и его друзей люди с положением, начальники.
– Лёшка, так твои родители недалеко от моих стариков ушли. А ты чего пристал к этой компании?
– Что, не видишь разве? Сидим в культурной дружеской об¬становке, слушаем классную музыку, глазеем в журналах на го¬лых импортных баб, плюс отличный чай и конфеты с пряниками. Нормально. Разве не так, Виссар?!
Третья встреча их «пятёрки» прошла более чем оригинально. Славик сказал:
– Сегодня мы принесём клятву верности. Но не на крови, это старо. Нас повяжет в один клубок связь с моей девчонкой. Она ради меня пошла на это. Первым буду я, остальные следом за мной, для дезинфекции всё приготовлено в ванной комнате. Сей¬час покажу, что надо сделать до и после того. Мы будем в спальне моих родителей, они, к слову, ушли надолго в гости. Она в моей спальне. Там потушен свет и закрыты гардины. Выходить отсюда, из этой комнаты по моей команде; она не хочет, чтобы её видели в лицо. После акта каждый идёт в ванную и сюда. Она пойдёт за каждым из вас тоже в ванную, чтобы привести себя в порядок. Она в комнате спросит: «Ты пробовал?» Ответить односложно – «да» или «нет». Она знает, как поступать. Полностью доверьтесь ей и никаких расспросов.
Один за другим парни скрывались в спальне. Дольше других там оставались Славка и Лёха. Вот очередь Виссара. Хотя в чет¬вёртом классе уже баловался в постели с соседкой шестиклаш¬кой, та сама ему в коридоре их подъезда предложила попробовать испытать прелести «кольца и палочки». Он тогда толком и не ра¬зобрал, что к чему. Как – то щёкотно, что ли, и какое-то томление. После, впервые познав с ним амурную связь, соседка связалась со старшеклассниками и больше его к себе не звала. Потому в тём¬ной комнате на тихий вопрос: «Ты пробовал?», шепнул: «Нет». По её негромкой команде разделся догола и лёг рядом с горячим после душа и приятно пахнущим девчоночьим телом. Он сразу понял, что это его сверстница. Однако девчонка уже знала немало тайн любовных утех. Она хохотнула, поглаживая горячей ладо¬нью и пальцами его стручок. Когда вышел из душа, мальчишки восхищённо цокали языками, выказывая Славке свою призна¬тельность. Тот незаметно выпроводил из дома свою подружку и пригласил «команду» за стол почаёвничать, чем бог послал. Они весело погомонили о том, что спайка их теперь, можно считать, навек.
– Ребята, мои друзья, – обратился к ним Славик, – мы не бу¬дем писать текст клятвы. Просто все вместе по моему знаку ска¬жем: «Клянемся! Всегда быть верными нашей дружбе! Клянем¬ся! Никогда и ни при каких обстоятельствах не предавать нашу дружбу и мечту!» Мы ничего предосудительного не делаем. Мы вместе мечтаем жить хорошо, стать со временем высококлассны¬ми специалистами, и, если получится, быть со временем теневым правительством страны. Партия очень сильна. И мы ей не поме¬ха. А, как бы, своеобразная подпорка. Мы должны видеть глубже и дальше, научиться моделировать экономические и социальные процессы. Каждый из нас, настанет пора, обзаведётся сторонни¬ками нашей идеи.
И ещё они договорились, если что-то в жизни любого из них произойдёт неординарное, требующее помощи, достаточно при встрече или по телефону назвать цифры: 8358, то есть этот день – восьмое марта пятьдесят восьмого года. Пока что никто из их пятёрки такой код не называл. Впрочем, в жизни ребят произошли разные перемены. Лёха и Виссар переехали с родителями в дру¬гие города и области. Отец Славки стремительно набирал высо¬ту, занимая руководящие посты в торговле города и областном центре. Славик после десятилетки стал студентом одного из са¬мых престижных столичных вузов. Один из его школьных друзей одел форму курсанта высшего военного училища бронетанковых войск, другой крушил интегралы и сопромат в техническом вузе области. Лёшка подался на дальнем юге в сельхозинститут, не по¬смел ослушаться отца, директора совхоза. Позже заочно закончил юридический факультет. Ну, а Виссарион вот он, валяется на за¬мызганной солдатской койке в маленькой казарме на краю света.
