На войне Григорий навидался всякого, но с настолько жуткой картиной ему довелось столкнуться впервые.
Конечно, война жестока и беспощадна, она убивает, калечит, разрывает на части – но делает это быстро, зачастую внезапно – и с целью именно убить, а не причинить страдания или заставить свидетелей происходящего содрогнуться от ужаса и отвращения. Да, иному солдату приходится умирать несколько часов, лежа в грязи, с развороченным животом или оторванными конечностями – но тот, кто послал в него смертоносный снаряд или пронзил плоть куском стали, не ставил перед собой задачи заставить человека мучиться – он стремился лишь уничтожить очередную боевую единицу армии противника.
Ну и, разумеется, гибнут на войне преимущественно мужчины. Бывают разные зверства, когда вражеский отряд врывается в мирную деревню – но все же, война мужское дело.
Григорий и сам не понаслышке знал, что это такое – когда железо рвет живую человеческую плоть. Глядя на кровавое полотно, созданное анонимным злодейским художником, он машинально почесал красноватую полоску шрама, тянувшуюся сверху вниз через его правую щеку, от скулы к самому подбородку.
За недолгий срок своей службы в петроградской милиции Григорий Сардаров уже успел побывать в местах нескольких убийств, где находились свежие или уже чуть остывшие покойники. Но ни разу за все это время не пребывал он в столь смешанных чувствах, как сейчас.
Стоя посреди непритязательной полутемной комнаты, Григорий с изумлением смотрел на то, что оставил ночной незваный гость от ее жилички. Тело убитой девушки было расчленено и выпотрошено. Руки ее, связанные бечевкой у запястий, были крест-накрест прибиты к стенке над изголовьем кровати, ноги – лежали по обе стороны от основания. Грудная клетка и брюшная полость покойницы были вскрыты, а внутренности – извлечены. Также убийца спилил у девушки верхнюю часть черепа. Мозг отсутствовал.
- Это что-то с чем-то, - почесав в затылке, пробормотал Сардаров.
- Да уж, - кивнул человек, стоявший рядом с ним. Сразу после этого он сглотнул подступивший к горлу ком.
Ранним утром этого дня соседка убитой вернулась от своего любовника и обнаружила эту ужасную картину: ее подруга лежала на кровати, разделанная, как мясная туша на скотобойне. Увидев это, девушка лишилась чувств и упала на пол. Прибежавший на шум смотритель доходного дома, где жили девушки, сначала исторг свой завтрак, а после бросился в ближайшее отделение НКВД, где и застал Сардарова, только-только заступившего на смену. По пути на место преступления Григорий заглянул домой к своему непосредственному начальнику, Герману Бергеру, который как раз умывался, собираясь на работу. Герман Генрихович был удивлен столь ранним визитом подчиненного, но быстро понял, в чем дело. В дом, где была убита девушка, сыщики прибыли вместе. И то, что они там увидели, стало весьма неприятным сюрпризом для них обоих.
Впрочем – не таким уж и сюрпризом, поскольку это было уже третье подобное преступление, совершенное в Петрограде за последний месяц. Оно стало лишь первым, которое произошло на территории отделения, где работали Сардаров и Бергер.
Им не были известны подробности двух предшествовавших убийств – кроме того, что там над трупами тоже надругались самым чудовищным образом. Теперь они видели, каким.
Именно Герман Бергер стоял сейчас по правую руку от Сардарова, опираясь на толстую трость с массивным костяным набалдашником в виде черепа птицы. Круглое лицо грузного широкоплечего мужчины обрамляли темно-рыжие бакенбарды. Герман был одет в черную пиджачную пару с белой сорочкой под ней, а на голове носил шляпу-котелок. Григорию не очень нравились старомодные («буржуйские», как сказал бы он в кругу своих друзей-пролетариев) пристрастия начальника, но он понимал, что это – не его дело. Сардаров знал, что Бергер, человек отнюдь не пролетарского происхождения, попал в следственные органы по протекции Владислава Маркелова, который занимал пост первого заместителя главы всего петроградского сыска. Вроде бы, до революции Маркелов и Бергер были большими друзьями – деталей Григорий не знал, поскольку работал в сыске всего два месяца.
Бергер сделал пару шагов вперед и внимательно посмотрел на мертвое тело, распростертое на окровавленной простыне.
- Видна рука опытного хирурга, - произнес он, слегка склонив голову.
- Как вы это поняли? – спросил Сардаров.
- Разрезы очень ровные и аккуратные, - сказал, повернувшись к нему, Герман Генрихович. – Живот рассечен словно бы одним взмахом. Черепная коробка не разрублена, а распилена. Стало быть, у нашего убийцы имеются и надлежащие навыки – и необходимый инструментарий.
- А откуда вы знаете, как должны выглядеть такие разрезы? – машинально полюбопытствовал Григорий.
- Я не первый год работаю в органах, мой юный друг, - улыбнулся шеф. – Кроме того, граф Маркелов имеет познания в хирургической науке, а я имел честь присутствовать при его занятиях.
- Граф?
- Ну… бывший граф, - при этих словах лицо Германа Генриховича слегка помрачнело. – Кстати, не припомню, товарищ Сардаров, с каких это пор я обязан перед вами отчитываться. Соблюдайте субординацию, пожалуйста.
- Простите, гражданин начальник. Профессиональная привычка.
- Это хорошо, - Бергер подошел к Сардарову и похлопал его по плечу. – Но всему свое время. Скоро здесь будет полно народу – медики, фотограф, секретарь… Пока они не затоптали тут все, нам нужно успеть произвести осмотр.
Больше всего Сардарову хотелось как можно скорее уйти отсюда. Но ничего не поделаешь – такова уж милицейская работа. «Хорошо хоть, сейчас не лето, - подумал Сардаров, подходя поближе к кровати, - иначе труп уже вонял бы как триста дохлых кошек и был облеплен мухами». Хотя, конечно, тяжелый нутряной запах, поднимавшийся от выпотрошенного тела, тоже никак нельзя было назвать приятным.
Посмотрев еще раз на покойную, Григорий кое-что заметил.
- Герман Генрихович, - окликнул он начальника, который тем временем рассматривал стопку книг, сложенную на стуле в дальнем углу комнаты. – Посмотрите.
- Что такое? – Бергер подошел к кровати с другой стороны. По лицу начальника было заметно, что пребывание на месте омерзительного преступления доставляет ему не менее тяжелые ощущения, чем самому Сардарову.
- Кажется, этот… не знаю даже, как его назвать… кажется, он и сердце ее с собой унес.
- Зверь, - Бергер пробежался взглядом по изувеченному телу, поморщился. – Называй его зверем. Да, правда. Мне это сразу показалось странным. Мозг, сердце и кишки удалены из тела, но в комнате их нет. Стало быть, он действительно все забрал с собой.
- Но зачем?
- Этот вопрос мы зададим ему, когда поймаем, - мрачно усмехнулся Герман Генрихович. – А сейчас нужно попробовать разыскать улики, которые помогут нам сделать это поскорее.
- Похоже, Зверь позаботился о том, чтобы их здесь не осталось, - Сардаров опустился на одно колено и на всякий случай заглянул под кровать. Ничего, кроме комков пыли, он там не увидел. – Хотя, одна зацепка ведь есть, - сказал он, поднимаясь. – Вы же упомянули: преступник, несомненно, обладает навыками хирурга.
Бергер пристально посмотрел на него.
- У вас ведь нет большого опыта оперативно-розыскной работы, товарищ Сардаров, верно? – поинтересовался он.
- Вы сами прекрасно знаете, Герман Генрихович, - развел тот руками. – Я работаю в НКВД всего два месяца. Занимаюсь, чем придется. Больше всего люблю по переулкам за бандитами побегать. Да, вы правы – в расследовании убийств я пока профан.
- Больше подошло бы слово «новичок», - улыбнулся Бергер. – Мы же тут не масоны какие. Скажу на будущее, Григорий: моя догадка относительно хирургии – это именно и есть, что зацепка, но никак не улика. Она, разумеется, сужает круг подозреваемых – но не поможет нам опознать убийцу в тот же день, как мы его увидим. Улика – это если бы между преступником и жертвой завязалась борьба, и в процессе этой борьбы девушка вырвала у него клок волос, который так и остался бы у нее в руке.
- Понятно, - кивнул Григорий, который, впрочем, вовсе не был смущен тем фактом, что руководитель не преминул отметить его неопытность. – Спасибо, Герман Генрихович.
Сыскари вернулись к осмотру комнаты. Сардаров открыл шкаф, пробежался взглядом по полкам и плечикам с женской одеждой. Одежды было немного – и при одном лишь взгляде на нее становилось понятно, что ни одна из жиличек не принадлежала к зажиточному сословию. Впрочем, это было ясно уже из расположения самой их комнаты: первый этаж доходного дома, которые вновь стали появляться в городах после введения государством новой экономической политики. Здесь могли жить только самые бедные люди, чье материальное положение лишь немногим отличалось в лучшую сторону от существования нищих на паперти. Серые стены без обоев, минимум мебели, умывальник у входа – неброская, унылая обстановка. Даже кровать у девушек была одна на двоих.
«Платья хоть и дешевые, но с претензией на стиль, - подумал Сардаров. – Вряд ли убитая работала на заводе. Вероятнее всего, она была студенткой».
Эту догадку подтвердили и прозвучавшие через мгновение слова Бергера.
- Здесь книги по истории и философии, - сказал тот из своего угла. – Не знаю, чьи они – убитой или ее соседки, но, думаю, что обе они учатся в университете. Точнее, теперь – только одна из них, - последняя фраза отдавала цинизмом, но это была правда.
В том, чтобы выяснить личность убитой, не было, однако ж, никакой трудности – ведь ее соседка, которая и обнаружила тело, безутешно рыдала в соседней комнате. Всхлипы девушки были слышны через стенку. Сыщики не стали сразу приступать к опросу свидетельницы, решив подождать, покуда та успокоится. Последнее, вероятно, должно было случиться нескоро: ведь даже они, умудренные опытом мужчины, то и дело сглатывали и вздрагивали, находясь здесь. Что же и говорить о хрупкой психике молоденькой девицы, которая, к тому же, являлась близкой подругой убитой.
«Кто же мог это сделать? – подумал Сардаров, вновь посмотрев на мертвую девушку. – И, главное, зачем? Каким нужно быть безумцем, чтобы не просто сотворить – а даже и замыслить такое?».
Понять мотивы преступника – один из самых важных этапов любого расследования. Раньше Сардаров никогда не сталкивался ни с чем, даже отдаленно похожим. Убийства, о которых он знал, совершались из вполне понятных побуждений: попытка замести следы после ограбления или изнасилования, личная месть, банальная «пьяная лавочка». А также – расправы, совершенные на почве идеологических разногласий, что вовсе не было редкостью в России незадолго до революции, во время нее и в первые годы после. Но чтобы вот такое изуверство… Разве что дикари-людоеды, принося у себя на островах человеческие жертвы своим жестоким богам, могли бы, наверное, совершить нечто подобное…
Внезапная догадка пронзила сознание Сардарова. И он не постеснялся высказать ее вслух.
- Герман Генрихович, - сказал Григорий, облизнув пересохшие губы. – А что, если эти убийства являются частью какого-то тайного культа? Что, если Зверь не просто убивает девушек, а совершает жертвоприношения?
Бергер снял котелок, почесал свой гладко выбритый череп и водрузил шляпу на место.
- Не стану спорить, товарищ Сардаров, - сказал он, выдержав паузу в несколько секунд. – Следствию стоит рассмотреть и такую версию. В современной России подобные настроения, к сожалению, достаточно сильны.
- Серьезно? – Сардаров был удивлен.
- Да. Дурные влияния распространяются быстро. Однако сейчас не время говорить об этом.
Бергер прошелся по комнате, глядя по сторонам и под ноги. Ничего не обнаружил.
- Полагаю, здесь мы закончили, - сказал Герман Генрихович через несколько минут. – Я сейчас пойду в отделение и буду писать рапорт о случившемся – а вам, товарищ Сардаров, надлежит опросить свидетельницу. Узнайте, как звали убитую, чем она зарабатывала, какой образ жизни вела. Я очень рассчитываю на вас в этом деле.