* * *
Вовсю радовала людей весна, уже сдающая свои позиции лету, когда им на смену прислали очередную группу. Поезд прим¬чал в Зольск. Тут пересадка. Ждать отправления предстояло часов десять. Виссарион достал на вокзале блокнот, на букву «З», там домашний адрес одноклассницы Зины Тютчиковой, той самой, у которой праздновал ее день рождения. Отмеченный тем, что его ни за что, ни про что избили два школьных друга до полусмерти. Спасибо мамке, снабдила его адресами знакомых людей. Да, мама писала ему, что Зина рано выскочила замуж за инженера. Зинка Тютчикова, умная девчонка, почти полная отличница, мечтавшая о поступлении в технический вуз, оказывается, рано выскочила замуж и родила ребенка, училась заочно в техникуме. Виссар-то знал, как все было на самом деле. Зинка в школе сходила с ума по Кешке Стеговикову, сыну директора вечерней школы. Да, парень видный, балованный. Говорят, его уже взрослые девахи в рабо¬чую общагу заманивали. Зинке было далеко до красавицы, зато она начитанна, умна. Словом, в десятом классе Кеша начал про¬вожать Зину домой. После окончания школы она поехала с ним поступать в авиационное училище, тот стал курсантом, а ее пому¬рыжили и документы вернули, мол, это чисто мужское заведение. Так она никуда не поступила, уехала к родичам в Зольск. Видно рассорилась с Кешкой, раз не осталась в том городе. В Зольске поступила в отдел кадров большого современного завода, где ее инженер и «вычислил». Виссарион поинтересовался на перроне у железнодорожника, как ему найти такую-то улицу. Оказалось, проще простого: сесть на троллейбус и ехать до такой-то останов¬ки. Наш рядовой взял на абордаж Грынзу, тот, шмыгая курносым носом, поправив за плечами скатку, нехотя обронил:
– Учти, на твою ответственность. Клади рядом со мной свой автомат и подсумок. Налетишь на патруль, залетишь на губу. Мы все тут нипричем. Понял?
Виссарион убедил его, что «залететь» практически невоз¬можно, поскольку троллейбус вот он, и ехать ему без пересадки. Приврал, была одна пересадка. Стражину необыкновенно повез¬ло: приехал в обеденный перерыв, когда Зина и ее супруг Николай были дома. Зина неподдельно обрадовалась, все-таки учились они вместе с пятого класса. Она позвонила на работу, просила от¬гул, так как внезапно приехал родственник. А своему Коле велела забрать Мишку из садика.
– Зин, я приду пораньше, отпрошусь у шефа. И Мишку возьму из садика.
Пока никого не было в квартире, они успели обо всем наго¬вориться. Вспомнили школу, друзей, всякие забавные случаи из пионерской и комсомольской жизни. Николай привел толстоще¬кого, в Зину, мальчишку. Мишка, покапризничав для виду, оказал¬ся свойским пареньком, поелозил на коленях Виссара, потрогал его погоны, спросил:
– Совдат, а совдат, а гиде медали?
– Не заслужил медалей, жду, когда подрастешь и генералом станешь, вот и дашь мне медали.
– Ой, не могу, Миха наш и генерал! – рассмеялся Николай. – А что, у нас фамилия белогвардейская, Корниловы мы. Глядишь, Мишка и пойдет в офицеры.
За разговорами, шутками время скользило и скользило себе вперед. Он посмотрел на часы. Зина с Николаем тревожно спро¬сили:
– Ты не опоздал?
– Да еще порядком до отхода поезда. Сейчас перекурю, и нач¬ну собираться.
Он вышел на балкон, рядом пристроился Николай. Тот, затя¬нувшись сигаретой, спросил:
– Это ты был в школе ее другом?
– Нет, Николай, она дружила с другим парнем. Зина была за¬мечательной девушкой. Мы считали ее совестью класса.