Из помещения они вышли вместе. Бергер сразу направился к выходу, а Сардаров пошел в соседнюю комнату, где находилась соседка погибшей. Перед тем, как закрыть за собой дверь, он, сам не понимая, зачем, обернулся и посмотрел в остановившиеся глаза убитой девушки. И – опять же, не понимая, почему, прошептал: «Я отомщу за тебя».
После того, как Сардаров поговорил со второй жиличкой, выяснив в процессе этой беседы даже такие подробности жизни ее погибшей подруги, что не имели непосредственного касательства к делу, к нему подошел смотритель и сказал, что его хочет видеть владелица доходного дома. Юноша был бледен, глаза его бегали. «Может быть, он и есть убийца?», - подумал Сардаров. Конечно, растерянный вид смотрителя можно было легко объяснить тем, что он увидел несколько часов назад, но Григорий на всякий случай взял парнишку на заметку. Он не стал ничего выпытывать у смотрителя прямо сейчас – тот и так уже находился в ближнем круге подозреваемых и будет допрошен в рамках цикла следственных мероприятий. Ободряюще похлопав по плечу девушку, всхлипывавшую за столом напротив него, Сардаров вышел из комнаты вслед за смотрителем и двинулся по направлению к широкой каменной лестнице, уводившей на верхние этажи.
Апартаменты владелицы располагались на пятом – вместе с еще тремя квартирами, в которых обитали самые зажиточные жильцы. Хозяйку звали Любовь Соколовская, и была то не слишком приятного вида женщина лет шестидесяти-шестидесяти пяти. Одетая в потемневший от времени, а некогда, скорее всего, бывший бордовым халат, с разбросанными по плечам прядями серых волос, она смотрела на Григория с тревогой и неприязнью.
- Мы будем разговаривать, стоя на пороге? – поинтересовался Сардаров.
- Простите, - проскрипела старуха. – Идемте. – Развернувшись, она зашаркала в глубь квартиры. Милиционер, сняв сапоги, последовал за ней. Смотритель трясущейся рукой затворил дверь, оставшись снаружи.
Пройдя за Соколовской в гостиную, Сардаров на мгновение замер у входа и окинул взглядом обстановку. Комната являла собой типичный образчик старорежимного мещанства, снова поднявшего голову после того, как государство допустило определенные послабления в экономике и внутренней политике. Роскошь перестали прятать и стесняться ее. Гостиная Соколовской не претендовала на то, чтобы принимать дворянские собрания, но выглядела, тем не менее, весьма и весьма эффектно. На полу и на стенах – ковры с разноцветными узорами, на окнах – плотные шторы из дорогой ткани. Посреди комнаты стоял выкрашенный белой краской широкий круглый стол на высоких, слегка изогнутых ножках. Вокруг него – несколько табуреток, являвших собой уменьшенные копии самого стола. Два наличествовавших в гостиной шкафа с витиеватой резьбой на торцах полок были уставлены старыми книгами и разнообразными статуэтками из дерева, керамики и металла. Обиталище Соколовской на целую жизнь отстояло от убогой комнатушки, в которой приходилось ютиться убитой, которую, как выяснил Сардаров, звали Аграфена Агафонова, и ее соседке, Варваре Грановской.
Григорий не относился к той породе наиболее убежденных и ревностных коммунистов, которым уют, комфорт и роскошь были ненавистны сами по себе. Нет ничего удивительного или предосудительного в том, что люди склонны потакать своим слабостям и стремятся сделать собственную жизнь как можно более для себя приятной. Однако разительный контраст между богатой обстановкой квартиры Соколовской и тем, что он видел на первом этаже, в комнате девушек, не мог не раздражать Сардарова. Он был более чем уверен, что на деньги, которые матрона получала от самых богатых своих клиентов, она вполне могла позволить себе приобрести какую-нибудь подержанную, но приличную мебель, чтобы обставить комнаты, снимаемые малообеспеченными жильцами – и тем самым сделать их существование хотя бы капельку более пристойным. Но Соколовская этого не делала. Всю свою прибыль она тратила на себя, продолжая украшать собственное жилище. «Наверняка у нее и пачки денег лежать где-нибудь в тайнике под ковром, и драгоценностей полон сундук стоит на чердаке, - невесело усмехнувшись, подумал Григорий. – И поди ж ты – всех этих сквалыг я тоже обязан охранять от грабителей и воров».
- Гражданин милиционер, вы хотите кофе? – спросила владелица, стоя в занавешенных гардинами дверях комнаты, которая, вероятно, служила ей кухней. Гардины были расписаны экзотическими цветами и птицами. «Девушкам вроде тех, снизу, и за целый год на такие не заработать», - подумалось Григорию.
Сардаров молча кивнул. На фронте он привык пить крепкий чай без сахара, закуривая его ароматной папиросой. Этой привычке Григорий не изменил и после того, как война для него закончилась. Но почему бы и не побаловать себя деликатесным напитком, раз предлагают? Тем более, что кофе, как говорят, способствует мыслительной деятельности – а что, как не это, необходимо любому сыщику в как можно больших количествах? Григорий предполагал, что его вряд ли допустят к непосредственному расследованию преступлений Зверя – так, с подачи Бергера, он уже привык именовать таинственного злодея – но, все же, таил надежду, что ему повезет отличиться. А вдруг получится так, что в деле возникнет какая-нибудь крошечная зацепка, улика, деталь, которую первым заметит, выявит и донесет до сведения коллег именно он – Григорий Сардаров? «Было бы здорово».
Хозяйка вернулась в гостиную, неся в руках поднос, на котором стояли изящный кофейник и две небольшие чашечки на блюдцах. Конечно же, приборы были подчеркнуто дорогими и шикарными – как и положено «в лучших домах». Вспомнив о том, что в жилище Агафоновой и Грановской он не видел даже простого чайника, Сардаров нахмурился. «Вроде бы, революцию сделали для того, чтобы пролетарии начали, наконец, прилично жить, - подумал он, - а выходит покамест все наоборот».