Вскоре они расстались. При пересадке с одного троллейбуса на другой, его заторомозил военный патруль. Увольнительной не было, его увезли на гарнизонную гауптвахту. Благо оставил подсу¬мок и автомат у сержанта Грынзы. Стражин ожидал часа полтора, пока не дошла до него очередь. Опрашивал молодой офицер-стар¬лей. Рассказал ему, что возвращается из командировки, назвал свой поезд, в каком крыле вокзала их отделение, и что собирался купить в магазине продукты для ребят. Офицер повертел в руках книжку военнослужащего, которую выдали Стражину в военном училище, просмотрел записи, ему всё стало понятно. Решил, оче¬видно, не портить кровь и нервы ни командиру группы- офицеру, ни командиру отделения, ни бывшему курсанту, отправил его с оказией на железнодорожный вокзал. Когда Стражин устраивался на отдых, его ребята дружно похрапывали рядом на жестких ска¬мейках. Грынза осовело повел глазами, и вновь опустил голову на грудь. Через час они устроились в жестком вагоне, представ¬ляя себе, как там, в городке Озерном, поживают их друзья. И еще потом почти сутки слушали перестук колес, ели сухой дорожный паек, мечтая о столовой своей части, где так отлично кормили, о теплой и чистой казарме, где можно нормально выспаться, где остались друзья, с которыми можно вволю наговориться. С каким наслаждением ребята-горожане высмеивали между собой приди¬ру старшину Бурдадейника, обожавшего шматки сала, перепадав¬шие ему из украинских посылок. Как потешались над зампотехом роты, старым старлеем Курносовым, видать выпивохой. Старше¬му лейтенанту давно пора дать еще одну маленькую звездочку, но с его «машинным» образованием не было вакансий в радиочасти. К тому же он то и дело появлялся в роте «под шафе», неуместно острил, и хотя особо вреда ребятам не причинял, тем не менее авторитетом не пользовался. Бог знает, чем его кормила жена. От него по утрам нередко несло рыбными консервами, луком. Он изредка даже икал, что вызывало безудержный хохот. Парни давились, делая вид, будто кашляют. Кашель такой стоял почти круглый год. Больше всего ребята тревожились, чтобы не назна¬чили нового ротного и взводного. Командир роты, капитан Стри¬гутин, сам никогда никого не наказывал, на солдатню не покри¬кивал. Был корректен, но требовал во всем порядок. Говорили, что ему пора присвоить очередное звание майора, да заняты все должности в части. И большая вероятность, что капитана пере¬ведут в другую часть с повышением. А взводный Окнов окончил как раз то училище, из которого выскользнул Стражин, и тоже вполне сносно относился к подчиненным, лишний раз никого не шпынял. В роте, вернувшихся с «точки» ребят, встретили с рас¬простертыми объятиями. Еще бы, теперь реже надо нести караул и отбывать наряды по кухне. И пошла у Стражина служба своим чередом. Сейчас он старался реже попадаться на глаза старшине и офицерам. Его включили в отделение сержанта Саньки Пере¬метова. Тот повел его в гараж, завел машину, вывел ее во двор и открыл кунг, буквально нашпигованный спецрадиоаппаратурой. Указал ему место по штатному расписанию и начал объяснять обязанности. Виссар сидел с раскрытым ртом.
– Ты что, не фурычишь совсем?
– Да я же весь учебный год был на точке, в караульном отделе¬нии. Автомат соберу и разберу в мгновение ока. А это?!
– Так ты год отбоярил в военном училище!
– Ну, и что из того? Там была одна теория. Принципиальную несложную схему я худо-бедно прочту. А тут сложная современ¬ная аппаратура. Ребята всю зиму и весну занимались. Как я могу один осилить?
– Да чего там. Не тушуйся. В классе вместе со взводным под¬напряжем тебя. Функции тебе пока определю несложные. А меся¬ца через полтора учения военного округа. Там за неделю хорошо набьешь руку.
В подчинении Переметова два экипажа, одним из них он и командовал. Виссарион угодил в тот, где старшим младший сер¬жант Вася Онищенко. Старательный служака Вася неплохо знал матчасть, вверенную ему аппаратуру, но страдал косноязычием, и потому мало разговаривал. По крайней мере, Стражину он тол¬ком ничего не мог рассказать. Но на учениях Виссарион работал исправно. Главными учителями стали для него взводный Окнов и сержант Сашка Переметов. После учений Переметова повысили в звании – стал старшим сержантом и в должности теперь он пом¬комвзвода – помощником командира взвода. Экипаж его машины возглавил любимчик Бурдадейника младший сержант Онуфрий Голощек. Приведя после учений технику в порядок, взвод Окнова занялся работами по обустройству казармы и гаража. Самую блат¬ную, «вонючую работу» старшина поручил Стражину и солдату первогодку Сереге Салытину, призванному из крупного поселка спутника Большого города. Предстояло краской цвета слоновой кости покрыть стены длиннющего гаража. Внешне нескладный Серега оказался ловким парнем, умело орудовал кистью. Оба любили позубоскалить, пройтись по повадкам сослуживцев, об¬жор – салопоедателей и прижимистых урюкоглотателей. Особо, конечно, потешались над гусиной походкой старшины и вечно опухшей физиономией Курносова. Как в этом винить солдат? Мо¬лодость самоутверждается и таким путем, когда иного не дано, когда повсюду жесткие рамки правил, положений, уложений, ин¬струкций, уставов.
К слову, прошлогодний осенний набор привел в часть с деся¬ток парней из Большого города. Половина осела в роте капитана Стригутина. У каждого из новобранцев, как потом выяснилось, родители важняки, имевшие положение и вес в обществе. И ре¬бята потихоньку все до одного были удачно пристроены. Самым расторопным оказался Стас Гудкин. Он бацал на гитаре, дул гром¬ко в некую музыкальную железку и очень скоро был освобожден от утомительных стояний в карауле, от нарядов по кухне и прочих тягот армейской службы. Правда, вовсе не его ходьба в обнимку с музыкой были тому причиной. Штабной писарь, махина Густоме¬сов, поделился секретом с другом, сослуживцем Стражина. Ока¬залось, в часть приезжала маман Гудкина. Яркая особа с вокзала подлетела на такси, ее принял начальник штаба майор Цукманин, плотного телосложения, толстогубый весельчак, на глаза которо¬му солдаты старались не попадаться ни в коем разе. Он обычно останавливал рядового, заставляя того дефилировать вокруг него, отдавать честь, назубок шпарить параграфы устава внутренней службы и в заключение сокрушался:
– Много ли надо ума, чтобы затвердить себе простые воин¬ские истины? Доложите командиру роты о наложенном мною на вас взыскании – три наряда вне очереди.
– Есть! – четко отвечал рядовой и был, без всякого сомнения, уверен в том, что теперь обеспечен на три дня «не пыльной» ра¬боты на кухне со шваброй в руке и с ножом у картофельной горки.
Так вот, мадам Гудкина жила в городе в гостинице целую не¬делю, и ее сынок рядом охранял покой маман. После ее отъезда Стаса Гудкина командировали в Большой город. Через неделю он вернулся в часть. Далее, спустя декаду, взвод Окнова разгружал прибывший из Большого города контейнер. В нем находилась невиданная по тому времени роскошь – облицованная пласти¬ком древесно-стружечная плита. Она пошла на отделку классных комнат роты капитана Стригутина и помещений штаба части. Па¬паня Стаса рулил заместителем директора крупного комбината. И Гудкин уже появляпся в роте в основном к вечерней поверке. Его поставили в помощники библиотекарю и помощником худрука – сверхсрочника Пулькина, обязанности у которого самые разно¬образные и самые необременительные. Другой большегородец, Вовка Минаков, наследник большого партийного чина, с первых дней службы был определен в письмоносцы, и большую часть времени пропадал в штабе и на городской почте. Получивший в кругу товарищей Виссариона и с его легкой руки прозвище «под¬гулявший купчик», Минаков и вправду смахивал на киношного купчика. Шустрый письмоносец вытребовал из родного Большо¬го города жену. И когда только успел пацанок жениться! Подруга его, судя по манере излагать мысли и одеваться, была из семьи высокопоставленных деятелей искусства. Так