- Угощайтесь, прошу вас, - наливая кофе, Соколовская попыталась улыбнуться, но получился у нее, скорее, оскал. Григорий не стал пытаться понять, было это связано со скверным характером женщины, или же с новостями, которые она недавно получила с первого этажа.
- Что там случилось? – спросила она, протянув ему одну из чашек. Сардаров заметил, что она не подала к столу сахара. Не то чтобы его это возмутило или даже просто задело – но смехотворное скупердяйство хозяйки стало в этот момент еще более очевидным.
Григорий сделал глоток и пристально посмотрел на собеседницу. Через мгновение у нее начал дергаться глаз.
- Вашу квартирантку, студентку Аграфену Агафонову, убил минувшей ночью неизвестный преступник, - промолвил милиционер.
- Это я знаю, - кивнула Соколовская, - Но… ее ведь не просто убили. Судя по тому, что рассказал Аркадий, убийца сделал с Аграфеной что-то совсем уж нехорошее, верно?
- Вы уверены, что хотите это знать? – Сардарову вовсе не хотелось травмировать психику пожилой женщины.
- Да, - сказала она после непродолжительной паузы. – Это мой дом, и я должна знать обо всем, что в нем происходит.
- Хорошо, - поставив чашку на блюдце, Григорий рассказал владелице доходного дома о том, что он видел в комнате студенток. Рассказал лишь в самых общих чертах – но этого хватило, чтобы лицо ее побелело, как мел.
- Какой ужас! – Соколовская тоже поставила свою чашку и прижала ладонь правой руки к халату чуть повыше груди. – Бедная девочка!
Сардаров привстал. «Только второго трупа тут еще и не хватало», - подумал он. Но хозяйка квартиры быстро оправилась от шока. Взгляд ее метнулся к иконе Иисуса Христа, висевшей на стене между двумя окнами.
- Бедная девочка, - еще раз повторила Сокловская. – Должно быть, это Дьявол. Скажите, это ведь сделал сам Дьявол, верно? – Старуха направила на милиционера такой взгляд, словно и впрямь ожидала от него предъявления доказательств инфернального врага рода человеческого.
- Ну что вы, гражданочка, - Григорий даже улыбнулся. – Нет никакого Дьявола. Просто какой-то сумасшедший. Мы его найдем.
В глазах хозяйки показались слезы.
«А не такая уж она и вредина, должно быть, - подумал, увидев их, Сардаров. – По крайней мере, на сострадание способна».
- Что же мне теперь делать? – прямо-таки по-детски всхлипнула Соколовская. – Никто не захочет больше жить в этой комнате!
Сардаров посмотрел на нее с разочарованием. Ему захотелось как можно скорее уйти отсюда. Задав хозяйке еще несколько вопросов о личности убитой девушки и не притронувшись больше к кофе, он так и сделал. «Все-таки, старорежимники есть старорежимники, - думал Григорий, выходя из здания на свежий воздух, - Занимаются стяжательством, сидя под иконами, и даже не пытаются скрывать свое лицемерие. Противно», - он даже сплюнул на мостовую.
Высокий мужчина в милицейской форме, чеканя шаг, шел по каменному тротуару Невского проспекта. Вроде бы, глядел он строго перед собой, ни на что не отвлекаясь, но впечатление то было обманчивым: холодный цепкий взгляд его карих глаз быстро подмечал все, происходящее вокруг, а тренированное тело было готово мгновенно отреагировать на любую угрозу. Не ускользнуло от внимания Сардарова и то, как какой-то мальчонка в оборванных штанах, залатанной рубахе и мятом картузе набекрень попытался вытащить кошелек из сумки девушки, что остановилась на углу, чтобы подождать, пока проедет трамвай.
- Попался! – приблизившись, Сардаров крепко ухватил его за запястье. Молодая особа, чуть было не лишившаяся денег, обернулась и изумленно уставилась на них. В следующий момент она поняла, что происходит.
- Ой, спасибо, товарищ милиционер! – полные губы девушки расплылись в очаровательной дружелюбной улыбке. – У, негодник! – погрозила она кулаком несостоявшемуся воришке.
- Идите, гражданочка, - отсалютовал ей Сардаров. – Я с ним разберусь.
Девушка пошла по своим делам. Григорий заметил, что она выглядит слегка раздосадованной. Вероятно, хотела, воспользовавшись случаем, познакомиться с мужественным сотрудником органов – но не срослось.
- Как же тебе не стыдно? – укоризненно спросил Сардаров у пойманного мальчишки. На вид тому было лет одиннадцать-двенадцать.
- Отпустите, дяденька! – пискнул его пленник. – Я больше не буду!
- Да куда ж ты денешься из этой ямы? – эти слова милиционера наверняка стали для беспризорника неожиданностью. – Думаешь, я не знаю, что такое улица? Она, брат, тяжело отпускает – а иных и вовсе никогда. Что же мне с тобой делать?
- Отпустите меня, - повторил подросток. – Мне есть нечего.
- Да это понятно, - Сардаров сунул руку в карман галифе, выудил оттуда пригоршню мелких монет и протянул беспризорнику. – Вот, возьми на первое время. Звать тебя как?
- Гришка, - свободной рукой мальчик схватил деньги и запихнул их в карман. – Спасибо, дяденька милиционер.
- Ишь ты, - улыбнулся Сардаров. – Меня тоже Григорий зовут. Вот что, тезка – сейчас я тебя отпущу – но ты не убегай. Разговор есть. Хорошо?
Мальчишка кивнул. Сардаров разжал пальцы.
- Я понимаю, что живется тебе нелегко, - сказал он, заложив руки за спину. – Но если станешь продолжать в том же духе – дальше будет еще хуже. Полностью жизнь свою загубишь. Давай договоримся, Григорий – воровать ты больше не будешь. Устройся работать куда-нибудь: газеты продавать, торговцам на базаре помогать – да хотя бы ботинки прохожим чистить. И вот еще что: сыщиком хочешь стать?
- Как вы? – парнишка раскрыл рот от изумления.
- Да, как я, - улыбнулся Сардаров. – Считай, что первый шаг к этому ты уже сделал. Будешь моим информатором. Если узнаешь что-то про дела каких-нибудь бандитов или воров – рассказывай мне. Где разыскать тебя можно?