оно и оказалось. Она помогла военчасти приобрести по весьма сходной цене неко¬торые музыкальные инструменты. А командование умело поощ¬рять тех, кто оказывал части в чем-то солидную помощь. И то: не¬просто выбить деньги относительно небольшому воинскому под¬разделению на культурные, либо иные нужды. Простые солдаты и сержанты это понимали, и роптать не думали. С приходом груп¬пы большегородцев жизнь, что называется, стала лучше, жизнь стала веселее. Ушлый Гудкин оживил самодеятельность: к всена¬родным праздникам готовились концерты, то и дело устраивались вечера отдыха, на которые свободно приходили все желающие, свободные от службы, и непременно многие офицеры и сверх¬срочники с женами. Иногда Стас спускался со сцены и танцевал с женами офицеров, с городскими девчонками, прибывшими в клуб в сопровождении своих армейских воздыхателей. Незаметно так, тихонько он выделил из всех представительниц прекрасного пола пухленькую симпатяшку Любу, одевающуюся модно и не¬крикливо. Она законная жена лейтенанта Окнова. Наблюдатель¬ные солдаты не без интереса заметили, что вечера отдыха чаще всего проходили в те дни, когда лейтенант дежурил в штабе, или был командирован за спецаппаратурой далеко за пределы городка Озерного. Со временем на этих вечерах у Стаса начала побали¬вать голова, он передавал свою гитару худруку:
– Пойду, подышу свежим воздухом. Голова раскалывается.
Пулькин понимающе кивал головой:
– Передохни, передохни, Стас. Я на гитаре пока сбацаю.
Исчезал из клуба Гудкин, а вскоре испарялась Любаша. Гита¬рист Стас через определенное время возвращался на сцену, го¬лова у него больше не болела, и он принимался вновь, как ни в чем не бывало, наяривать на своих музыкальных инструментах. Но симпатяшку Любу уже никто не мог пригласить на танец, она дома качала в зыбке своего ребенка. А на танцах возникала ее подружка, жена обрюзгшего сверхсрочника, передавшая Любе из рук в руки и своё дитё. Подружка, правда, в возрасте – ей лет под тридцать, была тоже девушкой ничего, любила потанцевать с офицерами, но оказалась заядлой курилкой и часто выскакивала на улицу присмолить сигаретку-другую, одалживая их у сержан¬тиков и старшин. Те тоже уходили подышать свежим сигаретным дымком, возвращаясь в зал через полчасика радостными, будто только что просмотрели фильм с участием Аркадия Райкина. Ещё слегка подмоченным был имидж у подруги жены старлея Курно¬сова. Муж той дамы тоже «старый лейтенант», ему перевалило за тридцать, а должности подходящей в радиобатальоне не имелось, все заняты. Его сюда прислали из ракетной части, где он попал в некую аварию, после чего долго лечился. У старшего лейтенанта двое детей, но на большее он уже никак не мог потянуть, посколь¬ку его «морковка» пребывала в лености. Жена его видная жен¬щина, грудастая, горластая, говорят, кубанская казачка, с внешно¬стью Нонны Мордюковой. Муж ее изредка приходил на службу с солидным заштукатуренным фингалом под глазом – это был итог междусобойчика, выяснения отношений, поскольку старлей ока¬зался ревнивцем, а зря, его жена просто обожала танцы и ничего более. Впрочем, никто в части этих женщин особо не упрекал, разве что кроме закостеневших кумушек. Все знали, что Люба Окнова выскочила замуж сразу после окончания школы за моло¬дого лейтенанта. Возможно, он ее, совсем еще девочку, и любил. И она по-девчоночьи запала на будущего офицера, чья профессия в ту пору не имела альтернативы среди простых людей. Но, быть может, дело в другом: после выпуска процентов семьдесят офице¬ров направляли служить на «точки», весьма удаленные не только от крупных центров, но даже от «микроскопических» населен¬ных пунктов. Специфика, и никаких гвоздей! Офицеров-женати¬ков в несусветную даль не отправляли, вдруг молодая женщина вознамерится стать матерью, как быть? Став в этом махоньком городке мамой, Люба осталась, по сути, быстро повзрослевшей девчонкой, которой хотелось живого общения, настоящей глубо¬кой любви. А лейтенант Окнов во всём оставался педантом, для которого, прежде всего, светила одна цель – карьера. И если с помощью гарнизонных «кумушек» прозрел бы, то единственно, что мог предпринять, зная благосклонное отношение начштаба к уже ефрейтору