- Так на Сенной, вестимо, - Гришка вытер нос немытой ручонкой.
- Отлично. Буду теперь заглядывать туда. Ну все, бывай, братишка. Главное – не воруй.
Маленький Григорий побежал прочь, а большой – повернул налево, прошел еще два квартала и скрылся за дверью трехэтажного каменного здания, в котором располагалось районное управление НКВД. Здороваясь по пути с теми, кого он не видел с утра, Сардаров поднялся на третий этаж, подошел к кабинету Германа Бергера и постучал в его массивную дверь.
- Да-да, войдите, - раздался за нею знакомый зычный голос.
- Разрешите доложить, гражданин начальник, - сказал Сардаров, стоя навытяжку у порога кабинета. – Первичный опрос свидетелей произведен, личность убитой установлена.
- Присаживайтесь, товарищ Сардаров, - Герман указал ему на стул. – Сейчас мы с вами побеседуем.
Бергер сидел за широким письменным столом, покрытым плотной зеленой скатертью. По правую руку от начальника отделения лежал черный табельный револьвер, слева – дымилась на специальной подставке курительная трубка. Также на столе находились несколько папок с материалами уголовных дел, небольшая стопка книг по криминологии, пачка листов писчей бумаги, прижатая к поверхности стола массивным пресс-папье, большой белый конверт, пепельница и типовой письменный прибор. В приоткрытую форточку в кабинет врывался свежий сентябрьский ветерок.
Тот факт, что Герман Генрихович не стал диктовать донесение машинистке, а взялся лично писать его от руки, указывал, что начальник считает данное дело особо важным и не хочет, чтобы его детали получили широкую огласку. Оно и неудивительно – если город, чьи улицы и так давно не знали подлинного спокойствия, узнает о кошмарных отвратительных убийствах, то мигом превратится в гудящий улей – и присмирить разъяренных «пчел» будет ох, как непросто. Это было бы совсем не на руку молодой Советской власти.
Именно поэтому подобные происшествия всегда тщательно засекречивались, а знали о них только лица, непосредственно причастные к расследованию. Рядовой милиционер Григорий Сардаров и сам до сих пор ничего не знал о двух предыдущих совершенных Зверем убийствах, кроме того, что они вообще имели место быть. Но даже об этом он ни за что не стал бы рассказывать никому вне стен НКВД. Да и в пределах этих стен – не каждому.
Сардаров шагнул вперед и сел за стол напротив Бергера. Достал из нагрудного кармана кителя записную книжку и положил перед собой. Из второго кармана вынул пачку папирос и спички, закурил. Внутренним распорядком курение на рабочих местах милиционерам возбранялось, но то, как исполняется этот распорядок, всегда зависит от начальства конкретного отделения. Бергер, который сам был курильщиком с большим стажем, относился лояльно и к привычкам своих подчиненных.
- Итак, - Бергер поставил последнюю точку в рапорте и аккуратно дунул на бумагу, чтобы высушить чернила. – Что удалось выяснить?
- Убитую звали Аграфена Агафонова, она была студенткой философского факультета ПГУ, - начал докладывать Сардаров. – Происхождение – пролетарское, крестьянская дочь. В Петроград приехала чуть больше года назад из Вышневолоцкого уезда Тверской губернии.
- Аграфена Агафонова? – Бергер хмыкнул. – Почему-то это имя кажется мне знакомым. Надо будет дать телеграмму ее родителям. Надо же, крестьянская дочь – а подалась на философский. Интересные, однако, увлечения у современного крестьянства. Не знаю даже, как к этому отнестись. С одной стороны – похвально, а с другой – если они все в философы пойдут – кто же тогда хлеб в полях растить будет?
Сардаров не стал с ним спорить, посчитав это лишним для текущего момента. Однако он вовсе не считал подобные устремления крестьянских детей чем-то экстраординарным. Сам Григорий, несмотря на достаточно тяжелое детство, и отсутствие среди его родни людей интеллектуального склада, всегда тянулся к знаниям, а потому старался читать и запоминать как можно больше.
- В порочащих связях не замечена? – поинтересовался Бергер. – Может быть, приторговывала собой в свободное от посещения лекций время?
- Не думаю, - покачал головой Сардаров. – Соседка характеризует покойную с самой положительной стороны. Смотритель тоже не сказал про нее ничего дурного.
Это еще ничего не значит, - Бергер встал из-за стола, взял в руки трубку и начал прохаживаться взад-вперед вдоль окна. – Эта соседка – она ведь училась вместе с убитой, верно?
- Да, - кивнул Сардаров. – Она с другого факультета, но девушки были одногодками.
- Ну вот! – Герман махнул рукой. – Разумеется, она станет теперь покрывать свою подругу. Может быть, они даже вместе занимались проституцией. А смотрителю приплачивали, чтобы не выдавал их. Я просто не могу себе представить, при каких еще обстоятельствах молодая девушка могла бы пустить ночью в свою комнату незнакомого мужчину!
- Не могу с вами согласиться, Герман Генрихович, - сказал Сардаров, потушив в пепельнице остаток папиросы. – Вы сами прекрасно видели, в какой ужасающей обстановке жила убитая Агафонова. Это крайняя бедность на грани абсолютной нищеты. Так могут жить разве что самые опустившиеся проститутки – но разве вы видели в комнате девушек груды пустых бутылок из-под горячительных напитков?
Бергер остановился и с уважением посмотрел на Сардарова.
- Продолжайте, товарищ, - сказал он. – Мне интересен ход ваших мыслей.
- Девушки, которые зарабатывают на жизнь этим скверным ремеслом, - сказал Григорий, - всегда очень озабочены вопросами своего внешнего вида. В их жилищах вы найдете массу всевозможных флакончиков с духами и коробочек с косметикой. В комнате Агафоновой и ее соседки Грановской ничего подобного не было.
- Откуда вам так хорошо известны подробности быта городских жриц любви? – успехнувшись, поинтересовался Бергер.
- Я бывал у них на квартирах с обысками несколько раз, - невозмутимо ответствовал Сардаров. – Девушки проходили как соучастницы по делу банды Панкратова. Работали на него наводчицами.
Бергер поморщился. Знаменитый разбойник Геннадий Панкратов был настоящей занозой в филейной части петроградской милиции.
- Так-так, что там дальше по Агафоновой?
- Она не могла быть проституткой, - настаивал на своем Сардаров. – И ее соседка тоже. Варвара Грановская – очень красивая девушка, и я уверен, что Аграфена ей ни в чем не уступала. Будь эти девушки «ночными бабочками», они смогли бы позволить себе жить в намного лучших условиях.
- Ну, в принципе, логично, - согласился Бергер. – Что-нибудь еще известно про Агафонову?
- Варвара утверждает, что Аграфена была очень доброй и порядочной девушкой, - пробежавшись взглядом по страницам своего блокнота, продолжил Сардаров. – Перед тем, как идти на занятия в Университет, она продавала пирожки на рынке. Большую часть своих заработков Агафонова тратила на книги и отсылала домой родителями. На жизнь оставалось совсем немного. Ей нужны были дополнительные средства, и поэтому она хотела устроиться работать уборщицей в отделение милиции…
Бергер поставил трубку на подставку и щелкнул пальцами.
- Так вот оно, что! – воскликнул начальник отделения. – Теперь понятно, откуда я знаю это имя! Она же именно к нам и хотела устроиться! Приходила несколько дней назад, я лично принимал ее в этом самом кабинете. Обещал взять на работу со дня на день. Я бы, наверное, даже узнал бедняжку, оставь Зверь ей волосы. Как же, все-таки, тесен город Петроград!
- Да, он тесен, - кивнул Сардаров. – И зачастую недобр.
- Он добр – но далеко не ко всем, - возразил Бергер. – У этого города особая энергетика. Его доверие нужно заслужить. Не всем это удается.
- Чем же так провинилась перед ним несчастная крестьянская девушка?
- Не знаю, - пожал плечами Бергер. – Это тема для отдельного разговора, а нам сейчас нужно говорить о деле. Что-нибудь еще удалось выяснить?
- Я разговаривал также с хозяйкой доходного дома, в котором произошло убийство, - сказал Сардаров. – Довольно неприятная особа. Она, конечно, не добавила ничего нового к картине, но кое-что в ее словах мне показалось занятным. Старуха предполагает, будто Аграфену убил сам Дьявол. Что вы об этом думаете?
- Перебор, - отмахнулся Бергер и начал снова раскуривать успевшую погаснуть трубку. – Полная чушь, естественно! Хотя… что-то дьявольское в этом подонке определенно есть.
- Именно поэтому вы прозвали его Зверем?
Бергер одарил его еще одним почтительным взглядом.
- О, так вы читали, - произнес начальник отделения.
«Я много чего читал», - хотел, было, похвастаться Сардаров, но в последний миг удержался от этого поступка.
- Да-да-да, все именно так, - продолжил Герман Генрихович. – Откровение Иоанна Богослова. – И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадем, а на головах его имена богохульные. Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него – как у медведя, а пасть у него – как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть. И видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела. И дивилась вся земля, следя за зверем, и поклонились дракону, который дал власть зверю, и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? И кто может сразиться с ним? И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть действовать сорок два месяца. И отверз он уста свои для хулы на Бога, чтобы хулить имя Его, и жилище Его, и живущих на небе.
- Что, как не преступление против Бога и человечества совершил этот кошмарный мерзавец? – вопросил Бергер, закончив цитировать Апокалипсис. Сардаров, которого при звуках древнего пророчества даже дрожь пробрала, ответил другой цитатой оттуда же.
- И дано ему было вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем, - изрек он. – Получается, мы присутствуем при начале конца?
- Ну что вы, это всего лишь метафора, - Бергер сделал последнюю затяжку, выпустил под потолок густой дымный клуб и поставил трубку на подставку остывать. – Я, знаете ли, люблю использовать высокий слог в повседневной жизни – еще с тех времен, как… а впрочем, это неважно, - повернувшись к Сардарову спиной, Герман Генрихович встал у окна. – Однако для нас это действительно в каком-то смысле начало конца. Конца прежней жизни, в которой самыми громкими преступлениями были пьяная поножовщина и шалости контрреволюционеров. Изловить Зверя – это не просто дело, - Герман повернулся к Сардарову и внимательно посмотрел на него. – Это дело чести.
- Согласен с вами, гражданин начальник, - кивнул тот, вставая. – Я могу идти?
- Постойте, - Бергер подошел к стоявшему в углу кабинета сейфу, отпер его и достал оттуда внушительного вида круглую деревянную печать. Вернувшись к столу, он вложил в конверт несколько листов с текстом донесения, подошел к расположенной в другом углу сургучнице, капнул на конверт клейким составом и, положив его на стол, тиснул печатью сверху.
- Вот, - начальник протянул пакет Сардарову. – Отдайте его курьеру и велите доставить графу… то есть, полковнику Маркелову. Я запрошу у коллег материалы по двум предыдущим убийствам. Теперь наш отдел присоединится к охоте на Зверя.
- Будет сделано! – приняв конверт, Сардаров отдал честь и шагнул к выходу.
- Да, вот еще что, - окликнул его Бергер. – Приходите сегодня вечером в рюмочную «У Трофима». Я думаю, нам обоим нужно снять стресс перед тем, как приступать к расследованию.
Исполнив поручение Бергера, Григорий отправился патрулировать городские улицы. Не то чтобы он был обязан заниматься этим именно сейчас — но после впечатлений нынешнего утра милиционеру нужно было как-то растормошить себя. Разумеется, это не получилось бы сделать, сидя в закрытом помещении — мысли вновь и вновь возвращались бы к изувеченному женскому трупу. На улице же можно было, по крайней мере, отвлечься, наблюдая за повседневной жизнью города.
Петроград начала двадцатых был местом странным: величественным и прекрасным, но в то же время грозным и опасным, а также мрачным, суровым городом, в котором и дождь и ночь могли, казалось, однажды начавшись, продолжаться вечно. Архитектурные шедевры соседствовали здесь с жалкими лачугами, населенными людьми, которые при любом режиме были лишены всяких надежд на будущее. По брусчатке петроградских мостовых и площадей бродили романтичные барышни и падшие женщины, великие поэты, чьи стихи знала и любила вся страна, и закоренелые уголовники, руки которых были по локоть вымазаны в крови. Два мира, два уровня жизни. Григорий Сардаров волею судьбы очутился аккурат между ними.