Гудкину и его влиятельным на гражданке ро¬дителям, предпринять все шаги, чтобы его Люба сидела дома у люльки с ребенком до дембиля ушлого срочника. Любой семей¬ный конфликт в военном городке станет предвестником краха офицерской карьеры. И потом, кто кроме нее поймет состояние души, оторванной от мира и привычного ей уклада жизни с ро¬дителями, еще совсем юного взгляда на жизнь и бытие? Да кто вообще мог подтвердить, что она тайно встречалась со Стасом? Да ни одна живая душа! Даже, предположим, если что и было между ними, то Люба сознавала, что она офицерская жена и не может бросать и малейшей тени на мужа. И будь даже влюблена в Гудкина, она не могла не думать о том, что эти встречи никогда не перерастут в глубокую привязанность: через два года он уе¬дет на родину, а ей жить и жить со своим офицером. Подружка ее, соседка по дому, жена «макаронника», как и большинство за¬конных подруг сверхсрочников, жила скудновато, не могла себе позволить пофорсить в обновках, погордиться за свою половину. Поскольку особо гордиться нечем: обычное дело, когда супруг заворачивает каким-то складом, или «на побегушках» у строевой офицерской братии, в лучшем случае он просто хороший спец, или в его подчинении маленькое армейское подразделение. Ко¬нечно, все эти эпизоды гарнизонной жизни можно без труда уре¬зать, но в маленьком военном городке, где за забором казармы, а почти впритык жильё офицерского состава и сверхсрочников, всё, как на ладони. Внимательный «голодный взгляд» на женскую половину воинской части сержантов из строевых подразделений, имеющих немало прав, прежде всего, спокойно уходить в уволь¬нительные или «по делам службы» за пределы «забора», цепко выхватывал фигуры, которые могли снизойти до тайной связи с ними. Они знали: «свои девчонки» ни на что не станут претендо¬вать, кроме ласки, а вот жительницы Энска? О, те начнут строить свои планы на будущее, не считаясь с тем, что их ухажер оста¬вил на родине свою давнюю подругу и не мечтает по-быстрому окунуться в семейную жизнь. Особенно ценили сержантики стар¬шеклассниц, детей офицеров и сверхсрочников, кто ненароком «клевал» на удочку-комплимент: ведь именно в части работали буквально впритык и магазины для срочников и для офицеров, где всегда «при случае» можно поглазеть на юные дарования и ласково вслух подметить, как хороша, прелестна девушка. Ну и какая девчонка пропустит мимо ушей завораживающий её вни¬мание сладкий комплимент!? После появилось солдатское кафе, куда был свободен доступ офицерских жен и их товарок – вер¬ных подруг сверхсрочников. А главное – баня! Одна на всю во¬инскую часть: в будни по расписанию ходят мыться ребята сроч¬ной службы, а в выходные дни в определенные часы отведены офицерскому составу и серхсрочникам, и, естественно, время для ухода за своим телом прекрасной половине человечества, у кого мужья служат в этой части. Какие только причины не находили «лычконосцы», чтобы в определенный час и минуты не оказаться поодаль от проторенной дороги, по которой шли из бани женщи¬ны и девчонки к КПП, за которым их дом. Тогда представлялось возможным ненароком перемигнуться со своей феей, готовой ускользнуть на минутку под крону разросшихся кустов, чтобы получить записку и одарить милостивым взглядом воздыхателя. Что там говорить! Жизнь она и есть жизнь! Но, честно говоря, абсолютное большинство жен офицеров и сверхсрочников воин¬ской части, а это большой отряд, были безукоризненно преданы своим мужьям и берегли семьи. За три года службы на одном ме¬сте несколько солдат и сержантов срочников обзавелись супруга¬ми. Их жены из местных, потому ребята жили припеваючи: часто ночевали под боком у супружниц, имея в кармане гимнастерки законную увольнительную. Порой некоторые, тоскую по родному телу половинки, потихоньку, аккуратно смывались в самоволку и их, конечно, своя братия всячески выгораживала и покрывала. И было за что. Женатики имели возможность и спиртное друзьям принести, и сигарет добрых, и домашней готовки – пирогов, бу¬лочек. И вообще, как здорово в увольнении складно посидеть в квартире однополчанина за праздничным столом, потанцевать с подружками. Жизнь, как водится, текла по принципу: солдат спит, а служба идет.