Попав в Петроград полгода назад, он был восхищен этим разительным контрастом: дожди и туманы то сменялись солнечной погодой по нескольку раз на день, то продолжались неделями. Еще находясь в госпитале, куда он был направлен на реабилитацию после полученного на фронте ранения, Григорий начал испытывать необычное ощущение — незримое присутствие чего-то огромного и устрашающего, что будто бы тяжело вздыхало и ворочалось где-то в неизведанных подземных глубинах под фундаментом города — а может быть, наоборот, обитало в небе над Петроградом, вращаясь в заоблачных надмирных слоях. Оно было далеко — но в то же время рядом — и ни на миг не спускало глаз с каждого жителя Петрограда. «Возможно, это то самое, о чем говорил Бергер полчаса назад в своем кабинете?», - подумал Сардаров, сворачивая в безлюдный переулок. Солнечный свет почти не проникал сюда, для фонарей же еще не настало время. Дома здесь были мрачными и угрюмыми, они нависали над неспешно идущим по тротуару человеком, как злокозненные великаны, словно бы ждавшие условного сигнала, чтобы наброситься на него и растоптать. Это было довольно удручающее чувство — одна из тех вещей, которые Сардарову в Петрограде скорее не нравились. Но имелась в том и своя особенная прелесть: ведь такого не увидишь, не почувствуешь больше нигде, таких впечатлений не получишь ни в одном другом уголке России — а за время своего участия в войне Сардаров успел побывать по многих разных уголках родной страны.
«Управляет ли жизнью этого города некая таинственная сила? - думал Григорий, продолжая движение. - Если так — то, может быть, горожане в чем-то провинились перед ней, и появление Зверя — начало наказания за эту провинность? Черт побери, опять Зверь!», - Сардаров даже плюнул с досады. Нужно было срочно начать думать о чем-то другом. Такая возможность представилась ему довольно быстро. В конце квартала замелькали человеческие силуэты, там раздавались звуки какой-то возни, жестких ударов и резкие выкрики. Сардаров ускорил шаг и, приблизившись к месту действия, увидел, как двое сомнительного вида молодчиков бесцеремонно избивают ногами лежавшего на мостовой человека. Тот стонал и пытался прикрыть руками голову. Еще один мужчина стоял чуть поодаль, сложив руки на широкой груди, и с явным удовольствием наблюдал за расправой. Вероятно, то был главарь этой небольшой бандитской шайки.
- Ты будешь платить нам, жид! - крикнул один из избивавших, нанося очередной удар.
«Все ясно, - подумал Сардаров, остановившись в паре метров от преступной троицы и ее жертвы. - Вымогатели. Должно быть, решили какого-нибудь еврейского ювелира выпотрошить».
Прикинув в уме шансы, Григорий решил, что лучше всего ему будет не пытаться арестовать негодяев или навсегда избавить город от их присутствия — хотя последнее он и мог бы сделать с легкостью — а просто отогнать этих уличных стервятников от распростертого на камнях несчастного иудея. Милиционер достал из кобуры пистолет и направил его в сторону бандитов. Те были так увлечены своим занятием, что до сих пор не заметили его появления — к тому же, блюстителю порядка сыграла на руку царившая в переулке полутьма.
- Немедленно прекратите! - крикнул Григорий.
Те двое, что наносили побои, застыли, как вкопанные, уставившись на того, кто осмелился их потревожить. Перевел на него взгляд и их лидер. Потерпевший, воспользовавшись моментом, приподнялся и на четвереньках отполз в сторону. Он не стал, однако, удирать с места происшествия, словно хотел дождаться, чем все закончится — или просто был слишком слаб, чтобы идти или, тем более, бежать.
- А кто говорит? - цинично произнес главарь и сплюнул под ноги, чтобы подчеркнуть свое неуважение к незваному собеседнику.
Сардаров напряг зрение, приглядевшись к этому человеку. То был, несомненно, закоренелый преступник, закаленный во множестве уличных схваток: коренастый, широкоплечий, с высоким лбом и выступающей нижней челюстью, поросшей рыжей щетиной. Его длинные и толстые руки теперь свободно свисали вдоль тела, но было ясно: они готовы в любую секунду взметнуться вверх для защиты или нападения.
Двое других ничего особенного из себя не представляли: простые уличные проходимцы в мятой нечистой одежде, с жесткими обветренными лицами и спутанными волосами. На их фоне предводитель шайки казался настоящим чудовищем — чему в наибольшей степени способствовал ветвистый шрам, изуродовавший его левую щеку. Сардаров и сам мог похвастаться подобным «украшением», которое приобрел на фронте, после того как в сабельном поединке не смог отразить выпад белогвардейца. Рыжий бандит, судя по количеству и внешнему виду рубцов, обзавелся свои шрамом в жесточайшей ножевой драке, в которой ему буквально искромсали лицо, безнадежно повредив при этом глаз — тот превратился в безжизненную белую блямбу. Уцелевший глаз матерого уголовника, впрочем, являл собой немногим лучшее зрелище. Он смотрел прямо на Сардарова — но вместе с тем словно бы сквозь него. Казалось, что в нем тоже не было живой искры. «Опиумный наркоман, должно быть, - подумал милиционер. - У них бывают такие взгляды».
Григорий решил, что ему не обязательно представляться этим громилам. Убивать их он не собирался, и ему вовсе не было нужно, чтобы по улицам Петрограда разгуливали трое отъявленных мерзавцев, знающих, как его зовут.
- С вами, в моем лице, говорит советский закон, - стальным голосом произнес Сардаров.
Двое младших бандитов переглянулись. Их вожак рассмеялся.
- Ишь ты, поди ж ты, - издевательски протянул он. - Сам советский закон пожаловал к нам в гости. Неужели ты думаешь, «легавый», будто сможешь нас остановить? Игрушка в твоих руках бессильна против власти улиц.