Однако случилось чрезвычайное происшествие, которое вско¬лыхнуло всю часть. На третьем году службы, за несколько меся¬цев до демобилизации, в одной из рот застрелился младший сер¬жант. Накануне ему пришло письмо от девушки, что ждала его на родине и долгое время с ним переписывалась. Оказалось, она его разлюбила и выходит замуж. На похороны приехали родите¬ли парня. Они высказали сомнение в возможности самоубийства сына: дескать, тот хотел после армии поступить в институт, лю¬бил жизнь, а измена девушки не могла стать причиной трагедии. Родители просили разобраться, за что их сына не так давно разжа¬ловали из старшего сержанта в младшие сержанты. Следователь говорил, что их сына понизили в звании после учений, где его экипажи сработали весьма посредственно, и едва не навредили телекоммуникациям Большого города. Никаких придирок к нему не было. Заслужил наказание, что для армии дело обычное. С той поры минуло почти три недели, и тут злополучное письмо, что нашли в его тумбочке. Знакомые ребята из той роты разводили руками, мол, сами ничего не поймут, их командир отделения был без заскоков, нормальный служака. Правда, у него, действитель¬но, в последнее время испортились отношения с командованием роты. Да еще плюс это «злое» письмо. Словом, все не так просто, как думалось. Преследовали парня стрессы. Добровольно ушел в мир иной: самострел на почве душевного расстройства в связи с изменой любимой девушки. Печальнее события в части еще не бывало. Казалось, все глубоко потрясены, казалось, в отношениях между срочниками и их командирами – офицерами и сверхсроч¬нослужащими должны произойти некие радикальные изменения: подвинуть вектор взаимоотношений в сторону большего взаимо¬понимания. Увы, этого почему-то не произошло. Наоборот, как будто военные окунулись в омут «черной космической материи»: люди с обеих сторон стали озлобленнее, бессердечнее, наглее, неискренность двигала поступками чаще и чаще. Солдаты друг друга по поводу и без повода подначивали, устраивали «наезды» на тех, кто оказывался со своими взглядами по другую сторону мировосприятия «их» группы. В крепкие кучки срочники обычно сбивались, как говорят, по национальному признаку. Разобщен¬ными оказались русские, многие из них не стремились выслу¬житься, не страдали чинопочитанием, но и от званий и сержант¬ских должностей не отказывались, если их старания по службе заметит комвзвода или комроты. Шел первый этап внутренней, как бы, самоперестройки армии. Дедовщина, неуставные отно¬шения только-только проникали в воинские части. Рота капитана Стригутина не занимала лидирующих позиций в части, она вы¬полняла больше функции вспомогательного воинского подразде¬ления: ей во время учений ставили задачу оказывать содействие то авиации, то небольшим танковым соединениям. Прошедшее очередное летнее учение помогло Стражину освоить специаль¬ность радиомеханика. Однако старшина Бурдадейник не забывал «матроса»: то влепит наряд вне очереди, то поставит крест на увольнительной в город, то пошлет с чужой ротой разгружать на железнодорожную станцию вагоны с углем, который в огромном количестве пожирала кочегарка части, то отправит на пилораму «расшивать» бревна. Виссар работал безропотно, только так мож¬но было отвязаться от стремления старшины лишний раз «ущип¬нуть» того, кто его хотел, якобы, «ятъ».
И лишь письма Вали стали для него единственной опорой в солдатской жизни. Их строки уводили его в мир душевной тепло¬ты, в неармейскую реальность, с ее театрами, девчоночьей бол¬товней и ухаживаниями взрослых ребят и преподавателей, с раз¬мышлениями о несправедливой порой судьбе.