Это было что-то новое. Обычно городские шаромыжники предпочитали не связываться с вооруженными служителями закона, понимая, что их ждет в случае серьезного конфликта — и после первого же предупреждения улепетывали без оглядки. Этот же, казалось, сам нарывался на пулю. Что ж, если он действительно является завсегдатаем опиумных притонов, наркотик, вероятно, повредил его сознание и сделал невосприимчивым к страху.
- Прирежьте гада, - скомандовал одноглазый своим подельникам. - Пусть одной красноперой рыбкой в этом пруду станет меньше.
В окрестных домах начали с хлопаньем закрываться ставни. Оказалось, что все это время за происходящим наблюдали несколько десятков человек. Никто из них не осмелился прийти на помощь попавшему в непростую ситуацию милиционеру.
Молодчики, что несколько минут назад с остервенением избивали еврея, вытащили ножи и начали приближаться к Сардарову, заходя с разных сторон. Григорий понял, что перед ним не простые бандиты. Должно быть, перед тем, как выходить на свои уличные разбои, эта троица где-то тренировалась, отрабатывая командные действия и боевые приемы. Это делало их намного более опасными, чем обычный мелкоуголовный контингент, с которым привык иметь дело Сардаров.
Понял он также и то, что теперь у него осталось против них маловато шансов. Если кто-то из двоих, что шли на него с ножами, ринется сейчас в атаку, он, конечно, успеет пристрелить нападающего — но вот второму бандиту удастся беспрепятственно сократить дистанцию до минимума и нанести удар. А если к драке присоединится еще и сам главарь, песенка Сардарова определенно будет спета очень быстро.
«Нужно было сразу сделать предупредительный выстрел, - подумал Григорий. - Это отпугнуло бы их».
Он, однако ж, не утратил хладнокровия и быстро принял новое решение. Левой рукой Сардаров вытащил из кармана свой милицейский свисток и резко дунул в него, чтобы привлечь внимание коллег, которые могли в этот час оказаться поблизости. Одновременно с этим он выстрелил под ноги тому из бандитов, что успел подойти к нему ближе. Григорий сделал это исключительно с целью припугнуть противника, но пуля, отрикошетив от каменной поверхности дороги, попала тому в ногу, пройдя навылет. Лицо мужчины скривилось — но он при этом не издал ни звука.
«Да кто же они такие?», - пронеслось в голове у Сардарова.
- Уходим, - оценив обстановку, процедил сквозь зубы рыжий главарь.
Второй участник сорванного нападения подхватил под руку своего раненого товарища. Все трое начали пятиться, отступая по направлению к дальнему концу переулка, где виднелось светлое пятно арки. «Никуда вам не деться, гаврики», - с удовольствием подумал Сардаров, уже понимавший, что он выиграл эту партию. Даже если их не схватят в ближайшее время сегодня же, эти трое непременно попадутся правосудию спустя пару-тройку дней. Больно уж запоминающаяся внешность у их старшего — такого трудно не опознать даже в большой толпе, все участники которой будут рыжими.
Бандиты скрылись из виду. Григорий спрятал свисток и пистолет.
- Ой, вэй! - пострадавший от сапог налетчиков еврей все еще сидел на тротуаре поблизости, потирая ушибленные места. Сардаров подошел к нему и протянул руку, чтобы помочь встать на ноги.
- Вы в порядке, товарищ? - спросил он.
- Ну... не совсем, - смущенно улыбнулся тот. - Спасибо, товарищ милиционер. Еще чуть-чуть — и они забили бы меня до смерти.
- Полагаю, вы нуждаетесь в медицинской помощи, - сказал Григорий. - Идемте, я провожу вас до больницы.
- Не нужно, - отмахнулся потерпевший. - Я, знаете ли, сам себе доктор. Меня зовут Исаак Михельсон, у меня своя аптека. Вот она, рядом, - кивнул он в сторону вывески на двери ближайше парадной. - Есть бинты, пластыри, обезболивающие и обеззараживающие средства. Я справлюсь
- Ваше право, - пожал плечами Сардаров. - Не боитесь, что вымогатели вернутся снова?
- В следующий раз бедный Исаак будет умнее, - усмехнулся его собеседник. - В следующий раз он посмотрит в окно, прежде чем выходить на улицу, - сунув руку в карман, Михельсон вытащил пенсне с остатками стекол и с сожалением посмотрел на него. - Вот незадача, я остался без очков. Придется заказывать новые.
- Заявление подавать будете? - поинтересовался Сардаров. - Я готов зафиксировать ваши показания. Что вы знаете об этих людях? - он мигом достал из кармана кителя записную книжку и карандаш.
- Ничего не знаю! - отрезал провизор и с опаской посмотрел на блокнот. - Насчет заявления мне нужно подумать. Как бы чего не вышло...
- Подумайте, конечно, - кивнул Сардаров. - Как надумаете — приходите. - Записав адрес и телефон отделения, он выдернул листок и протянул Михельсону. Одноглазый и его друзья в любом случае совершили также покушение на убийство сотрудника НКВД — теперь их будут разыскивать уже хотя бы за это.
- Мы рассчитываем на вашу сознательность, товарищ Михельсон, - подмигнул Сардаров.
- Спасибо, - сунув бумажку в карман пиджака, Исаак, охая заковылял ко входу в свое заведение.
Со стороны Невского послышались быстрые шаги. Сардаров развернулся и увидел, что к нему приближаются еще три милиционера. Один из них работал в том же отделении, что и он, двое других были Григорию незнакомы.
- Что здесь стряслось? - спросил, подойдя, рослый курчавый сотрудник.
- Трое бандитов напали на аптекаря, - сказал Григорий. - А потом и на меня. Я ранил одного. Они удрали в ту сторону, - Сардаров указал, куда. Далеко вряд ли уйти успели.
- Понятно, - коллеги, как по команде, вытащили оружие и побежали на поиски уличных вымогателей. Скоро звуки их шагов стихли вдали.
Сардаров посмотрел на небольшую лужу крови, что успела натечь на мостовую из простреленной ноги уголовника. При отсутствии должного количества света жидкость казалась черной.
«Черная кровь на серых камнях в городе белых ночей, - подумал Григорий, прикуривая папиросу. - Безумная, больная романтика».
За это он и любил Петроград.